К мусульманскому вопросу - Нортон Энн - Страница 1

ON THE MUSLIM QUESTION

ANNE NORTON

Перевод книги: Norton, Anne. On the Muslim Question.

All rights reserved. No part of this book may be reproduced or transmitted in any forms or by any means, electronic or mechanical, including photocopying, recording or by any information storage and retrieval system, without permission in writing by the Publisher.

Copyright © 2013 by Princeton University Press

© Перевод на рус. яз., оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2016

Труд Энн Нортон «К мусульманскому вопросу» опровергает устоявшиеся политические и академические представления. Это точно книга с «публичной площадки»[1] – здесь много ярких речевых оборотов, вроде «когда евреи стали американцами, американцы стали больше евреями». Читатель будет поражен, насколько простым языком Нортон объясняет свои идеи. В книге не встретишь наукообразных словечек и культурологических штампов.

Однако «К мусульманскому вопросу» – книга с «публичной площадки» не только благодаря своим стилистическим особенностям. Это – настоящая политическая теория. От ее идей, масштабности и глубины перехватывает дыхание. Точно так же как «еврейский вопрос» содержал более широкий гуманистический посыл, книга «К мусульманскому вопросу» призывает к освобождению мусульман – и не ради самих мусульман или мусульманских обществ, не ради ислама, а ради выживания – ни больше ни меньше – всей западной цивилизации путем сохранения ценностей и институтов Просвещения, которые, как мы говорим, нам так дороги. Развеять ложные страхи и опровергнуть беспочвенные слухи об угрозах со стороны мусульман и ислама – критически важно для политики и философии в Европе и Соединенных Штатах.

Нортон показывает, как противостояние исламу уводит нас в сторону от действительно насущных вопросов – «о положении женщин, сексуальности, равенстве и разнообразии, вере и секуляризме». Она последовательно разбирает политические и философские основания нескладных обвинений ислама, которые выдвигает Запад, – фальшивые допущения о свободе слова и свободах, касающихся пола и сексуальности. Она помещает бок о бок женщин и войну, распутывая, например, историю Линди Ингленд, американской женщины-солдата, той, что «весело указывала» на гениталии мужчин-заключенных в тюрьме Абу-Грейб. Нортон показывает, что подобные стратегии «сексуального унижения» «превратили общую для всего человечества слабость в особую уязвимость, присущую только одной культуре, и сделали ее ареной демонстрации силы Запада над арабской культурой».

Что еще делает эту книгу книгой с «публичной площадки» – это то, как Нортон раскладывает по полочкам множество сложных современных событий, таких как возмущение, которое вызвали у мусульманских мулл датские карикатуры на Мухаммеда, чтобы показать, что мусульман неверно зачислили в ряды «врагов свободы слова». И точно так же как она убедительно критикует «Казанистан» Джона Ролза и «исламофашизм» Пола Бермана, не менее жестко Нортон атакует философов вроде Славоя Жижека и Жака Деррида, с которыми читатели могли невольно связать ее работы по политической теории. Ее эрудиция, анализ и тот особый метод, какой она развивает в этой книге, – все беспощадно, все построено на искусных аргументах и элегантной стилистике.

Нортон обстоятельно и проницательно демонстрирует, как неправы те европейские авторитеты, которые, подобно Герту Вилдерсу и Йозефу Ратцингеру, связывают провал мультикультурализма с исламом, – и что то же самое делают феминистки и феминистская теория. Нортон показывает нам, какая опасность таится в мнимых угрозах, которые они находят в исламе, опасность не только для мусульман, но и для христиан, иудеев и светских гуманистов. Ислам, говорит она, и его отношение к женщине не являются «особым, порой непреодолимым барьером к соблюдению прав женщины». В отличие от феминисток, автор не настаивает на том, что женщины-мусульманки должны отречься от своей веры ради того, чтобы говорить с Западом на одном языке.

Нортон также показывает, что секуляризм в Европе – например, во Франции с ее laïcité[2] – не обеспечивает обещанного нейтралитета в публичной сфере. Тем не менее она весьма осторожна в своем противопоставлении Европы и Соединенных Штатов. «Новые» нации, такие как американская, проводят собственную политику, в которой гражданским свободам и гражданским правам придается большее значение, нежели в «старых» странах; и поэтому американское гражданское общество, как и laïcité, по своим особым причинам не может защитить собственных граждан-мусульман от «слежки, задержаний, незаконных обысков и нападений по дискриминационным мотивам».

Несмотря на этот впечатляющий анализ, книга «К мусульманскому вопросу» удивит читателя еще раз, когда завершится главой, пронизанной надеждой. В ней нет никаких утопических построений и даже призывов к активному действию, а только к пониманию ежедневных событий, пониманию, которое уже распространяется среди нас. Для Нортон мусульмане, христиане, иудеи, индуисты, атеисты и «обыкновенные» нерелигиозные люди уже «овладевают искусством жизни вместе», и именно поэтому данная книга наполняет публичную сферу предвкушением, ожиданием того, когда мы все это осознаем.

Рут О’Брайен

Еврейский вопрос был ключевым для политики и философии Просвещения. В наше время, когда Просвещение почти совсем отцвело, место еврейского вопроса занял мусульманский.

Освобождение евреев было центральной темой просвещенческой философии и политики. Просвещенные государственные деятели добивались изменения законов, которые делали евреев гражданами второго сорта, и прекращения погромов, ужасавших Европу. Завоевание для евреев права голоса, возможности участвовать в политике наравне со всеми и ходить, как все, по улицам своих городов сопутствовало распространению демократии и служило признаком подлинно либеральных конституций. По мере того как Запад становился все более просвещенным, либеральным и демократичным, он оставлял позади законы и обычаи, требовавшие дискриминации евреев.

Так же было и в философии. В очерке Маркса «К еврейскому вопросу» фигура еврея была тем местом, где постпросвещенческая Европа давала бой призраку богословия, внезапно замаячившему в вопросе о гражданском статусе человека. Еврейский вопрос влек за собой вопросы гражданства, религии, различия и принадлежности, интеграции и сохранения культуры. Эмансипация евреев была свидетельством одновременно и достижений, и ограниченности либеральных институтов. Задолго до Маркса политическая теология Спинозы уже сделала еврейский вопрос ключевым для определения места религии в государстве и для достижения подлинного просвещения в политике. В политической теологии Гегеля Авраам представал отцом индивидуализма. Западные философы, хвалившие или ругавшие либерализм, желавшие продвигать или тормозить демократию, видели в еврейском вопросе ось тех споров, в которых они участвовали. Современные споры о вере и секуляризме, прогрессе и потерях, отчуждении и общности, равенстве и разнообразии разворачивались на поле еврейского вопроса, а позже современная философия разместила в самом своем центре Холокост[3].