Модельный дом - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 3

Видимо, догадавшись, о чем думает Турецкий, Марина усмехнулась уголками губ и совсем уж кисло произнесла:

— Хотите спросить, большим ли правдолюбцем является Игорь? Отвечу честно, нет. Хотя поначалу был упрямым максималистом. Но потом, когда поварился в московской клоаке и увидел изнанку того, что в прессе принято называть элитой…

— А он что, не москвич?

— Слава богу, нет. Мы оба саратовские, но то, что удалось зацепиться за Москву, считаем большой удачей.

«Слава богу, да, и слава богу, нет, — невесело усмехнулся Турецкий. — Вот и попробуй разберись, где тут правда».

— Выходит, «журналистский гнев» вашего мужа — всего лишь способ закрепиться на Москве? — не очень больно ударил Турецкий, «обидевшийся» за самого себя и за всех коренных москвичей вкупе.

— Ну, не совсем так, конечно, — спохватилась Марина, — но не об этом речь. Игорь, повторяю, профессионал, каких мало, и его фамилию еще никому не удавалось замарать грязью, хотя попытки такие бывали и не раз. К тому же, он никогда не спекулировал своими материалами, и за это его уважали в редакции. А это, как вы догадываетесь, стоит немалого.

Да, не мог не согласиться с Мариной Турецкий. Завоевать уважение коллег в крупном столичном еженедельнике стоит немалого. И, поднявшись до определенных высот в еженедельнике, который бился за своего читателя «горячими», а то и просто «жареными» публикациями, в коих было все, начиная от «клубнички» до раскрутки самых громких преступлений, обозреватель отдела расследований Игорь Фокин имел соответственно большое количество врагов. И те могли бы пожелать ему все что угодно, только не здравая.

Крути не крути, но выходило, что права все-таки жена журналиста, а не следователь межрайонной прокуратуры, увидевший в нападении на Фокина всего лишь элементарное ночное ограбление, а не попытку убийства, на чем настаивала Марина.

— Скажите, Марина, а ваш муж не называл случайно тех людей, которые хоть как-то угрожали ему, возможно, по телефону или через подставных лиц?

Марина вздохнула, как только может вздыхать на сцене драмтеатра примадонна.

— Нет! По крайней мере, не припомню такого. К тому же, Игорь оберегает меня, как может, и оставляет весь свой рабочий негатив за порогом дома.

— Учитывая вашу мнительность и нервозность? — стараясь не перегнуть палку поинтересовался Турецкий.

— Может быть, и того и другого понемногу, — призналась Марина. — Но главное, пожалуй, Игорь видит во мне не только актрису, которая может отыграть любой спектакль в любом состоянии, но и человека, женщину в конце концов, которой далеко не все равно, с каким настроением она выйдет на сцену.

Зная людей, которые тащат в семью весь тот негатив, который накопился за день, Турецкий одобрительно кивнул.

— Что ж, вашего мужа можно только уважать. И все-таки, откуда вы знаете о тех угрозах, которые шли в адрес Игоря?

— Телефон, — как о чем-то само собой разумеющемся, произнесла Марина. — Телефон, я имею в виду домашний. Только за последний месяц было с десяток звонков с угрозами расправы.

— То есть, вы снимали трубку, когда мужа не было дома, и…

— И начинали говорить, что если Фокин не угомонится и не уймет свой журналистский пыл, будет плохо не только ему, но и мне.

— А о вашем будущем ребенке никто никогда ничего не упоминал?

— Как же! — усмехнулась Марина. — Было и такое. Причем всего лишь неделю назад. Какой-то очень грубый мужской голос почти просипел в трубку, что если Игорь не желает думать о себе, то пусть хотя бы подумает о своем наследнике.

— Он что, так и сказал — «Игорь»?

— Господи, да о чем вы! Все сказанное я как бы перевела на русский язык. А то, что я услышала… «Твой козел писучий» — это, пожалуй, было самым удобоваримым из всего монолога. Дальше был сплошной мат.

— А вы? Я имею в виду вашу реакцию.

— А что я? Я тоже воспитывалась не в салоне благородных девиц. Сказала этому скоту, что он сам козел недорезанный, и если он все еще дорожит своими яйцами, из которых можно сделать глазунью, вывалив их на раскаленную сковородку, то пускай он закроется и навеки забудет этот номер телефона. Мол, все звонки записываются на диктофон, и в случае чего…

— То есть, попытались запугать?

— Ну, не то чтобы запугать, но надеялась, что моя отповедь произведет нужный эффект.

— И ?..

— Этот козел сказал, чтобы я не особо-то распускала свой язык, мол, его и укоротить можно, однако заткнулся и бросил трубку.

— Вы рассказывали об этом мужу?

— Зачем? Я ведь догадываюсь, что это был очередной гон, а Игорь и без того на успокоительных таблетках сидит. Порой до утра уснуть не может и, чтобы хоть немного прийти в себя, выпивает бокал двойного черного кофе.

Турецкий уже совершенно иными глазами смотрел на раннюю посетительницу. Казалось бы, взбалмошная молодая бабенка, чуть ли не истеричка, к тому же актриса, а в семейной жизни та самая опора, которая готова принять на себя любой удар.

— Может, еще кофейку? — предложил Турецкий.

— Нет, спасибочки.

— Чего так?

— Врачи не рекомендовали. Говорят, на ребенке может отразиться.

— Что ж, может, они и правы, — вынужден был согласиться Турецкий. — в таком случае, еще вопрос. У вас действительно сохранились записи тех телефонных разговоров?

— Да ну! Кто бы их стал писать?

— И все-таки, кое-что записать придется.

— Вы думаете, что эти звонки?..

— Не исключаю подобной возможности.

Глаза Марины снова наполнились болью.

— Но ведь Игорь…

— Да, в больнице, — согласился с ней Турецкий. — Но он живой, и уже одно только это может представлять для кого-то определенную опасность.

— Опасность?..

Она постаралась скрыть свой страх, но Турецкий пожалел, что сказал об этом. И в то же время он прекрасно понимал, что в том положении, в котором находятся сейчас Марина и ее муж, ей ни в коем случае нельзя расслабляться.

— Марина! Ради бога! Прошу вас успокоиться, и могу обещать вам, что и вы, и ваш Игорь будете под защитой «Глории».

— Но у нас… у нас не хватит на это денег. Мы ведь все еще квартиру снимаем, да и лечение обойдется в копеечку.

— А кто вам сказал про деньги? — замушкетерил Турецкий. — Раз в месяц мы проводим благотворительную акцию, и вы как раз попали под раздачу.

В серых глазах мелькнуло нечто, похожее на недоверие.

— Вы что… вы это серьезно?

— Неужто я похож на человека, который способен обмануть молодую красивую женщину? — Возмущению Турецкого казалось не будет конца. — Ну а в качестве ответного шага — пять контрамарок на ваш лучший спектакль, и считайте, что мы подписали договор.

Она все прекрасно понимала, и подтверждением тому были навернувшиеся на глаза слезы.

— Спасибо. Спасибо вам за все. А контрамарки будут. И тот спектакль я буду играть для вас.

Расставались они явно довольные друг другом, и Турецкий уже в дверях спросил:

— Скажите, Марина, а когда можно будет посетить ваш дом?

И заметив недоумение в ее глазах, пояснил:

— Я бы хотел покопаться в бумагах вашего мужа, посмотреть его старые публикации. Признаться, нынешних газет я практически не читаю, но мне необходимо познакомиться с ним, как с журналистом. Вдруг да и удастся что-нибудь прояснить. Так когда?

— Господи, да в любое, свободное от спектакля время!

К десяти утра стали подтягиваться сотрудники «Глории», и когда офис наполнился гулом голосов, Турецкий провел коротенькую оперативку, доложив о ранней посетительнице, которую отфутболил следователь межрайонной прокуратуры, и которой он, как истинный джентльмен и поклонник восходящих звезд, обещал помочь. Точнее говоря, разобраться в ситуации, а если говорить еще точнее, то попытаться прояснить ситуацию с журналистом.

Замолчал, и в комнате воцарилась гробовая тишина.

— Ну же! — буркнул Турецкий. — Прошу высказываться.

— А хрен ли тут высказываться? — пробурчал Голованов. — Сам говоришь, что дело темное, как в той сказке про колобка. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю чего. И впутываться в эту журналистскую хренотень, где не разберешь, кто с кем счеты сводит и кто на кого компромат лопатит… Короче говоря, себе же в убыток будет.