Полночь - время колдовства (СИ) - Решетов Евгений Валерьевич "Данте" - Страница 38

       Наступал вечер. Я въехал по тракту в лес. Он надвое разрезал жидкое скопление деревьев, и по деревянному мостику перепрыгивал неглубокий и не широкий ручей. Надо бы заночевать здесь, возле ручья. Солнце уже село. Пора и мне отдохнуть, да и взмыленному коню тоже. Физически я устал под стать своему скакуну, как будто это я пронесся галопом это расстояние. Сказывалась непривычка долго ездить верхом.

       Я еле слез с коня, и широко расставляя ноги начал расседлывать его, потом привязал к дереву и начал протирать травой. Сразу пить ему нельзя давать, надо подождать пока остынет. Конь тянулся к воде, но я проявлял стойкость. Наконец, посчитал, что пора и подвел его к ручью. Скакун принялся шумно пить, а я же полез в мешки, в одном была еда и вода для меня, а в другом овес для коня.

       Я с грустью посмотрел на сыр и лепешку. Сейчас бы хорошо прожаренный шмат мяса. Пришлось ужинать тем, что есть. Сыр был полутвёрдый из козьего молока, на вкус не жирный, не соленый. Не оправдав моих опасений, на ужин он хорошо пошел под ржаную лепешку. Еще бы пива или вина. Что-то я часто в последнее время думаю о горячительных напитках. Как бы не начал превращаться в пьянчужку. У меня было хорошее оправдания жажды спиртного. С моей-то жизнью, пригубил одну, вторую кружку и уже не страшны ведьмы с их заклятием, не граф с его дурно пахнущими заданиями.

       Я сознательно думал о чем угодно, кроме предстоящего убийства этого фон как-то там по заказу графа, отвлекал себя всем, чем только мог. Доев остатки сыра и лепешки, сполоснул руки в ручье. Снова привязал к дереву коня и повесил на морду торбу с овсом. В который раз начал протирать его спину травой, хотя там не было и намека на пот или грязь. Принялся осматривать подковы на предмет застрявших камешков. Делал все, чтобы не думать. Долго так не могло продолжаться и тщательно гонимые мысли бурным потоком хлынули в мою черепную коробку.

       Они все меня только используют, и граф, и ведьмы. Им всем от меня что-то нужно, особенно ведьмам. Мотивы графа я понимал, а вот их нет. Я не могу избавиться от них. Метка Ветус, оставленная у меня на груди, служит не только для того, чтобы убить меня на любом расстоянии, но и помогает определять мое местоположение. Глупо было бы не пытаться разгадать тайну этого заклятия.. Я как-то буквально на полчаса остался в библиотеке замка один, а не под наблюдение Каститас, и отыскал книгу с такими заклятиями. Я давно приметил полку с подобными книгами и только ждал удобного момента, что бы прочитать, что же там говориться. Прежде чем раскрылась дверь библиотеке и в нее вошла Каститас, напугав меня до чертиков, я успел прочитать один абзац. В книгах, которые я читал до сего момента, было лишь вскользь упомянуто подобное колдовство. А вот здесь уже конкретно говорилось о нем. Оно считалось прерогативой уже опытных колдунов и ведьм. Это заклятие было высшего ранга и носило название "крутус деф". Оно относилось к разряду смертельных, то есть тех заклятий, которые снимались только лишь после смерти одного из участников. Было два способа его снять: смерть Ветус, смерть Горана. Тут я услышал скрип двери и быстро поставил книгу на место.

       Я тяжело вздохнул, подавив рвущийся из самой глубины души всхлип. Надо было всё рассказать Харнику. Он бы понял меня. Подсказал выход. А теперь я дрожу среди ночного леса и стараюсь не разрыдаться. Безнадега накатила удушающей волной. Хотел лечь и умереть, не сражаться за свою жизнь и свободу. Если от графа еще можно избавиться, то от Ветус, этой многосотлетней ведьмы... как, как ее можно убить?

       Так я просидел минут десять, пока немного не успокоился. Человеческая психика очень гибкая вещь, подстраивающаяся под изменяющуюся реальность. Я встал, подошел к ручью, умылся и начал готовиться ко сну.

       К полудню следующего дня я прибыл в Кар-Карас, Вороний город, как называли его местные из-за каркающего названия, хотя и ворон здесь хватало.

       Город был до ошеломления похож на Армейн. Те же улицы полные нечистот, высокие дома жмущиеся друг к другу, даже люди казались теме же самым, что и в Армейне. Рожа вон того длинного была до странности знакома, будто я его уже видел не раз. Да и вон тот толстяк с широкой улыбкой... играющие около стен домов дети... в общем все и вся казалось знакомым, как и не покидал Армейн.

       Хотелось сразу же по приезду в город, помчаться разыскивать Велену, но я наступил на горло влюбленной песне, и осведомился у скучающих стражников, где мне искать градоначальника. Они поинтересовались кто я, и, получив ответ, дали инструкцию как проехать в ратушу. Я не преминул ей воспользоваться.

       Разбрызгивая копытами грязь, уточню, копыта были конские, я поскакал в указанном мне направлении. Чем дальше пробирался к центру города, тем больше становилось людей. Начал доноситься глухой рокот человеческой толпы. Конь пробираясь вперед, грудью расталкивал людей. Вслед неслись сквернословия и проклятия.

       Я оказался на главной площади города, на которой и стояло серое здание ратуши. Остановил коня. Не сразу обратил внимание на ратушу, а поверх голов, запрудивших площадь людей, смотрел на, наспех сколоченный из грубых досок, помост. Там к столбу была привязана женщина, возле ее ног были разложены вязанки хвороста. На таком расстоянии я не мог рассмотреть ее, как и не слышал, что зачитывает с пергамента инквизитор в черной сутане.

       Человеческой море бурлило, волновалось в ожидании аутодафе. Гомон не смолкал. Тут и там раздавались крики:

       - Смерть ведьме!

       - Огонь очистит твою черную душу!

       - Покайся!

       Инквизитор дочитал обвинение, свернул в трубочку пергамент и что-то спросил у обвиняемой. Та отрицательно мотнула головой. Инквизитор кивнул палачу, и тот заранее приготовленным факелом, поджег хворост.

       Толпа взвыла, когда первые языки пламени лизнули голые ноги женщины. Грубая хламида, одетая на обнаженное тело ведьмы задымилась. Клубы дыма заволакивали фигуру, корчившейся от боли женщины, но воображение ярко рисовало перекошенное лицо, заполненные страданиями глаза и плавящуюся от жара кожу.

       На миг люди притихли и над площадью пронеслись пронзительные крики несчастной. Толпа вновь загудела, опьяненная страданиями ведьмы.

       Я не мог больше на это смотреть и стал пробираться к ратуше. В ушах стояли крики сжигаемой заживо женщины. Я не мог их слышать за шумом толпы, но они неотступно преследовали меня.

       Я соскочил со скакуна, чуть не подвернув ногу, и направился к высоким стрельчатым дверям ратуши. Там двое стражников, завороженно наблюдали за сожжением.

       - Депеша градоначальнику, - произнес я глухо.

       Они переглянулись, и тот, что моложе недовольно протянул ко мне руку. Я вложил в нее депешу. Стражник неспешно открыл, неприятно заскрипевшую, дверь, бросил последний взгляд на аутодафе и исчез в чреве здания. Другой оценивающе меня разглядывал, иногда посматривая на костер. Я не спешил уходить.

       - Точно передаст? А то ведь мне... - недоговорил я и провел большим пальцем по горло. - Или вон как ее, - с невеселым смешком добавил я и кивнул головой в сторону ведьмы.

       Стражник махнул рукой и пропитым голосом проговорил:

       - Передаст. С этим-то уж точно справиться.

       - Город у вас чертовски похож на наш Армейн - протянул я.

       - Да все они одинаковые, - поддержал разговор явно стражник.

       - И часто у вас так? - спросил я.

       Стражник не стал уточнять, что я имею ввиду.

       - Вторую ведьму за неделю жжет. Как прибыл сюда инквизитор со своими подручными, так и началось. До его появления спокойно у нас было.

       Стражник хотел еще что-то добавить, но осекся, не став откровенничать с незнакомцем.