Преступление победителя (ЛП) - Руткоски Мари - Страница 5

Внезапно мужчина замолчал, но затем, содрогаясь, продолжил молиться.

Нервы Кестрел были натянуты, подобно этому надорванному тонкому голосу. Он звучал так, будто какой-то рычаг зажимали, а затем отпускали.

— Мне здесь не место, — сказала она.

— Вы — моя будущая императрица, — отозвался капитан. — Вы должны присутствовать. Или вы полагали, что власть заключается лишь в платьях и балах? — Он проверил, чтобы цепь была натянута туго. Мужчину приподняло, так что он повис в кандалах. — Лампу, миледи, — подозвал Кестрел капитан.

Пленник поднял голову. В его глазах отразился свет. Хотя Кестрел и знала, что этот сломленный мужчина не Арин — он был старше и обладал более тонкими чертами лица, — ее сердце сжалось. Его глаза были такими же, как и у большинства геранцев. Но серыми и ясными, совсем как у Арина. И внезапно ей показалось, что это Арин споткнулся на имени бога милосердия, что это он умоляет ее о чем-то, чего она дать ему не в состоянии.

— Лампу, — повторил капитан. — Вы уже начинаете все усложнять, леди Кестрел?

Она подошла ближе и увидела возле пленника контур ведра, до краев наполненного испражнениями и мочой. Кисть правой руки мужчины оказалась вся обмотана марлей.

Капитан снял повязку. Пленник поперхнулся своей молитвой.

На трех пальцах кожи не было.

Кестрел заметила розовые мышцы и блестящие кремовые ленты сухожилий. У нее свело живот. Капитан притащил из другого угла камеры небольшой столик и прижал к нему руку пленника ладонью вверх.

— Как тебя зовут? — спросил капитан. Когда ответа не последовало, валорианец вытащил кинжал и вонзил его в четвертый палец жертвы. Фонтаном брызнула кровь.

— Остановитесь! — взмолилась Кестрел. — Остановите это!

Заключённый попытался вырваться, но капитан прижал его запястье к столу и снова поднял кинжал.

Кестрел перехватила его руку, вцепившись в неё пальцами. Лицо капитана переменилось: на нем появилось почти жадное выражение, оно говорило, что он ждал этой ошибки. Вот что это было. Кестрел провалила испытание императора, даже не зная его условий. Любое колебание было против неё. Каждая капля её жалости учитывалась капитаном. Он запасал её жалость, откладывал, чтобы извлечь потом перед императором, разлить перед ним, как бы говоря: «Посмотрите, как она жалка. Как слабовольна. В ней нет стержня, нужного, чтобы править».

В ней его и не было. Не было, если то, что происходило, означало править империей.

Она не знала, что сделала бы дальше, если бы пленник не замер. Он не отрывал от нее взгляда. Его глаза расширились и наполнились эмоциями. Он был ошеломлен. Он узнал ее. Она его не знала. Однако на его лице отразилась торопливость человека, нашедшего ключ к шкатулке, которую он отчаянно пытался открыть.

— Меня зовут Тринн, — прошептал он Кестрел по-герански. — Скажи ему, что я...

Капитан стряхнул ослабшую хватку Кестрел и повернулся к пленнику.

— Ты скажешь мне сам, — произнес капитан по-герански бегло, но с сильным акцентом. — Это хорошо, что ты готов говорить. Дальше, Тринн. Что ты имел в виду? Что ты хотел мне сказать?

Рот пленника беззвучно открывался и закрывался. По столу растекалась кровь. Клинок капитана блестел.

К Кестрел вернулось самообладание. Все дело было в том, как заключенный смотрел на нее — будто ее присутствие являло собой счастливую случайность. Кестрел не могла подвести его, хотя и не понимала, что пленник в ней увидел. Она сделает все возможное. Она справится с тем, о чем ее просило выражение его лица.

— Я не помню, — ответил Тринн.

— Скажи, или я сдеру с тебя всю кожу.

— Капитан, — проговорила Кестрел. — Он в замешательстве. Дайте ему минутку...

— Это вы в замешательстве, если полагаете, что можете вмешиваться в ход допроса. Вы здесь для того, чтобы слушать. Тринн, я задал тебе вопрос. Прекрати смотреть на нее. Она не имеет никакого значения, смотри на меня.

Взгляд Тринна метался между ними. Пленник издал гортанный звук, краткий и хриплый, со слабым надрывом сдерживаемой боли. Он снова перевел взгляд на Кестрел.

— Пожалуйста, — сипло произнес Тринн, — он должен знать.

Капитан отодрал кусок кожи и бросил его в ведро.

Тринн закричал. Прерываемый судорожными вдохами, его крик никак не затихал в голове Кестрел.

Она потянулась к капитану и попыталась вцепиться в ту его руку, в которой был зажат кинжал. Мужчина, даже не глядя, с легкостью оттолкнул ее назад, и Кестрел упала.

— Не смей отказывать мне, Тринн, — сказал капитан. — Слова «нет» больше не существует. Есть только «да». Ты понял?

Пленник подавил крик.

— Да.

Кестрел поднялась на ноги.

— Капитан...

— Тихо. Вы только усугубляете ситуацию.

Он обратился к Тринну:

— Что ты подслушал под дверями во время личной встречи императора с главой Сената?

— Ничего! Убирался. Я убираю.

— Звучит как «нет».

— Нет! То есть, да, да, я подметал пол. Я убираю. Я слуга.

— Ты раб, — исправил капитан, хотя император своим указом освободил геранцев. — Не так ли?

— Да. Я раб.

Кестрел тихо вытащила кинжал. Если капитан будет и дальше стоять к ней спиной, она сможет что-нибудь предпринять. Не имело значения, что её боевые навыки оставляли желать лучшего. Она сможет остановить его.

Сможет?

— И зачем, — мягко сказал капитан Тринну, — зачем ты подслушивал у дверей?

Кинжал дрожал у Кестрел в руке. Она вновь почувствовала запах масла, исходящий от капитана. Она заставила себя приблизиться. Утреннее молоко подкатило к горлу.

Тринн оторвал свой взгляд от капитана, чтобы посмотреть на Кестрел.

— Деньги, — сказал он, — сейчас идет год денег.

— О, — произнёс капитан, — наконец мы подошли к делу. Тебе заплатили за подслушивание, не так ли?

— Нет...

Нож капитана вонзился в плоть. Кестрел вырвало, её кинжал отлетел в темноту. Звук его падения утонул в крике Тринна. Кестрел вытерла рот краем рукава. Она закрыла глаза и прижала ладони к ушам, чтобы не слышать. Она едва различила новый вопрос капитана:

— Кто? Кто заплатил тебе?

Но ответа не последовало. Тринн потерял сознание.

* * *

Кестрел добралась до своих покоев, чувствуя недомогание. Будто она была заражена. Она лежала в ванне, пока не почувствовала, что почти сварилась. Она оставила испорченное платье лежать скомканным на полу ванной комнаты. Затем, всё ещё с распущенными и влажными волосами, она забралась в постель и задумалась.

Или попыталась думать. Она пыталась придумать, что ей делать. Она заметила, что пуховое одеяло, толстое, но в то же время лёгкое, подрагивает, как живое. Её трясло.

Она вспомнила Плута, предводителя геранцев. Арин подчинялся ему, следовал за ним. Любил его. Да, она знала, что любил.

Плут всегда обращал внимание на кисти рук Кестрел. Угрожал сломать ей пальцы или отрезать, раздавить в своих собственных. Казалось, он был одержим ими, пока не стал одержим ею по-другому. Кестрел снова почувствовала ледяную волну ужаса, как тогда, когда стала понимать, чего он хотел и что готов был сделать, чтобы добиться желаемого.

Сейчас он был мертв. Арин убил его. Кестрел видела это. Она видела, как Плут умер, и убедила себя, что он больше не причинит ей вреда. Кестрел уставилась на свои руки, целые и невредимые. Кожа, гладкая и мягкая, была на месте, не обнажая кровавое мясо. Руки были тонкие, с короткими ногтями для удобства игры на рояле.

Она подумала, что, наверное, у нее красивые руки. Лежащие на одеяле, они казались верхом бесполезности. Что она могла сделать?

Помочь заключённому сбежать? Но для этого нужно было заручиться чьей-то помощью. У Кестрел не было власти над капитаном. Никто в столице не был ей что-либо должен. Она не знала придворных секретов. Она была пока совершенно чужой во дворце и ещё не завоевала ничьей верности для помощи с таким безрассудным планом.