Современный французский детективный роман - Поль Александр - Страница 14

После Ла Флеш местность меняется. Попадаются холмы, ложбины, где еще держится туман, изморозью застилающий стекла. Некоторые крутые подъемы Равинель берет только со второй попытки.

Эта двойная смесь — просто мерзость. Из-за нее-то и трещат моторы, да и тянут не лучше газогенератора. Погода вконец портится. Половина одиннадцатого. На дороге никого. Если вырыть в поле яму и закопать труп, никто и не догадается. Шито-крыто… Но у них определенный план… Бедняжка Мирей! Она не заслуживает таких мыслей. Равинель с нежной жалостью вспоминает о ней. Почему она была не из той же породы, что и он? Домашняя хозяюшка, уверенная в себе! Неравнодушная к цветным кинофильмам, магазинам стандартных цен, кактусам в горшочках. Она считала себя выше его, критиковала галстуки, которые он носил, смеялась над его лысиной. Она недоумевала, отчего он иногда раздраженно расхаживает по дому, засунув руки в карманы. «Что с тобой, милый? Давай сходим в кино?.. Если тебе скучно, скажи». Но нет, ему было не скучно, куда хуже! Ему было тошно — вот правильное слово. Теперь он знает: это неизлечимо. Это хроническое заболевание. Тошно жить на свете. И никакое лечение тут не поможет. Мирей мертва! А что изменилось? Но, может, когда они поселятся в Антибе…

По обеим сторонам дороги тянется бесконечная равнина. Кажется, что машина совсем не движется. Люсьен перчаткой протирает стекло, рассматривает унылый мелькающий пейзаж. На горизонте замаячили огни Манса.

— Тебе не холодно?

— Нет! — отрезает Люсьен.

С Мирей Равинелю тоже не повезло. Как и с Люсьен. Ему, видимо, попадаются одни только бесстрастные женщины. Напрасно Мирей притворялась чувственной, считая, что обязана разыгрывать страсть. Равинеля не так легко провести. Отсюда и пошли их разногласия. А вот Люсьен даже и не пытается вводить его в заблуждение. Совершенно очевидно, что любовь ее только бесит. Она — полная противоположность Мирей.

Равинель старается не думать об этом. Ведь в конце концов Мирей убил он. Но в этом и загвоздка. Он никак не может себя убедить, что совершил преступление. Преступление — так ему всегда казалось и кажется по сей день — вещь чудовищная! Надо быть кровожадным дикарем. А он вовсе не кровожаден. Он органически не способен схватиться за нож… или нажать курок револьвера. В Ангиане у него лежит в секретере заряженный браунинг… Пустынные ночные дороги… Кто встретится — неизвестно. Даврель, директор, посоветовал ему обзавестись оружием. Месяц спустя он сунул этот револьвер в ящик, перепачкав смазкой карты. Ему бы и в голову не пришло стрелять в Мирей. Его преступление — результат незначительных, мелких подлостей, совершенных по недомыслию. Если бы судья — ну вот вроде отца Люсьен — стал его допрашивать, он бы чистосердечно ответил: «Ничего я такого не сделал!». А раз он ничего не сделал, он и не раскаивается. В чем ему раскаиваться? В конце концов пришлось бы раскаиваться в том, что он такой, как есть. А это уж бессмыслица.

Дорожный знак: «До Маиса 1500 метров». Белые станции обслуживания. Дорога проходит под металлическим мостом, бежит между белыми домами.

— Ты не хочешь ехать через центр?

— При чем тут центр?.. Я еду кратчайшим путем.

Двадцать пять минут одиннадцатого. Люди выходят из кино. Мокрые тротуары. Мотор эхом отзывается на пустынных улицах. Кое-где еще попадаются освещенные бистро. Слева площадь. По ней не спеша идут двое полицейских с велосипедами. Потом опять пригород, газовые фонари. Опять белые дома и бензоколонки. Улицы кончаются. Мелькает мост, на нем пыхтит маневровый паровоз. Навстречу несется фургон для перевозки мебели. Равинель прибавляет скорость, выжимает семьдесят пять километров. Еще немного, и будет Бос. До Ножан-ле-Ротру дорога нетрудная.

— Сзади машина, — говорит Люсьен.

— Вижу.

Свет фар обсыпает баранку и приборную доску словно золотой пылью, ее так и хочется стереть рукой, а дорога впереди сразу кажется темнее прежнего. Машина — «пежо» — обгоняет их и тут же поворачивает обратно. Ослепленный Равинель чертыхается. «Пежо» медленно растворяется, тает, как силуэт на экране, и уже издали посылает два снопа света. Скорость не меньше ста десяти. Именно в этот момент мотор задохнулся, закашлял. Равинель включает стартер. Мотор глохнет совсем. Машина катится лишь по инерции. Равинель машинально выруливает на край дороги, притормаживает, выключает фары и зажигает задние огоньки.

— Что это ты придумал? — спрашивает Люсьен.

— Неполадки! Не ясно, что ли! С машиной неполадки. Наверное, карбюратор!

— Вот не хватало!

Можно подумать, что он это нарочно. Обидно, конечно, застрять у самого Манса. Там сильное движение, даже ночью! Равинель выходит из машины. Сердце колотится. Пронизывающий, холодный ветер посвистывает в голых ветвях. Отчетливо слышен каждый звук. Вот где-то звонко громыхнули вагоны, потом состав сдвинулся с места. Неторопливо проплыл по деревне автомобильный гудок. Черт побери, живут же люди в черепашьем темпе. Равинель поднимает капот.

— Подай фонарик.

Она протягивает ему фонарь. Равинель склоняется над теплым, смазанным мотором. Отвертка пляшет в руке, не попадает в нужные пазы.

— Давай-ка быстрей.

Равинель не нуждается в понукании. Он с остервенением сдувает в сторону едкий, отдающий бензином и маслом пар. Хрупкий жиклер покоится на его ладони. Придется разобрать карбюратор, положить куда-нибудь крошечные винтики. Их спасение зависит от одного из этих кусочков металла. На лбу у Равинеля выступает пот и, скатываясь, щиплет глаза. Он садится на подножку, аккуратно раскладывает перед собой детали карбюратора. Люсьен расхаживает по шоссе.

— Лучше бы помогла, — замечает Равинель.

— Правда, может, так будет быстрее. Ведь вполне возможно…

— Что?

— Что первый же встречный автомобилист может поинтересоваться, не надо ли нам помочь.

— Ну и что?

— Как «ну и что»? Он может выйти из машины и предложить нам свои услуги.

Равинель с силой продувает маленькие медные трубочки. Рот наполняется едкой кислой слюной. Но он все дует и дует… И уже не слышит замечаний Люсьен. Слышно только, как пульсирует в висках кровь. Наконец он переводит дух.

— …Полиция!

Что она мелет, эта Люсьен! Равинель протирает глаза, смотрит на нее. Хм… боится!.. Сомнений нет. Наверняка подыхает от страха. Вынимает из машины свою сумочку. Равинель вскакивает и бормочет, держа жиклер в зубах:

— Ты что, собираешься меня бросить?

— Хватит болтать, дурак!

Машина. Из Манса. Не успели они и глазом моргнуть, как она оказалась почти рядом. Яркий луч света очерчивает их фигуры, и они чувствуют себя словно голыми. Растущая черная громада замедляет ход.

— Дело дрянь? — раздается жизнерадостный голос.

В темноте угадывается большой грузовик. Из окна высовывается мужчина. Алеет красная точка сигареты.

— Да нет! — отзывается Равинель. — Уже порядок.

— Может, девочка пожелает ехать со мной? — хохочет шофер и, трогаясь, машет рукой.

Грузовик спешит дальше, слышится только скрип переключаемых скоростей, Люсьен без сил опускается на сиденье. Но Равинель в бешенстве. Впервые она обозвала его дураком.

— Сделай одолжение — сиди спокойно. И держи свои соображения при себе. Ты не меньше моего виновата.

Неужели она действительно собиралась удирать? Добраться до Манса? Они ведь связаны одной веревочкой. Да разве бегство от него спасло бы ее?

Люсьен молчит. По ее позе нетрудно догадаться, что она решила ни во что не вмешиваться. Пусть сам выпутывается. А ведь нелегко собрать заново карбюратор, почти вслепую, пристраивая прыгающий фонарик то на коробке скоростей, то на крыле или на радиаторе. Каждую секунду гайки могут свалиться, закатиться в песок. Но от злости пальцы Равинеля обретают такую уверенность, такую ловкость и подвижность, какой он еще никогда не знал. Он осматривает машину, нажимает на стартер. Все в порядке. Мотор работает исправно. Тогда Равинель из озорства хватает канистру и не спеша, медленно наливает полный бак. Их обгоняет грузовик-цистерна, освещая на мгновение салон и длинный сверток едко-зеленого цвета. Люсьен съеживается на сиденье. Ну, и ладно! Он водворяет огромную канистру на прежнее место — на громыхающий лист железа, закрывает багажник. Поехали! Половина первого. Равинель нажимает на педаль. Ему почти весело. Люсьен струхнула. Да еще как. Куда больше, чем тогда, в ванной. Почему? Риск тот же — ни меньше, ни больше. Во всяком случае, в их отношениях что-то вдруг изменилось. Она чуть не предала его. Конечно, Равинель больше об этом никогда не заговорит, но будет иначе реагировать, если она снова попробует обращаться с ним свысока.