Непредвиденная опасность - Амблер Эрик - Страница 15

Тут испанец разразился целой речью.

— No hara Vd. esto! El hijo de zorra tenia una pistola — a que dudar? Lo maté porque era necessario. No tengo fotografías, lo juro. Dejeme escapar, seré perseguido por la policía — tenga piedad![13] — Голос его сорвался на истерический визг.

Залесхофф, не обращая на него никакого внимания, надевал пальто.

— Он говорит, — сказала брату Тамара по-русски, — что должен идти.

— Скажи ему, — ответил брат на том же языке, — что он дурак набитый и что ему безопасней остаться здесь. Безопасней, потому что полиция искать его здесь не будет. А еще потому, что если надумает смыться, Рашенко его просто пристрелит.

И вот через несколько минут они ушли, а Рашенко остался сидеть в кресле с большим револьвером в руке. Ортега достал из кармана четки и опустился на колени перед печуркой, бусины постукивали в его пальцах, невнятные слова срывались с губ. Русский прислушался, и на изможденном его лице заиграла улыбка. Он немного понимал по-испански. Услышав «молитвы» сеньора Ортеги, даже заядлые сквернословы-докеры из Бильбао покраснели бы от смущения.

Андреас Прокович Залесхофф был, по мнению многих, человеком обманчивой наружности и поведения. С одной стороны, он производил впечатление мужчины почти по-детски наивного; с другой — всегда умел прибегнуть к театральным эффектам. Резкие всплески эмоций, если, конечно, они происходят вовремя, могут отвлечь даже самого внимательного наблюдателя и помешать ему мыслить логически. И Залесхофф, как никто другой, умел выбрать нужный момент. Он редко говорил то, что думал, не притворившись, что это есть не что иное, как неуклюжая попытка о чем-то умолчать. А страстная убежденность в своих высказываниях являлась признаком его полного равнодушия к теме. Для Тамары, которая знала брата лучше других, он служил неиссякаемым источником развлечения.

Тамара стояла на страже с тыльной стороны отеля «Джозеф», почти в полной темноте, и волновалась за брата. Его гнев, направленный на Ортегу, был почти искренним. А это могло означать лишь одно: он не на шутку встревожен. Она прекрасно понимала: Андреас вовсе не рассчитывает найти снимки в комнате убитого. Тамара также понимала: он идет на неоправданный риск, чтобы убедиться в очевидном.

Не слишком веселые ее размышления прервал грохот — это Кентон выпрыгнул из окна гостиницы на крышу соседнего дома, которая находилась ниже. Тамара, решив, что это Залесхофф, удивилась тому, что брат не вернулся тем же путем, каким вошел, — через дверь в лавку торговца. Она отошла от стены и двинулась ему навстречу.

Тамара не привыкла носить с собой оружие. Но сейчас карьера малоизвестного, но многообещающего журналиста могла оборваться в одну секунду. Потом в газетах бы написали, что погиб он при загадочных обстоятельствах. Как только луч фонарика на миг высветил во тьме лицо и Тамара увидела, что это не брат, ее палец тут же спустил курок пистолета, который Залесхофф сунул ей в руку перед тем, как зайти внутрь. Если бы пистолет не стоял на предохранителе, даже резкий прыжок Кентона за угол не спас бы его от смерти.

Минут через пять к ней присоединился Залесхофф — как и следовало ожидать, снимков он не нашел. Тамара торопливо поведала брату о происшествии. Он внимательно выслушал, затем попросил описать внешность этого мужчины. Описание, которое дала Тамара, не слишком польстило бы Кентону, зато отличалось точностью.

— Вполне может сойти, — заключила она, — за американца или англичанина.

— Какой на нем был галстук, не разглядела?

— Нет, воротник пальто был поднят. А вот такие шляпы носят только американцы или англичане.

Залесхофф секунду-другую молчал и раздумывал о чем-то. Затем они вышли на улицу.

— Ступай обратно на Кёльнерштрассе и жди там, я позвоню, — сказал он.

Залесхофф выждал, пока сестра скроется из вида, затем развернулся, обошел дом и оказался на улице перед входом в отель. Приблизившись, он замедлил шаг и постарался держаться в тени. А потом вдруг резко остановился ярдах в двадцати от фургона, припаркованного недалеко от входа.

Насколько он мог разглядеть, в машине находились четверо, еще двое мужчин стояли чуть дальше по улице и, задрав головы, глазели на окна отеля. Минут пятнадцать картина не менялась. Залесхофф уже начал мерзнуть. И тут вдруг дверца фургона распахнулась, и из него вышли двое, не спеша направились к отелю и вошли внутрь. В темноте он не разглядел их лиц, но успел заметить: входя через наполовину застекленную дверь, первый мужчина поднял левую руку и неловким жестом сунул ее во внутренний карман пальто. И рука эта плохо сгибалась в локте. Если бы Тамара была здесь, она бы без труда определила, что крылось за каменной невозмутимостью, словно сковавшей лицо брата. Андреас Прокович был явно доволен собой.

Те двое отсутствовали минуты три, затем дверь отеля резко распахнулась, и они выбежали на улицу. Залесхофф услышал, как, садясь в машину, они резко выкрикнули водителю команду на немецком. Ему удалось разобрать только два слова — «der Engländer»,[14] — затем дверца захлопнулась, и машина резко рванула с места.

Залесхофф отправился на поиски телефона-автомата. Через пять минут он уже говорил с Тамарой — дал ей определенные инструкции. Час спустя он вышел уже из другой телефонной будки, которая находилась неподалеку от вокзала, и спросил подметавшего улицу человека, как пройти к отелю «Вернер».

Однако, свернув за угол на нужную ему улицу, он в холодном сером свете раннего утра увидел, что опоздал. Двое мужчин тащили от входа в отель к машине нечто напоминающее большой мешок. Der Engländer был обнаружен и схвачен.

Когда Кентон начал приходить в сознание, он первым делом ощутил страшную боль в самых разных местах. Голова просто раскалывалась. Затем он почувствовал, что у него онемели ноги, отчаянно ноет левое бедро — от падения на какую-то жесткую поверхность. И еще острая боль так и пронзала тыльную сторону левой ладони. Кентон открыл глаза.

Первое, что он увидел, — это ногу в брючине из какой-то грубой ткани крайне неприятного ржавого цвета. Скосив глаза ниже, он увидел и ступню владельца брючины — она прижимала руку Кентона к коврику. Только тут до Кентона дошло, что он лежит на полу машины, которая на большой скорости мчит по какой-то неровной дороге. Чисто инстинктивно он попытался перейти в сидячее положение. От этого движения голову пронзила такая острая боль, что он застонал. Очевидно, звук этот достиг ушей мужчины на сиденье, и тот надавил ступней на пальцы, а затем резким толчком пригнул голову Кентона. Стараясь не прикасаться лицом к вибрирующему грязному полу, тот лежал теперь тихо и даже закрыл глаза. Какое-то время он находился в полубессознательном состоянии, и лишь рев мотора при переключении передач напоминал, где он находится. Но вот машина замедлила ход, затем водитель резко свернул, и Кентон ощутил, как тело его сместилось на коврике. Вибрация прекратилась, колеса прокатили по гладкой поверхности несколько ярдов, и они остановились.

Дверца у его ног распахнулась, двое мужчин бесцеремонно перебрались через него и вышли. Потом начали тихо переговариваться о чем-то — о чем именно, он не расслышал — затем раздался звук удаляющихся шагов. Тогда Кентон снова открыл глаза и, слегка приподняв голову, глянул через открытую дверцу машины. Вид частично загораживала спина мужчины в водительской униформе, но то, что удалось разглядеть через зазор, буквально потрясло Кентона. В лучах восходящего солнца он увидел горный хребет, увенчанный снежными шапками.

Кентон принадлежал к тому разряду людей — довольно многочисленному, — который считает созерцание пейзажа занятием крайне скучным. Лучше провести полчаса в придорожном кафе где-нибудь в центре Канберры, чем глазеть на горные пики в Доломитах или все острова Эгейского моря, вместе взятые. Он променял бы ценнейшего Коро на менее ценного Тулуз-Лотрека и счел бы, что остался в выигрыше. Он предпочитал композитора Сати Делиусу, Джорджа Гиссинга[15] Ричарду Джефферису[16] и ощущение твердого тротуара под ногами — прогулкам по весеннему дерну, воспетому поэтами георгианской эпохи. Но теперь он созерцал пейзаж, и ему не было скучно; он даже на какое-то время забыл о головной боли. Затем Кентону захотелось размять затекшие ноги. Голова закружилась, когда он напряг мышцы шеи, чтобы приподняться. И тут Кентон начал снова думать и вспоминать. Он снял номер в отеле «Вернер». Уже начинало светлеть, когда он добрался до гостиницы. Если здесь солнце только еще встает, то, должно быть, он находится где-то в горах, неподалеку от Линца. Что же произошло, черт возьми?