Скелет в шкафу - Никитин Юрий Александрович - Страница 7

– Прекращение связи, – спросил я, – вызывает рассылку автоматически?

Он кивнул.

– Да. Вы все понимаете с полунамека. Программа «Мертвая рука». Надеюсь, капитан Волкова у вас чему-нить научится. Если этот человек перестанет подавать сигнал, останавливающий рассылку, будет катастрофа.

Я спросил внезапно:

– А эта легенда насчет крепкой семьи по пролетарскому образцу… это не для него ли создается?

Он посмотрел на меня с интересом.

– Вы все схватываете чрезвычайно быстро. Да, хотя и в нашем руководстве предпочитают людей с крепкими моральными устоями, но еще больше на устойчивых семьях были зациклены в ЦК КПСС. И этот товарищ как раз из тех мамонтов.

– Гм…

– Обстановка непростая, – сказал он невесело. – Первое, у нас есть сигналы насчет раскачки ситуации. Кто-то не прочь вынудить его все-таки обнародовать документы. Для этого и были совершены два покушения…

– Ого!

Он отмахнулся.

– Да это были больше демонстративные, вынуждающие сделать шаг. Он и сделал. Хотя у нас есть предположения, что это был для него только повод.

– В смысле?

Бондаренко сказал, понизив голос:

– Он сам хочет обнародовать.

Я сказал медленно:

– Давайте попробую догадаться. Он потребовал, чтобы разобрались с этим… вопросом. А вы, не придя к единому решению, решили… попытаться привлечь меня, человека со стороны?

Мещерский развел руками.

– Ситуация уникальная. Раньше таких не возникало… да и не могло возникнуть. Но теперь мы видим, с нашими методами, пусть и получаем самую совершенную технику для расследований, все же иногда не успеваем своевременно реагировать на новые вызовы. Вы – доктор наук, блестящий ученый… такую характеристику вам дают в Центре биотехнологий, и только благодаря тому, что вы мыслите несколько иначе, чем наши сыщики, вы сумели отыскать те двадцать украденных миллионов.

Я усмехнулся.

– Потому что их украл кандидат наук, а не мелкий воришка с улицы.

– Вот-вот, – сказал он, пропуская мимо ушей намек, что им под силу ловить только мелких воришек, – нужен новый подход, новый взгляд, новая концепция.

Я поинтересовался:

– А можно узнать, что же за такие тайны этот престарелый член партийной элиты хранит и лелеет?

Они снова переглянулись, Мещерский сказал мягко:

– Это, как вы понимаете, тайна. Но раз уж вы взялись за эту проблему… а вы точно взялись?.. то вам все будет открыто… как бы поневоле. Потому сядьте поудобнее, нам сейчас принесут кофе и булочки, я расскажу все подробно.

Наш разговор, как понимаю, мониторится, и вообще все пишется по крайней мере с трех камер, ага, вижу, что-то горблюсь, надо плечи чуть раздвинуть, и лицо у меня несколько испуганное, с чего бы…

Дверь приоткрылась, пропуская в кабинет женщину с подносом в руках, три большие чашки, молодцы, не люблю это выпендривание псевдоэстетов, что пьют из наперстков, а еще там широкое блюдо с булочками и печеньем.

Она быстро расставила перед нами чашки, я уловил от нее аромат духов «Эстерелла», руки сильные, чувствую железную хватку даже по тому, как взяла и красиво опустила на середину стола блюдо с булочками и сладостями.

Судя по ее точному взгляду, за мгновение осмотрела меня и дала оценку, которую, увы, не вижу в ее мозгу, но это нетрудно высчитать почти со стопроцентной достоверностью по ее вроде бы неподвижно приветливому лицу, жестам, движениям, едва заметному сдвигу лицевых мускулов.

– Спасибо, – сказал Мещерский.

Бондаренко кивнул, я тоже промолчал, только проводил ее взглядом. Девушка примерно в звании лейтенанта, кофе и булочки внесла в самом деле без явного заказа, точно следят за каждым нашим словом и движением. Здесь такое место, что шпионят друг за другом и считают это нормой, в таких местах все помешаны на сохранении государственных тайн.

Я мерно отхлебывал кофе, в самом деле хорош, толк знают, во всех кофейнях мира побывали, восточные сласти тоже вполне, надо и у нас в лаборатории такие же, а то бесконечные бутерброды уже чересчур, будто у нас в самом деле фантазия заканчивается на митохондриях.

– Итак? – сказал я.

Бондаренко задержал чашку у рта, взглянул на меня в упор через фарфоровый край.

– Мы вам рассказываем все очень подробно, – произнес он замедленно и тяжеловесно, – потому что вы… человек науки. Не руководствуетесь лозунгами, энтузиазмом и прочими не имеющими к делу вещами. Я просто уверен, что примете нашу точку зрения.

Мещерский уточнил с самым хмурым видом:

– Только учтите, нет такой вещи, как наша точка зрения. Мы и сейчас оцениваем… каждый по-своему. Но так как мы тоже ученые… ну, не в общепринятом смысле, еще как ученые, то все еще не поубивали друг друга.

– Я думал, – проронил я, – у вас дисциплина.

– Она есть, – ответил Мещерский, – и она строгая. Но это после принятия решения. А его еще не приняли. Надеюсь, примем после вашего доклада.

– Сейчас тот случай, – вставил Бондаренко, – когда политики готовы прислушаться к мнению ученых.

– Редкостный случай, – пробормотал я.

– Разве, – ответил он, – не во всех странах так?..

– Польщен, – пробормотал я с некоторой тревогой. – Надо было запрашивать больше… Ладно, я готов слушать.

Мещерский сказал деловым тоном:

– Итак, вы получили допуск, подписали о неразглашении и прошли все прочие формальности. Да-да, сейчас нас мониторят и докладывают о ваших реакциях. Рад, что вы приняли окончательное и бесповоротное решение, теперь могу посвятить вас в наши сложности.

– Да-да, я уже скрестил пальцы.

Он сказал, морщась:

– Стельмах Валентин Афанасьевич, так зовут нашего последнего из ЦК КПСС, утверждает, что СССР развалили не США. Что США как раз больше всех были заинтересованы в сохранении советской власти, так как под властью коммунистов Россия постепенно слабела, а США наращивали преимущество.

Я спросил, чуточку прибалдев:

– А кто же развалил…

– КГБ, – ответил он с огромной неохотой. – Стельмах утверждает, что это была тщательно спланированная и продуманная во всех деталях операция, которую КГБ осуществил просто ювелирно.

Я пробормотал:

– Но это же бред!.. И пусть утверждает… Ему сколько лет? Девяносто? Так у него уже старческая деменция!

Бондаренко помалкивал, а Мещерский тяжело вздохнул.

– Он абсолютно здоров. Практически все члены Политбюро ЦК КПСС еще в те далекие времена доживали как минимум до девяноста годков, а многие и больше. А сейчас тем более… Но дело не в этом. По нашим сведениям, у него есть какие-то документы, которые он намерен опубликовать. Или просто обнародовать. Сейчас с этим просто, черт бы побрал эти технологии! Достаточно выложить в Сеть, мигом разлетится по всему миру.

Я сказал медленно:

– Простите, но разве Стельмах был членом Политбюро? Такой фамилии нет даже среди кандидатов в члены.

Они переглянулись, Можайский поинтересовался вежливо:

– А вы откуда знаете?

– У нашего ректора, – сообщил я, – в кабинете висели портреты членов Политбюро. Он даже потом в КПРФ не восхотел вступать, заявил гордо, что все еще член КПСС… Хотя, думаю, это была просто бравада и ностальгия.

Можайский сказал с уважением:

– У вас хорошая память.

– Спасибо, – ответил я.

– Действительно, – произнес он, – Стельмаха в списках Политбюро нет. И никогда не было.

Я сказал живо:

– А-а, под программой защиты?.. Придумана другая биография?

Он ответил с неохотой:

– Его настоящая фамилия не Стельмах, понятно, но программой защиты и не пахнет. Она для людей попроще, а это один из тех, на плечах которого держалась система. У них все особое.

– Как и сейчас, – добавил Бондаренко.

Можайский с чашкой в руке поднялся, прошелся по кабинету. Бондаренко тоже застыл в размышлизмах, опустил чашку на стол, а Мещерский некоторое время смотрел в окно, медленно отхлебывал кофе.

– Хорошо, – сказал он, не поворачиваясь. – Ростислав Васильевич, распорядитесь. Вертолет, снаряжение и… все остальное. Предупредите встречающих… А вам, Владимир Алексеевич, рекомендую пока заскочить в нашу столовую на втором этаже. Ваша напарница покажет. Заодно убедитесь, что не шикуем. Вылет через полчаса.