Рота - Подопригора Борис - Страница 11
- Предыдущая
- 11/62
- Следующая
– А если духи попрут?
Примаков сжал губы:
– Значит, примешь бой. И продержишься час полтора. Ну, два. Для этого тебя и посылаем, а не Завьялова. Понял?
Числов покивал головой, усмехнулся, посмотрел на хмуро молчавшего Самохвалова:
– Понять то понял, чего ж тут непонятного… Полтора два часа, значит… Я к тому, что пехом пойдем, на большее время боезапас недопрем. Если на серьезных пацанов нарвемся… Хотелось бы без сюрпризов…
– Мне тоже бы хотелось… – Примаков раздраженно достал сигарету и предложил: – Господа красные командиры, предлагаю перекурить на воздухе…
Все трое вышли из палатки, закурили и медленно побрели по лагерю, продолжая беседовать. Впрочем, беседой это вряд ли можно было назвать – Числов и Самохвалов молчали, говорил в основном один Примаков:
– Вот что, мужики… Я вам русским языком все уже… Всю эту хрень с Хаттабом придумал не я… Командующему виднее. И, кстати, сама по себе идея совершенно здоровая. А то, что все впопыхах… Так для того десант и существует, чтоб действовать «стремительно и дерзко».
– Ага, – сказал Числов. – «Умело действуя штыком и прикладом».
Примаков отвел глаза, сделав вид, что в них попал табачный дым, и сказал раздраженно:
– Хва тит! Нечего тут обсуждать. С утра грузитесь на Урал, берете «бэтээр». И – с Богом…
Полковник помолчал немного, потом добавил глухо в сердцах:
– Командующего тоже понять можно. Его из Москвы уже достали до кишечной требухи с этими Хаттабом и Басаевым. Вынь, да положь…
– Ну да, – снова еле заметно улыбнулся Числов. – А они все не вынимаются и не кладутся… Просто хулиганы какие то несознательные…
Примаков отвернулся, чтобы не видеть улыбочку на Числовой роже. Самохвалов незаметно за спиной полковника показал капитану кулак. Числов ханжески вздохнул с легким пристоном…
Тем временем к закурившему за штабной калиткой вторую сигарету Панкевичу подкрался, озираясь, Маугли и горячо зашептал:
– Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант! Там у ротного полковник свою трубу космическую оставил. А? Можно позвонить… Только я не знаю, на что там нажимать… А? Давайте – сначала вы, а потом я… Веселого на шухер поставим. А?!
Панкевич встал:
– Ты чё, Мургалов? Охренел в атаке?
Маугли аж загарцевал на месте:
– Да они к камбузу все потянулись… Звонканем по быстрому, и все… делов то… А со связистами нашими один хрен – каши не сваришь. Оборзели совсем. Черти чё уже за сеанс требуют…
Зараженный авантюрной энергией Маугли Рыдлевка и сам не понял, как оказался в штабной палатке. Ему очень нужно было позвонить жене, Ирка была беременной – залетела, видать, перед самой отправкой Левки в Чечню…
В палатке Панкевич долго мудрил с диковинной трубой, краем уха слыша, как Маугли инструктирует Веселого:
– …Короче, если сюда попрутся – громко скажешь: «Кто видел взводного?» Понял?
– Понять то понял…
– Да не муми ты, успеем – ты тоже звякнешь…
Наконец Рыдлевка набрал номер, пошли длинные гудки, а потом в трубке возник далекий, слышный словно через эхо, голос жены:
– Алло… Алло…
– Ира, это я! – закричал Рыдлевка. – По спутниковому…
– Да, да… Лева… Как ты?
– У меня нормально все. Ты не волнуйся. И маме передай:… Как ты… Ира?!
– Лева… Как я… У меня за четыре месяца неплачено… И долг три тысячи, хоть у матери, но все ж… Я же писала тебе…
– Ира…
– Левочка… Сил больше нету… Я уж не знаю, сохранять или… Как с ребетенком то, если и так…
– Ира, погоди, не дури! Я понимаю…. Я скоро «боевые» вышлю…
– Лева, ты прости меня… Я знаю, тебе труднее… Просто не могу уже… Еще тошнит все время…
Панкевич вспотевшей рукой стиснул трубку, не слыша вопля Веселого: «Кто видел взводного? Взводного кто видел?!» Маугли куда то делся – словно сквозь стену просочился.
– Ира!!!
– Левушка, ты не думай, просто…
Договорить они не успели – в палатку вошли Примаков и Самохвалов. У ротного, мгновенно все понявшего, полыхнуло лицо, а до полковника даже не сразу дошло, что происходит. Но потом дошло:
– Нет, это же пиздец какой то… А?! Самохвалов, это же пиздец неизлечимый… А?! Это ж, ебана в рот хуйня какая! А?! Панкевич!!! Ты опизденел, урод?! Ты, может, у меня и в бушлате пошарил? У тебя что – жена рожает?! Блядь!! Если приспичило – подойди и попроси… Ночью я разрешаю… Только людям, а не хамлу… Самохвалов, убери его. Это проходимец. Он у тебя разложился… Я охуеваю! Он же неуправляемый – людей погубит!
– Товарищ полковник! – сказал вдруг Рыдлевка с таким отчаяньем в голосе, что Примаков смолк, а Самохвалов даже не успел схватить старлея за шиворот.
– Товарищ полковник! Я… У меня жена… Я виноват… Она аборт сделать хочет… Каждый раз про это говорит… Денег совсем нет… Я виноват…
Примаков тяжело засопел, но тон чуть чуть сбавил:
– Виноват… Я тебе сам, урод, аборт сделаю… ложкой через жопу… Жена, понимаешь… У всех – жены, и у большинства – дуры… А потому что жениться надо не хуй знает на ком, а на тех, кто офицерскими женами работать могут! На деревенских, не балованных дорогими, понимаешь, колготками… «Санпелегринами», понимаешь…
(Колготки «Санпелегрино» Примаков помянул не случайно. Несколько лет назад его жена врач «балдела» в квартире другого офицера, жена которого мирно спала на рабочем месте дежурной по котельной. А тут как на грех один шибко ревнивый комбат стал ломиться по соседству в собственную дверь – свет горит, а жена не открывает… Конечно – она же подругу на электричку провожать пошла. В общем, комбат этот дверь к себе выбил, никого не нашел, решил, что, сука, прячется у соседей – выбил дверь и к ним. А там – примаковская жена, в одних «Санпелегрино». М да… Потом на крики еще прибежала из котельной жена героя любовника… Мадам Примакову еле отбили от взбесившейся мегеры. Не без потерь. Потом при «разборе полетов» официальная версия выглядела так: офицеры спасали от каких то неведомо откуда взявшихся насильников врача, вызванную к больной… Примаков тогда вынужден был в другую часть перевестись. Разводиться все таки не стал – пожалел дочерей…)
– Она у меня деревенская, – шмыгнул носом Рыдлевка. – Одноклассница…
– Значит, такая деревня хуевая! – рявкнул Примаков. – Большие Говнищи – твоя деревня… Все, Панкевич, сгинь с глаз долой, не могу я больше тебя видеть…
«Реабилитировался» Панкевич в глазах Примакова, впрочем, в тот же день. Случай помог.
…На вечернем построении взвода бойцы смотрели на Рыдлевку сочувственно – все, конечно, уже знали, что «старлей влетел с Примусовым телефоном». Панкевич крепился, говорил про завтрашний важный «выезд».
Тут Тунгус и «обрадовал»:
– Товарищ старший лейтенант, а рядовой Коняев не может на «выезд». У него понос.
– Ага, – подал голос Маугли. – И засос. К югу от восточного глаза – по самый ящур.
Все тихонько заржали. Не смеялся только Веселый. Это он саданул в глаз Конюху, которого подозревал в краже фотографий для дембельского альбома. А надо сказать, что такие фотки – вещь серьезная. Нет фоток – так вроде и не служил солдат. А сфоткаться удается не часто – и пленок нет, и с проявкой проблема… Поэтому снимки все больше групповые. Вот потому их и таскают друг у друга.
Рыдлевка всмотрелся в лицо Коняева:
– Понятно… Николаев – кто его?
Коняев молчал. Тунгус пожал плечами:
– Не знаю… Упал…
Маугли хрюкнул и добавил с кавказским акцентом:
– …очнулся – гипс, палата, клизма, горшок.
Все снова заржали, и тут Коняев отчаянно спросил:
– Товарищ старший лейтенант! Вы у Родионенко фотки не брали?
– Какие, на хер, фотки?!
– Ну, все, кроме домашних? Там с журналистом этим из телевизора, с бабами, с арбузами на базаре…
– Коняев… кто тебя?
– Никто… Зацепился.
– Хомутом, – добавил Маугли. – И упал в овес.
– По самую попону, – добавил Ара.
Все зашлись в хохоте. Панкевич скомандовал:
– Смирно!
Смешки смолкли. Рыдлевка оскалил зубы:
- Предыдущая
- 11/62
- Следующая