Черная вдова - Мариковский Павел Иустинович - Страница 11

Мое внимание привлек один из элегантных кавалеров. Он расположился в стороне, долго и тщательно чистил свои ноги, потирая их одну о другую. Потом он выплел паутинку в виде буквы «П» с несколькими перемычками и ухватил ее третьей парой ног. Вскоре его брюшко стало мелко вибрировать, из половой щели на брюшке показалась капелька семени. Паучок быстро подцепил ее поперечной П-образной паутинкой и подвинул к одному шарику педипальпу. Семя перетекало в нее около пяти минут. Затем столько же времени — в другую. Попеременное прикладывание шариков продолжалось около часа, пока от белой капельки семени не осталась едва заметная даже под сильным увеличением точка. Перенос семени в педипальпу завершился.

Брачное время «черной вдовы»

В брачном поведении насекомых и пауков сбегаются все нити их жизни. Без познания брачной жизни, без проникновения в ее подробности не понять всю сложность биологии организма. В нем, кроме того, запечатлен весь тот долгий путь, который прошло животное в течение своей эволюции, исторического развития.

Зоологи привыкли считать все реакции организма на среду строго определенными, стандартными, установившимися испокон веков. Тем более у таких слабо развитых в психическом отношении животных, как пауки или насекомые, поведением управляют незыблемые рефлексы и инстинкты.

Но сколько раз я убеждался в ошибочности подобных суждений. Поведение — самая изменчивая особенность организма. Она и дает материал для естественного отбора. За изменением поведения следуют уже изменения строения тела.

В брачной биологии каракурта я встретил такую широкую гамму изменчивости поведения, что нередко не мог найти ответ на тот или иной поступок.

Итак, напомним: пауки с одной стороны, повинуясь инстинкту встречи полов, с другой — подгоняемые наступившей жарой и необходимостью смены жилища и поисков тени, отправились кочевать и вскоре осели на временных, беспорядочно раскинутых тенетах. В том, что пауков подгоняла жара — сомневаться не приходилось, так как в путешествия отправлялись и неполовозрелые самки, которым полагалось еще один раз перелинять. Возле таких несовершеннолетних «девиц» тоже скапливались «кавалеры». Большая часть из них застывала на тенетах, предаваясь длительному ожиданию. Но некоторые, неразумные, начинали домогаться взаимности, особенно во время линьки самки и ее полной беспомощности. И губили ее. Тут сказывалась бессмысленность и даже вредность для вида раннего созревания самцов в условиях их многочисленности. Потом я понял, какие самцы ошибались, принимая неподвижность самки при линьке за позу каталепсии, предшествующей совокуплению, о которой будет рассказано. Надо полагать, природа поступала мудро, не оставляя потомства от таких же не наделенных жизненным расчетом ухажеров, отрабатывая совершенство инстинкта. Одна из записей дневника полевых наблюдений иллюстрирует сказанное: «По периферии беспорядочной паутинной сети в неподвижных позах расположилось четыре самца. В центре тенет находится самка восьмого возраста: пожирающая убитую ею самку того же возраста. Немного в стороне висит взрослый и тоже убитый ею самец. Мертвая самка осторожно вынута пинцетом из тенет. Некоторое время здравствующая самка каракурта преследует удаляющуюся добычу. В тенета брошена кобылка-прусс. Самка тотчас же кидается на нее, энергично заплетает паутиной, кусает. Эти движения самки взбудораживают самцов, они оживляются и поспешно приближаются к ней. Временами наиболее энергичный прикасается к самке передними ногами. Самка вздрагивает, решительно прогоняет самцов и вновь принимается за еду. Но самцы продолжают ей мешать, настойчиво ухаживают, и самка, бросив добычу, спускается на землю и медленно уползает. Через пятнадцать метров она добирается до свежевыплетенных тенет, принадлежащих тоже самке восьмого возраста. Ее встречает готовая к нападению хозяйка. Оба паука на мгновение застывают. Гостья энергично нападает на хозяйку, стараясь облепить ее паутиной, она поспешно отбегает в сторону, и оба паука успокаиваются на одних тенетах в нескольких сантиметрах друг от друга. Через два часа хозяйка покидает тенета, оставив в них посетительницу, около которой на краю жилища появляется самец, застывший в позе ожидания.

На первых тенетах покинутые самцы вначале неподвижны. Но вскоре наиболее юркий начинает бегать по паутинным нитям. Найдя оплетенного прусса, он обкусывает нити и сбрасывает добычу на землю. Потом между самцами начинается легкая потасовка. На следующий день около самки находится уже пять самцов, а на покинутых ею тенетах — два самца и новая самка».

Быть может, там, где каракуртов очень мало, самки в одиночестве продолжают странствовать до тех пор, пока не находят спасительный от солнечных лучей уголок, удобный для устройства постоянного жилища. Но здесь, где изобиловали пауки, это путешествие не доводилось до конца. Оно прерывалось, едва начавшись. На тенетах появлялись самцы, их присутствие и ухаживание заставляло оседать на месте, чтобы завершить не менее важное дело, связанное с продолжением рода.

Уж не потому ли, что путешествие самок приостановилось, случаев укуса ими человека стало меньше и между двумя волнами этого заболевания наступал разрыв?

Так брачные дела пауков оказывали влияние на человеческие судьбы. Кто бы это мог предвидеть?

В окружении пауков

Трудно приучить себя просыпаться на рассвете, тем более когда так коротки южные ночи! Но иного выхода нет. Надо наблюдать за пауками. На рассвете пауки еще оживленны, пока не пригрело солнце. Днем они отдыхают, неподвижны, вялы. Наблюдать же ночью трудно. Свет от керосинового фонаря слишком слаб. Для электрического фонаря не наберешься батареек, да и сильный свет ночью пугает пауков.

Сначала я просыпаюсь от звона будильника, на Маркела он не оказывает никакого действия, и мне приходится немало времени трясти топчан, прежде чем прервать его крепкий сон. Потом следуют торопливые сборы в поле.

Наблюдая пауков, мы оба сидим рядом, поглядывая друг на друга. Вокруг ползают каракурты. Видимо, они наделены каким-то чувством определения окружающих предметов и обходят нас стороною. Но не всегда — нередко то один, то другой, очевидно, принимая нас за глыбы земли, пытается забраться на нас. Важно своевременно заметить такого ретивого кочевника, отбросить его подальше.

— Спокойно, Маркел, сейчас я сниму с твоей спины каракурта, — говорю я. И мой помощник, нисколько не пугаясь, застыв на месте, ожидает моей помощи. Слово «спокойно» у нас означает «замри», не шевелись на всякий случай. Правило это мы разработали сами и неукоснительно его соблюдаем. Маркел любит пошутить и при случае подражает интонации моего голоса и, когда нужно, говорит тем же тоном:

— Спокойно, Павел Иустинович! Сейчас я сниму с вашей шляпы каракурта.

Случалось и такое, когда пауки заползали до самой головы незамеченными. Но однажды Маркел, побледнев, почему-то произнес полушепотом:

— Что-то у меня под рубахой большое ползает!

— Замри, не шевелись! — приказываю я Маркелу и начинаю поспешно снимать с него рубаху. Сейчас достаточно хотя бы слегка придавить паука, и он сразу же вонзит свои коготки хелицер в кожу. Вот мелькнуло что-то черное в складках рубахи, и показалась самая обыкновенная уховертка.

— Сколько раз я тебе говорил, Маркел, обязательно заправляй рубаху в брюки, когда сидим в поле и наблюдаем каракуртов. Не послушался, а что, если бы действительно забрался каракурт?

— Забыл, забыл, честное слово! — оправдывается Маркел. В его представлении слово «забыл» — самый убедительный аргумент, оправдывающий оплошность.

В утренние наблюдения перед нами разыгрываются самые различные истории паучьего бытия. Некоторые из них никак не укладываются в рамки построенного мною представления об их жизни. Но, в общем, многое становится ясным.