Великие рогоносцы - Ватала Эльвира - Страница 40

И вот, в перерыве между опытами над длинноухими собаками, сидит этот король, еще пока изгнанный герцог, у ног Люси Уольтерс и умоляет ее не изменять ему по мере возможности, поскольку измены женщин король плохо переносит, и у него даже аппетит портится. «Что вы, ваше величество, как же можно! — восклицает Люси и уверяет, что давным-давно покончила со своим прежним любовником Робертом Сидни». Но к сожалению, сын родился, как две капли воды похожий на Роберта, и ни капельки на Карла II. Даже ту же родинку, что и Роберт, на правой щечке имеет. Ну конечно, это еще не доказательство. Помните, как падчерица Наполеона Бонапарта Гортензия родила сына, как две капли воды похожего на Наполеона Бонапарта, так ведь некоторое поверили же, что отцом ребенка является законный супруг Гортензии. Карл II немного сомневается в своем отцовстве. Люси в слезы: как, ей не верить? Помните, дорогой читатель, ту даму у Оноре де Бальзака, отрицающую все, когда ее первый любовник застал ее, мягко говоря, прямо на месте преступления. На глазах у первого второй любовник портки быстро натянул и шмыгнул в дверь. Когда первый любовник начал упрекать свою любовницу в неверности, она подняла на него невинные глазки и убийственно логично спросила: «Как? Вы верите больше своим глазам, чем моим словам? Значит, вы меня не любите!»

Словом, во имя этой и будущей любви Карл II вынужден был Люси поверить, ребенка признать своим, а когда его целовал, то старался не замечать черную родинку на правой щечке. Потом этот ребенок у бока короля вырастет, в люди выйдет, графом Монмутом станет, известным военачальником, но неудачно против короля пойдет, заговор организует. Добрый король такую дикую неблагодарность не своему, может, сынку простил, в Голландию выслал. Но ему и там неймется. И он уже новый заговор организует. Тогда брат короля, Яков II, вступивший на престол, Монмута в тюрьму отправит, под суд отдаст и его присуждают к огрублению головы. Он, конечно, горько сожалеет о своей непутевой жизни и готов искупить ее достойной смертью. И приготовился, подобно Марии Стюарт или Анне Болейн, достойно на эшафот взойти. Но портач-палач не дал незаконнорожденному отпрыску короля достойно смерть принять.

Три раза поднимал топор и все три раза ударял не в шею, а в затылок, унижая свою жертву. Крики несчастного недобитого Монмута вызвали негативную реакцию людей, пришедших глазеть на это зрелище.

Ну, все это значительно позднее будет, сейчас же не в меру влюбленный Карл II по целым, значит, дням, сидит у ног своей возлюбленной, предупреждая каждое ее желание, повинуясь ей беспрекословно, выполняя все ее капризы и, наверно, с такой же готовностью, подобно герою из новелл О’Генри, ринулся бы в поисках свежего персика в морозную ночь.

И неизвестно сколько сидел бы будущий король покорным теленком у юбок Люси Уольтерс, если бы не печальное известие: отца гильотинировали (слово-то какое! Гордитесь, господин Гильом, как Ваше имя на волнах революции в историю вынесли), время монархии приспело, и ему надо срочно приниматься за государственные дела. Трон свой законный английский завоевывать! Но там, конечно, еще волынка с этим троном будет. Не сразу «Москва строилась». Но Карл II времени даром не терял. Он во время этой волынки успел побывать попеременно в объятьях трех красавиц — графини Кэстльман, графини Честерфильд и девицы Гамильтон (не об Эмме Гамильтон здесь речь). И в объятьях этих красивых женщин забыл король объятья своей Люси, которая со временем до того деградировала, что простой шлюхой по рукам пошла: то с солдатами любви предается, то с поварами, а то и вовсе пьяная вдрызг одна на постели валяется. Сын Люси в это время графом Оркни стал, образование получил, а став графом Монмутом, и вовсе постарался свою непутевую матушку забыть. Король к нему, как к родному сыну, нимало с подозрительной родинкой на правой щечке не считаясь. Вот какой великодушный это был король. Его любвеобильное сердце принимало всех внебрачных детишек, даже когда его любовницы приживали их с другими любовниками, что еще не раз в жизни короля случится. И в этом отношении «рогоносец» Карл II абсолютно уникален. Мы его назовем «верующим рогоносцем». Знаете, дорогой читатель, есть Фома неверующий, который ни во что, даже в правду не верит. В отличие от него, Карл II верил всегда, что все внебрачные детишки, а было их у него четырнадцать штук, его отцовства. Он не протестовал против того, чтобы их узаконить и титулами герцогов наградить. Раз только возмутился и отказался у такой вот своей любовницы Барбары Пальмер пятого ребенка признать своим. Эта рыжеволосая любовница совсем расбасурманилась: то с канатоходцами спит, то с пажами чуть ли не на глазах короля, а потом заявляет: «А принимайте детей за своих, не интересуясь их настоящими отцами!» Это королю-то так сказать! Но давайте по порядку!

Король любил красивых, веселых, беззаботных женщин, таких, чтобы ни в политику не вмешивались, ни политическое тщеславие не проявляли. Занимались бы себе едино любовью и услаждали короля любовным наслаждением, ибо, как сказал Бюффон, «единственно что есть стоящего в любви — это ее физическая сторона». И таких любовниц было у короля три: Франциска Стюарт, Молли Дэвью и Нель Твин. К Франциске Стюарт, недалекой красавице, настолько красивой, что полупенсовые монеты, ходившие тогда в Англии, были точной копией ее физиономии, было особое чувство: постоянной влюбленности. Франциска любила игру в жмурки, бегала по дворцу, как по своему саду, строила карточные домики и глазки всем мужчинам, любила музыку и сама неплохо пела. Чего же еще надо? И кому нужна женщина — «синий чулок», типа маркизы Помпадур, иссушившая сердце и желания Людовика XV до такой уже степени, что он без отвращения не мог с ней в постель ложиться? Нет, любви должны сопутствовать легкость, юмор, смех, даже сарказм, а не ученые научные философские разговоры, ибо флирт и ум — совершенно несовместимы, как нам ни толкуют некоторые сексопатологи о преимуществе интеллектуальной женщины над пустышкой в делах эротики. Далеко не так на самом деле, и мудрость Клеопатры при ее чисто женской соблазнительности есть не что иное, как уникальное исключение. Словом, Карл II был безумно во Франциску влюблен. Она уничтожила в нем, как сказал один классик, «чувство скуки», ибо в обществе своей набожной, озабоченной, бесплодной жены король вечно скучал, а их совместное катание на лодке по озеру скорее напоминало поминки, чем увеселительное мероприятие. Франциска особой моральностью не отличалась, зато весьма горячим темпераментом, и иметь одного любовника — короля — ей показалось мало, и она начала свои ласки разделять между тремя: королем, его братом Яковом и его двоюродным братом Карлом Стюартом, герцогом Ричмондом. Через какое-то время и этого ей показалось мало и она взяла себе еще четырех: Бэкингэма, Мондевиля, Карлингтона и Дигбона. И все было бы хорошо и славно, и жить сразу с семью любовниками для темпераментной и находчивой Франциски — истинный пустяк. Но почему-то эта глупая красавица, головка которой была наполнена самыми вздорными вещами, умела внушать своим возлюбленным очень глубокие чувства, и они страдали от ее измен или от подозрений в них.

А особенно страдали два человека — сам король и его подданный, сэр Дигбон. Последний даже, не выдержав телесных и душевных мук от любви, покончил с собой, что Франциска довольно тяжело перенесла: уронила пару слезинок и отказалась от обеда. А король страдает страшно и, наверное, на почве постоянной неверности Франциски разыгрались бы на королевском дворе трагические события, если бы сама Франциска не прекратила муки короля. О, конечно не своим отказом от остальных любовников. Попросту, эта легкомысленная особа, скакавшая из постели одного мужчины в другую, вдруг глубоко и сильно сама влюбилась в герцога Ричмонда. И со взаимностью, представьте себе. Что там короли значат по сравнению с взаимной страстью и любовью своих подданных! Король, подозревая измену и не соглашаясь со своими «рогами», рвет и мечет и от ревности не только свои шелковые с королевской монограммой платочки рвет. Драгоценные вазы, как яички в руках повара, то и дело растрескиваются о королевский пол, а всегда вежливый и учтивый король, никому никогда невежливого и грубого слова не сказавший, вдруг тигром рычит. Ревностная ярость короля одолевает. Ну, влюбленным надо бы учесть эти муки короля, малость поостыть в любовном своем чувстве, инкогнито, что ли, друг с другом встречаться, а они совсем распоясались. И дошло уже до того, что эта самая Франциска в роскошном, подаренном королем дворце, начала отлынивать от любовных утех с королем. Ну там чаек, конечно, на китайском столике ему подаст, бисквиты какие к чаю и все. Сексуально — ходи король голодным. У нее мигрень вечная и постоянная. Король бисквит вяло жует, чело его нахмуренное, страшными подозрениями объятое. И вот раз, когда уж слишком бесцеремонно «несолоно хлебавшего» короля Франциска выпроводила за дверь, он вернулся через некоторое время, открыл дверь подделанным ключом и застал свою Франциску в объятьях Ричмонда. Он, конечно, смело поступил и в этом отношении превзошел французского короля Генриха IV, которого его министр Сюлли заставил открыть поддельным ключом дверь спальни его любовницы Габриэль, чтобы обнаружить в ней любовника. Король до спальни дошел, но сунуть ключ в замочную скважину не решился: «А вдруг любовница рассердится?» И возвратился к себе, предпочитая неизвестность горькой правде. Вообще же это, конечно, уже знакомая нам картина, когда короли поддельными ключами открывали внезапно спальни своих любовниц или жен и обнаруживали в них любовников. Вспомним, как наш Петр I, притворившись, что едет в Шлиссельбургскую крепость, возвратился внезапно, открыл дверь в спальню своей жены Екатерины I и обнаружил в ней Монса, которому голову, конечно, оттяпал и на публичное обозрение выставил, а потом заспиртовал и в той же спальне перед своей супругой поставил. Глазей теперь со своего ложа на заспиртованную голову своего любовника!