Имя убийцы - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 26

— Я подумаю, Эдуард. Но только при условии, что ты никогда больше не будешь сидеть в кустах и гипнотизировать мои окна. Напиши мне свой телефон. — Мышкевич бодро закивал, выхватил из кармана ручку, стал что-то корябать на салфетке. — А теперь иди домой.

— Как домой? — опешил журналист и на глазах превратился в сморщенную грушу.

— Я сказал — домой, — повторил Турецкий. — Не прощаясь. И не вздумай прекословить. Время спать. Возможно, завтра ты мне понадобишься.

— Я понял, — обрадовался Мышкевич, сгреб свой фотоаппарат, пулей вылетел из номера.

Эльвира озадаченно смотрела на захлопнувшуюся дверь. Как-то недоверчиво помяла кончик носа — видимо, чтобы не расхохотаться.

— А был ли мальчик? — пробормотал Турецкий.

— Надеюсь, вы не собираетесь всерьез связываться с этим недоразумением?

— Да ну его, — отмахнулся Турецкий. — А как бы иначе я его выставил? Спасибо вам, Эльвира, что потратили на меня кучу своего времени.

Она засмеялась, но как-то странно. Смотрела на него внимательно, с какой-то грустинкой. Потом встала с кресла, замялась.

— Я тоже, пожалуй, пойду, Александр Борисович. Засиделась у вас что-то…

— Вы можете еще посидеть, — смутился Турецкий. — Смею уверить, ваша компания меня не напрягает.

— Не стоит, — она покачала головой. — Вам сейчас жена, наверное, звонить будет. А мне еще надо выспаться, завтра снова на работу.

Он проводил ее до двери. Она взялась за ручку, задумалась, подняла голову. Стоит ли создавать проблемы полузнакомому мужчине? Мелькнуло что-то в женских глазах. Она смотрела на него не мигая, прямо и открыто. Турецкий чувствовал, как в желудке образуется вакуум. Собрался что-то сказать, мол, время еще детское, а если уж девушка так торопится, он мог бы ее проводить — машина в трех шагах, особенно если воспользоваться окном… Она улыбнулась загадочной улыбкой, подняла руку, коснулась двумя пальчиками его щеки, засмеялась — тихо, совсем не по-милицейски, стала обыкновенной, но очень интересной женщиной — уязвимой, беззащитной, одинокой. Раскрыла дверь и вышла. А он стоял, всматриваясь в черноту за проемом, тщетно пытаясь вернуться в реальный мир…

Наутро им овладела жажда деятельности. Явилась горничная, заявила, что хочет навести порядок. Он усомнился — действительно ли она горничная? Оставил номер открытым, сказал, что девушка может заниматься чем угодно (из ценных вещей в номере оставались только диск и зубная щетка), и побежал к машине. Планы были поистине грандиозные — поесть в «Рябинке», посетить Лебяжье озеро, заглянуть в Корольково, где проживал Регерт, познакомится, наконец, с семейством генерала Бекасова. Истина стара: не надо ничего планировать, действуй экспромтом! Не успел он завести двигатель, как распахнулась дверь со стороны пассажирского сиденья, и в машину плюхнулся тяжело дышащий «пассажир». Фотоаппарата при нем не было, зато он крепко обнимал сумку, набитую, надо полагать, разнообразным шпионским оборудованием (включая и фотоаппарат).

— Фу, еле успел, Александр Борисович. Можно ехать, заводитесь.

Турецкий остолбенел. В первое мгновение даже не нашелся, что ответить.

— Давайте, Александр Борисович, заводите, поехали, — торопил Мышкевич.

— Куда, Эдик?

— Как куда? — поразился журналист. — Вы же сами вчера обещали. Будем объединять свои усилия. Я чувствую, что еще немного, и мы это дело, к полному неудовольствию нашей милиции, раскроем!

— Ну, ты и наглец, — покачал головой Турецкий. — Эдик, у меня свои дела, свои планы. Ты собираешься постоянно волочиться за мной? Я еду в прокуратуру, тебя туда не пустят.

— Я вас подожду. Мы обязательно должны съездить в Горелки — именно там все начиналось!

— Ты же говорил, что Горелки подождут.

— Я ошибался. Долго думал и… в общем, ошибался. Работать нужно по обоим направлениям.

— Знаешь, — разозлился Турецкий, — вообще-то я собирался поесть. Давай-ка выметайся из машины. Когда придет необходимость, я тебе позвоню.

— Уже пришла, — нахально заявил журналист. — Вы не понимаете, Александр Борисович, одному вам не справиться. Нужны непредвзятый взгляд и умение абстрактно мыслить. Вы не волнуйтесь, я не буду вам мешать завтракать. Послоняюсь где-нибудь в сторонке… Вы же в «Рябинку» собрались, правильно?

Турецкий чуть не двинул его локтем по челюсти. Откуда этот тип все знает? Он запустил двигатель, резонно рассудив, что лучше не распускать руки, а остановиться где-нибудь у магазина, попросить Мышкевича сбегать за сигаретами, а самому в это время улизнуть.

— Ну, хорошо, напарничек, поехали, — процедил он, включая зажигание.

Пока он плутал по дворам, Мышкевич возбужденно ворковал, что по семейству Бекасовых он уже нарыл много ценной информации, но идеальной его работу пока не назовешь, потому что много белых пятен. Он повернул на Большую Муромскую — в северном направлении, решив в это утро обойтись без «Рябинки». Перекусить, если особо не всматриваться в качество предлагаемой пищи, можно в любом придорожном заведении. Их как грязи на трассе, ведь это дорога на Селигер, где вечное паломничество туристов. Телефон зазвонил, когда он переходил на четвертую передачу, видя перед собой прямую дорогу. Проблемы полезли без очереди!

— Доброе утро, Александр Борисович, — поздоровалась Эльвира. — Не знаю, заинтересует ли вас эта новость… В данный момент мы стоим, исполненные мелодраматизма, перед трупом Лыбина…

— Как?! — взревел Турецкий. Мышкевич съежился, втянул голову в плечи. Машина неслась с приличной скоростью.

— Да что же вы так кричите… — пробормотала Эльвира. — В восьмом часу утра соседка, выходящая из квартиры напротив, обнаружила приоткрытую дверь. Постучала, никто не ответил. Она всунулась в прихожую, а там погром. Сунулась дальше, обнаружила труп. Что вы делаете, Александр Борисович?

— Машину разворачиваю! — Следующая слева старенькая «Волга» испуганно шарахнулась на встречную полосу — благо в этот час там никого не было. Он резко вывернул рулевое колесо, машину потащило совсем не туда, куда он планировал, он чуть не снес задним бампером будку с надписью «Сапожная мастерская», съехал с тротуара, встал на обочине.

— Вы чего, это делаете? — пробормотал позеленевший Мышкевич.

— Выметайся из машины.

— А что, какие-то новости? — Журналист вцепился в приборную панель, сообразив, что сейчас к нему применят силовое воздействие.

— Удивляюсь, почему ты не узнал об этом раньше других. Убили Лыбина.

— Лыбина… — Мышкевич наморщил лоб. — A-а, это тот охранник… Ну, ничего себе закруточка! А он тоже в теме?

— Выметайся, говорю, — повысил голос Турецкий. — Я еду на место преступления, тебя туда все равно не пустят.

Мышкевич начал митинговать, пришлось его просто вытолкнуть из машины. Он несся как на пожар, игнорируя знаки и запрещающий сигнал единственного городского светофора. Заголосила милицейская машина за спиной, косноязычно взревел динамик, предлагая черной «Ауди» с таким-то номером прижаться к обочине и остановиться. Он глянул в зеркало — куда уж старенькой «жульке» тягаться с заморским чудовищем! Но милиция старалась изо всех сил, гаишная машина неслась за ним не отставая, лихо обходила повороты, прыгала через колдобины. Матюгался «матюгальник». На подъезде к «Катюше» пришлось снизить скорость — он бы вдребезги разбил подвеску на стиральной доске. Милиционеры с ревом обошли его, стали прижимать к обочине. Он вильнул в ближайший переулок, зрительная память не подвела, а погоня промчалась мимо, он слышал, как противно визжали тормоза. Они нагнали его, когда он въехал во двор трехэтажного дома и встал практически там же, где стоял вчера вечером. Выскочил из машины — наперерез уже бежали, размахивая зачем-то полосатыми палками, двое сотрудников ГИБДД. Он выхватил из кармана удостоверение частного сыщика, махнул перед носом затормозившего сержанта.

— Следственная группа из Москвы, остынь, сержант! Раскрытие преступлений государственной важности!

Такая злоба была нарисована на его лице, что гаишник не решился залезать в бочку, растерянно смотрел на две милицейские машины у подъезда, на капитана милиции, выкрикивающего в адрес подчиненных злобные заклинания. Были тут и гражданские «аборигены», пенсионеры заинтересованно вытягивали шеи, на площадке рядом с домом крутились гуляющие с мамами и бабушками дошколята, грозно гавкала дворняжка, раздраженная наплывом публики. Кучка у подъезда расступилась, нахмурился сержант, имеющий приказ не пускать в подъезд посторонних. Он сунул ему под нос удостоверение. Сержант пошевелил губами, хмуро уставился на «предъявителя сего».