Преступление победителя (ЛП) - Руткоски Мари - Страница 57

В конверте было то самое письмо, которое Кестрел отправила Джесс. Неоткрытое и непрочитанное.

* * *

Кестрел не играла на рояле с тех пор, как обнаружила в музыкальной комнате скрытый экран, но теперь ей было все равно, кто ее услышит. Она хотела, чтобы кто-нибудь услышал ее горе.

Музыка вышла злее, чем она ожидала. Мелодичная прелюдия вырвалась на свободу и потемнела, сплелась с более низкими октавами. Кестрел играла, пока у нее не начали болеть запястья. Пока не стала сбиваться. В комнате вибрировали умирающие аккорды.

Кестрел потерла пылающие запястья. Воцарилась звенящая тишина. Затем, как раз когда Кестрел собиралась вернуться к тому месту, где сделала ошибку, она услышала тихий звон колокольчика.

Ей был знаком этот звук.

За экраном кто-то был. Человек, который наверняка знал о потайных комнатах дворца. И почему бы императору не поделиться с ним этим секретом? Император ценил этот человека. Доказательства? Например, императорский подарок — золотые часы. Они показывали фазы луны. На концах часовой и минутной стрелок сверкали бриллианты. Часы мелодично звенели каждый час.

Кестрел не знала, что заставило ее отца спрятаться за экраном. Она не знала, там он все еще или ушел, как только его часы зазвенели, и Кестрел подняла голову на звук.

Она знала только, что он слушал, как она играла. Никогда раньше он этого не делал.

На Кестрел нахлынуло воспоминание. Когда ей не было еще и семи лет, когда она была по-прежнему слаба после той болезни, от которой погибла ее мать, генерал решил отправиться с дочерью на конную прогулку за город. Кестрел едва не заснула на своем пони. За городом было холодно, и из-за этого девочка начала шмыгать носом. Отец взял ее на охоту. Он помог ей приладить стрелу на лук. Указал добычу. Держал ее локоть в правильном положении. Когда она промахнулась, он ничего не сказал. Он пристрелил фазана, ощипал его и развел костер. Кестрел задремала, а когда проснулась, обнаружила себя укрытой мехами. Было темно. Ее волосы пахли дымом и жареной птицей. Когда отец увидел, что она проснулась, он достал из седельной сумки буханку хлеба, разломал и отдал Кестрел большую половину.

В выжидающей тишине музыкальной комнаты Кестрел опустила руки на клавиши рояля и воплотила в мелодию воспоминание о том дне. Она сыграла о том, как размеренно шел ее пони, как она кашляла иногда из-за слизи в легких, как натянута была тетива лука, как пылало сердце костра. Она вплела в музыку то, как ее отец, думая, что она все еще спит, отвел ей пряди волос со лба и убрал их за ухо. Он укутал ее в меха. Она была тогда такой маленькой, что называла его папой.

Кестрел возродила тот момент, когда открыла глаза, а он отвел взгляд. Музыка отразила и кусок хлеба в ее руке.

* * *

Потом Кестрел отправилась в галерею. Ей пришлось резко остановиться, когда она увидела там отца. Он стоял у одного из узких окон и смотрел на улицу, повернувшись спиной к искусству. Когда Кестрел вошла, он обернулся к ней.

— Я слышал, ты приходишь сюда каждый день, — сказал он. — Я надеялся поговорить с тобой наедине.

Они избегали друг друга с тех пор, как Кестрел услышала звон его часов.

— Ты мог бы навестить меня в моих покоях, — ответила девушка.

— Мне было интересно. Любопытно знать, что тебя так привлекает в этой галерее.

Генерал пошел к ней навстречу. Его шаги отдавались эхом в просторном помещении.

— Ты знаешь, что меня привлекает.

Сколько раз он называл ее любовь к музыке слабостью? Он предупреждал ее: геранцы восхищались искусством, и вот что с ними стало. Они забыли о мече.

Генерал нахмурился. Он отвел взгляд от коллекции скульптур и картин и снова посмотрел на Кестрел.

— Твоя мать красиво играла, — тихо сказал он.

— А я?

— А ты — даже более чем.

— Я была рада, что ты пришел послушать меня.

Ее отец вздохнул.

— Ох уж эти часы.

— Мне нравятся твои часы. Продолжай носить их. Они заставляют тебя быть честным.

— Подслушивать таким образом недостойно меня.

— А что, если бы я тебя пригласила? — спросила Кестрел.

— Но ты же не приглашала.

— Приглашала, постоянно, в течение многих лет.

Генерал промолчал.

— Я никогда не забирала это приглашение обратно, — сказала Кестрел.

Отец сдержанно улыбнулся ей.

— Ты покажешь мне то, что тебе больше всего здесь нравится? — спросил он, обводя рукой галерею.

Кестрел почти забыла, зачем она здесь. Мысли о Тенсене, водном инженере и дворцом лекаре успели уйти на второй план. А теперь они вернулись. Кестрел ощутила укол страха и затянувшийся узелок вины.

С места, где она стояла, ей не была видна та картина, которую она уже начала называть про себя картиной Тенсена. Она висела в глубине галереи и со стороны входа казалась всего лишь фиолетовым квадратом.

Кестрел старалась, чтобы ее отец не подходил к картине близко. Она показала ему гипсовую чашу, которой восхищалась, и бронзового рыбака, который выловил лазуритовую рыбу. Рядом стояло фарфоровое яйцо с востока, внутри которого, если его открыть, скрывалась девушка-воин.

Но ее отец заметил картину.

— А это я помню, — сказал он. — Это я привез ее для императора.

Он подошел к картине. Кестрел, потерявшей от страха дар речи, ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Если бы она попыталась отвлечь его от картины, то это бы только заставило его проявить еще больше внимания к ней.

На раме картины лежала маскировочная моль. Сердце Кестрел подскочило в груди.

Отец всмотрелся в пейзаж.

— Здесь она выглядит по-другому, не так, как в том южном особняке. — Судя по всему, он не заметил моль. Если заметит, то что об этом подумает? Ничего? Казалось невозможным, чтобы что-то, что обладало для Кестрел огромным смыслом, для него не значило ничего.

Стараясь, чтобы ее голос прозвучал небрежно, Кестрел спросила:

— Тебе нравится эта картина?

Он пожал плечами.

— Императору — да. — Он оторвал взгляд от полотна. Кестрел испытала невероятное облегчение. Затем отец снова заговорил, и его слова наполнили ее стыдом. — Я знаю, ты не хочешь, чтобы я возвращался на восток. Я не буду тебя обманывать, Кестрел. Мне нужно сражаться. Но эта нужда... за много лет изменилась. Теперь дело не только в чести. — Его светло-карие глаза встретились со взглядом Кестрел. — Ты родилась через несколько месяцев после Верекса. Я бы не стал заставлять тебя выходить за него замуж. Но я надеялся. Когда я был на поле боя, я надеялся, что ты унаследуешь империю. Когда ты выбрала Верекса, мне показалось, что это была судьба.

— Ты не веришь в судьбу.

— Я верю, что земли, которые я завоевал, для тебя. Ты моя судьба.

Чувство вины не давало Кестрел сглотнуть. Она едва могла дышать, и была больше не в силах удерживать взгляд отца. Но как только она отвела глаза, то тут же непроизвольно бросила взгляд на моль.

Ее отец заметил. Моргнул. Посмотрел на рамку картины и нахмурился.

«Это всего лишь моль», — убеждала себя Кестрел. Ее отец никак не мог догадаться, что она означала.

Она ожидала, что генерал скажет что-нибудь. Приготовилась отвечать. Но, в конце концов, он просто молча смахнул моль на пол.

* * *

— Водный инженер изменила свою ставку, — сказал Тенсен. — Она и императорский лекарь работают сообща.

— Я больше не могу с вами здесь встречаться, — сказала Кестрел. — Я наверняка скоро попадусь.

Тенсен был обеспокоен. Он спрашивал о причинах, но дело было не только в том, что отец Кестрел видел моль на рамке картины — это Тенсен посчитал неважным. У Кестрел было чувство, что она катится к катастрофе. Она чувствовала себя так и раньше, или почти так же, когда только начинала играть в «Клык и Жало» и не осознавала, когда стоит уйти из-за стола, или не могла уйти, потому что хотела знать, чем все закончится. Ей нужно было увидеть лицевую сторону всех карточек, завершить игру и знать, кто победил, а кому до победы не хватило. Сначала она часто проигрывала, особенно когда играла против отца. Затем она научилась.