Путешествие внутрь страха - Амблер Эрик - Страница 12

Грэхем принялся неторопливо расхаживать по палубе, думая, что скоро сам будет смеяться над этой историей. Она уже начала выветриваться из памяти, в ней уже чудилось что-то фантастическое; может, все просто приснилось. Он снова вернулся в привычный мир. Он ехал домой.

Грэхем миновал одного из пассажиров, пожилого мужчину, который, опершись на поручни, смотрел, как из-за мола появляются огни Стамбула. Дойдя до конца палубы, повернул — и увидел женщину в меховом манто. Она только что вышла из дверей салона и шагала навстречу.

Палуба освещалась тускло; женщина успела подойти на расстояние в несколько ярдов, прежде чем Грэхем ее узнал.

Это была Жозетта.

Несколько мгновений они пристально глядели друг на друга. Потом она рассмеялась:

— Боже правый! Вы же тот англичанин. Просто невероятно.

— В самом деле.

— А как же ваше купе первого класса в Восточном экспрессе?

Грэхем улыбнулся:

— Копейкин решил, что немного морского воздуха будет полезно для моего здоровья.

— А вам нужно поправлять здоровье? — Соломенного цвета волосы покрывал шерстяной шарф, завязанный под подбородком, но Жозетта, чтобы посмотреть на Грэхема, вскинула голову так, словно носила затенявшую глаза шляпу. В целом она смотрелась далеко не столь привлекательно, как у себя в гримерной. Шарф Жозетте не шел, манто делало фигуру бесформенной.

— Видимо, да. Раз уж мы завели речь о поездах, — добавил Грэхем, — то как же ваше купе второго класса?

Она нахмурилась, улыбаясь уголками рта.

— Так гораздо дешевле. А разве я сказала, что отправлюсь поездом?

Грэхем смутился.

— Нет, конечно. — Он понял, что ведет себя не слишком учтиво. — Как бы там ни было — рад снова встретиться так скоро. Я уже обдумывал, что стану делать, если обнаружу «Отель де Бельж» закрытым.

Она бросила на Грэхема лукавый взгляд:

— А! Так вы и правда собирались мне позвонить?

— Разумеется. Мы же договорились.

Жозетта скорчила недовольную гримасу:

— По-моему, вы все-таки не искренни. Признавайтесь честно, почему вы здесь, на корабле.

Она зашагала вдоль палубы; Грэхему оставалось только пойти рядом.

— Вы мне не верите?

Она деланно пожала плечами:

— Не хотите сказать — не надо. Я не лезу в чужие дела.

Грэхем подумал, что понимает любопытство Жозетты. С ее точки зрения, существовало только два объяснения его присутствию на пароходе. Либо он лгал, что едет Восточным экспрессом, стараясь пустить пыль в глаза, — значит, денег имел мало. Либо он как-то проведал, что она плывет на корабле, и отказался ради нее от роскоши Восточного экспресса, а в этом случае скорее всего был богат. Внезапно Грэхем ощутил странное желание выложить правду.

— Ладно. Я здесь, чтобы скрыться от одного человека, который пытается меня застрелить.

Жозетта остановилась как вкопанная.

— Здесь холодно, — невозмутимо промолвила она. — Я пойду внутрь.

Грэхем так удивился, что даже рассмеялся. Жозетта тут же набросилась на него:

— Дурацкие у вас шутки.

Никаких сомнений: она искренне сердилась. Грэхем поднял забинтованную руку:

— Вот. Ее оцарапала пуля.

Жозетта нахмурила брови:

— Вы плохо делаете. Если поранили руку — сочувствую, но так острить не стоит. Это небезопасно.

— Небезопасно?

— Вам не к добру, да и мне тоже. Шутить так — дурная примета.

— Понимаю. — Он улыбнулся. — Я не суеверен.

— Вы просто не знаете. А я скорее на ворона стану глядеть, чем слушать шутки про убийства. Никогда больше такое не говорите, а то разонравитесь мне.

— Прошу извинить, — примирительно отозвался Грэхем. — Вообще-то я порезал руку бритвой.

— А! Опасная вещь. Хозе видел в Алжире человека, у которого глотка была разрезана бритвой от уха до уха.

— Самоубийство?

— Нет-нет! Его зарезала подружка. Крови вылилось море. Хозе вам расскажет, если попросите. Грустная история.

— Представляю. Так, значит, Хозе путешествует с вами?

— Естественно. — Она скосила на Грэхема глаза. — Он ведь мой муж.

Муж! Это объясняло, почему она терпит Хозе. Объясняло, почему полковник Хаки не предупредил, что «танцующая блондинка» тоже будет на корабле.

Грэхем вспомнил, с какой поспешностью Хозе удалился из гримерной. Просто часть бизнеса. Артистки в заведениях вроде «Ле Жоке» заметно утратят привлекательность, если станет известно, что поблизости ошиваются их мужья.

— Копейкин не говорил, что вы замужем.

— Копейкин очень мил, но всего на свете не знает. Я признаюсь вам по секрету, что отношения между мной и Хозе чисто деловые. Мы партнеры — не больше. Он ревнует, только когда я забываю о делах ради удовольствия.

Голос ее звучал бесстрастно, словно она обсуждала пункт контракта.

— Вы будете танцевать в Париже?

— Не знаю. Надеюсь, да, но из-за войны сейчас почти все закрыто.

— И что же вы станете делать, если вас никуда не пригласят?

— А как вы думаете? Голодать. Мне не впервой. — Она храбро улыбнулась. — Да и для фигуры полезно. — Уперев руки в бедра, Жозетта посмотрела на Грэхема, приглашая его высказать авторитетное мнение. — Как считаете, стоит мне немного поголодать? В Стамбуле быстро толстеешь. — Она приняла эффектную позу. — Видите?

Грэхем едва не засмеялся. Картина, предлагавшаяся его взору, обладала незамысловатой прелестью полностраничной иллюстрации из мужского журнала. Воплощенная мечта делового человека: очаровательная светловолосая артистка в браке без любви, нуждавшаяся в покровителе, — дорогой товар, продающийся сегодня по сниженной цене.

— Танцовщицам, должно быть, нелегко приходится, — сухо заметил он.

— О да. Многие считают, что у нас не жизнь, а сплошное веселье. Если б только они знали!

— Вы правы. Подмораживает. Может, зайдем внутрь и выпьем?

— Было бы здорово. — Она прибавила с подчеркнутой сердечностью: — Я так счастлива, что мы путешествуем вместе. Боялась, что стану скучать, а с вами мне будет весело.

Грэхем улыбнулся в ответ; улыбка получилась несколько натянутой. Он начинал подозревать, что выставляет себя в глупом свете.

— Кажется, нам сюда.

Они вошли в салон — узкую комнату футов тридцати в длину с двумя дверями: одна выходила на навесную палубу, другая — на верхнюю площадку ведущего к каютам трапа. Вдоль стен располагались обитые серой тканью сиденья, в одном конце были привинчены к полу три круглых обеденных стола — как видно, отдельной столовой здесь не имелось. Несколько стульев, карточный столик, шаткий письменный стол, радиоприемник, пианино и потертый ковер довершали обстановку. В дальнем углу виднелась дверь из двух половинок с прибитым к нижней деревянным прилавком — бар. За дверью стюард распечатывал блоки сигарет. Если не считать его, салон пустовал.

Они сели.

— Что будете пить, миссис… — неуверенно начал Грэхем.

Она усмехнулась:

— У Хозе фамилия Галлиндо, но я ее терпеть не могу. Зовите меня Жозеттой. Мне, пожалуйста, виски и сигарету.

— Два виски, — заказал Грэхем.

Стюард высунул голову и неодобрительно на них взглянул:

— Виски? E molto саго,[28] — предупредил он. — Très cher. Cinque lire.[29] По пять лир. Очень дорого.

— Дорого. Но мы все равно возьмем.

Стюард скрылся в баре и загремел бутылками.

— Мы его разозлили, — сказала Жозетта. — Видно, не привык к пассажирам, которые заказывают виски. — Она явно получила удовольствие от заказа и от замешательства стюарда. В электрическом свете салона манто смотрелось дешевым и поношенным, но она расстегнула его и расправила на плечах так, словно это были соболя. Грэхем вопреки своим убеждениям почувствовал к ней жалость.

— Давно вы танцуете?

— С тех пор как мне исполнилось десять. А это случилось двадцать лет назад. Видите, я не хочу врать про свой возраст, — гордо заметила она. — Родилась я в Сербии, но называюсь венгеркой — лучше звучит. Родители у меня были очень бедные.