Ловушка для Черного Рейдера - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 36

К чему идем? Да был уже у них со Славкой разговор, и Костя присутствовал при нем — ему-то куда больше было известно. От нового президента ожидали решительных мер, но пока все текло тихогладко, кое-кто уже поднял голову, спрятанную на время в песок. Ну, как это делают страусы. Но при этом большинство информированных наблюдателей понимали, что пауза сильно затягивается и скоро эти «кое-кто» будут удивлены. Может, кончается срок обещаний, данных новым президентом старому: до поры до времени не трогать созданную тем свою «систему»? Вот, собственно, об этих прогнозах, более похожих на негромко передаваемые сплетни в «высоких» коридорах, и заговорили гость с хозяином.

Оглядываясь в красиво оформленной гостинной, где был накрыт стол, Турецкий видел, что генерал устроился очень неплохо и вряд ли он захочет по своей воле расставаться с таким привычным уютом. Значит, обеспокоен происходящим — ну, раз уж позвал в гости, — но и не в такой степени, чтобы немедленно кидаться на помощь московскому «важняку», у каждого ведь собственная епархия. И, когда они оба неожиданно как-то для себя перешли к расследованию уголовных дел, ибо Турецкий, по сути, вплотную занялся и Ниной Крюковой, Александр Борисович успел заметить мелькнувшее в глазах у Лаптева беспокойство.

То ли он ничего не знал об изнасиловании, то ли умело делал вид, но короткая информация о том деле, прекращенном без всяких к тому оснований — при том, что были грубо сфальсифицированы показания свидетелей и результаты частного расследования журналистки, кстати, немедленно избитой до полусмерти неизвестными лицами у собственного подъезда, утеряны все, без исключения, вещественные доказательства, ну, и так далее, — очень насторожило Андрея Михайловича. Хотелось верить, что искренне. Но, определенно, его еще больше насторожило сообщение Турецкого о том, что, к счастью, заинтересованные лица сумели сохранить все дубликаты «утерянных документов». И с их помощью картина преступлений восстанавливается полностью, что в самое ближайшее время станет тяжкой неожиданностью для преступников.

Словом, у генерала, огорченно потиравшего ладонью лысину, пропал аппетит.

Потом уже Турецкий, «отчитываясь» перед Грязновым по телефону по поводу визита к Лаптеву, прямо спросил у него:

— Славка, чем ты его достал? Он был поначалу такой независимый, аж противно. Хотя мужик, вероятно, неплохой. А потом, когда я его кое с чем познакомил, как бы скукожился. Вроде старого лимона сделался. Даже жалко стало. Так в чем дело? Колись!

Отсмеявшись, Грязнов ответил:

— А я его маленько смутил новым потоком назначений. Ну, намекнул прозрачно, что процесс этот не сиюминутный, и сейчас наверху начнут приглядываться, скорее всего, к областным да губернским кадрам, от своих, столичных, мол, уже с души воротит. Короче, питерские пойдут, с Волги будут задействованы, сибиряки тоже — из тех, кто понадежней. А заодно, ну, как бы невзначай, и твоим расследованием поинтересовался. Это кто-то из молодых уверен, что все — просто, как дважды два, а наше поколение, Саня, ты знаешь, на мякине особо не проведешь. И мои, так сказать, «случайные интересы», как видишь, удобно легли на заранее унавоженную мною же почву.

— Это все прекрасно, но я хотел бы знать…

— Не торопи. А далее, предваряя твои новые длительные расспросы, сообщаю «во первых строках письма» следующее. Это из того, о чем он тебе сам не скажет. Так вот, на его нечеткий ответ, что у тебя, конечно, там что-то продвигается, но… ни шатко ни валко, а причинами лично он не интересовался, поскольку задействована исключительно прокуратура, я ему дал понять следующее, Саня.

— Ну-ка, интересно!

— А ты и слушай, не перебивай. Я ему сказал, что ситуация с Европейским Судом пока еще кое-кому в губернии, да и у нас тут, в центре, кажется пустяковой, если вообще не стоящей выеденного яйца. Но это, мол, большая политическая, я уж не говорю о дипломатии, ошибка. И заключается она в том, что этот самый Европейский Суд — очень влиятельная организация, которая рассматривает дело о грубейшем нарушении в России, а в частности, в такой-то, мать ее, губернии, всех существующих прав и свобод простого гражданина. К тому же милиционера, то есть представителя, сам знаешь, чего. И тем самым Россия, я повторил, грубо нарушившая ею же официально одобренную международную Конвенцию, подписывает против себя приговор, запрещающий ей вступление в европейские торговые и прочие организации, куда безуспешно пробивается все последние годы. Я не стал перечислять эти организации, предположив вслух, что они ему известны не хуже меня, хотя я — в Москве, а он — у себя в губернии. Одним словом, накатывает новый международный скандал. И выход у них только один: в срочном порядке завершить расследование и примерно наказать виновных. А другой вариант не просматривается, дело недаром на контроле у генерального прокурора. Это сделано по прямому указанию президента. Поди теперь, проверь.

— Напугал?

— Нет, я не ставил это целью. Но я уже знал от тебя о том, что ты «гостил» у губернатора, и тонко намекнул… — Грязнов раскатисто захохотал. — Ну, что, мол, у нас нехорошая традиция возвращается: во всех частных вопросах снова, как в прежние времена, власти ждут «совета» или прямого указания от первого лица, как бы начисто снимая с себя любую ответственность за содеянное преступление. Но и губернатор ведь — тоже человек, и ему свойственны заботы о себе и своих близких. Так зачем же он станет вдруг самостоятельно включаться в поиск преступников? Его это дело? Нет. А чье? А почему Ляпкин-Тяпкин спит, а чем он должен заниматься? Как не хочет? Значит, долой Ляпкина-Тяпкина! Что нам, впервые, что ли? Словом, как ты говоришь, «фигура речи» у меня удалась. Раз уж он пожелал немедленно встретиться с тобой. И, можешь быть уверен, он этих «замов», если захочет, вскроет без консервного ножа. Так я думаю? Но если попробует тебе ставить подножку, звони немедленно — днем и ночью.

— Я не уверен, Славка, что накрою для тебя поляну, но хорошую бутылку обязательно поставлю.

— Ладно, я потом скажу, какой коньяк предпочту. Привет!..

Посещение Турецким губернатора и начальника ГУВД не прошло незамеченным «некоторыми силами». Александр Борисович стал замечать более пристальный интерес к своей персоне. Например, сделав своего рода традиционными вечерние прогулки чуть ли не в обнимку со Светланой Георгиевной по набережной, он непременно замечал «нелюбопытные» фигуры прохожих, попадавшихся на глаза наблюдательного сыщика постоянно. Можно было подумать, что и эти вальяжно прохаживающиеся вдоль парапетов мужички тоже пристально любуются красочными закатами в тех краях, где должна была находиться Москва, или еще немного дальше.

Наткнувшись раз-другой на них, Турецкий даже позволил себе раскланяться с ними, на что не заметил никакой ответной реакции. Ну да, первый принцип службы «секретных сотрудников» — топтунов там и прочих — не встречаться взглядами, не реагировать на «телодвижения» своего объекта. Об этом он довольно громко, причем решительно ничего и никого конкретно не имея в виду, немедленно поведал восхищенной Светлане. Та, как обычно, призывно хохотала. «Ну, какое, скажите, — вопрошал Турецкий пустоту над собой, — сердце выдержит этакое жестокое испытание?!» И не находил ответа в глазах своей официальной помощницы, готовой решительно на все.

А, между тем, разговаривая с генералом Лаптевым, Александр Борисович как-то вскользь, после очередной рюмочки, упомянул и об этих «мальчиках». Генерал тогда посмеялся, но, заметил Турецкий, знакомых фигур на набережной, да и в других общественных местах, заметно поубавилось. Исчезли. Но не все, один невысокий и худой, совсем молодой парень, — не ходи он следом, и не привлек бы внимания, — откровенно надоедал своим незаурядным любопытством. Но главная его наглость заключалась в том, что он всегда появлялся с открытой камерой фотоаппарата на ремешке через шею. И с приличным широкоугольным объективом. Так аппараты обычно носят профессионалы-фотографы. Или фотокорреспонденты газет, готовые в любую минуту запечатлеть выдающееся событие для публикации в своем печатном органе. Так вот, у Турецкого никак не пропадала уверенность в том, что этот «шпаненок», как окрестил фотографа Турецкий, только и ждет от него со Светиком компрометирующего снимка. Ждет и ловит. Он надоел.