Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Вайнтрауб Роберт - Страница 71

Но собачка досталась не японцам, а пленным, которые как-то ночью украли ее и съели. «Мне тоже достался кусочек, – признался Пёрвис. Оказалось, Джон не проводил различий между одомашненными животными. – В одном лагере был кот, – вспоминал Пёрвис. – Каждую ночь он приходил и мяукал у моего барака, и я решил, что животному лучше всего отправиться в котел. Каждую ночь я пытался поймать кота». Пёрвис пытался привлечь его, прикидываясь доброжелательно настроенным, а потом делал прыжок, но кот всегда ухитрялся удрать, приводя незадачливого охотника в бешенство. Расстройство Пёрвиса нарастало, но тут другому пленному удалось поймать кота удавкой и сварить его. «Впрочем, этот малый знал, что я давно пытался поймать кота, и дал мне хороший кусок», – вспоминал Пёрвис спустя десятилетия.

Историй о том, как европейцы ели собак в лагерях для военнопленных, очень много, особенно историй о лагерях в Японии, где собак было намного больше. Даже англичане, известные любовью к собакам и с неприязнью относившиеся к азиатскому обычаю их поедания, были доведены до того, что ели своих любимых животных, обычно в виде супа или жаркого. Как однажды написал Перл Бак, «голодный человек не видит разницы между правильным и неправильным. Голодный просто видит пищу». Для людей, находившихся в плену, это и было основным принципом.

В таких условиях Джуди следовало оставаться вне поля зрения других людей. Этому способствовала удивительная способность Джуди общаться с Фрэнком. «Мне всего-то и надо было щелкнуть пальцами и присвистнуть, – рассказывал впоследствии Фрэнк. – Это было нашим языком, который она отлично понимала и которому безоговорочно и сразу же подчинялась».

«Простой команды «Уходи» было достаточно для того, чтобы Джуди исчезла, – рассказывал Фрэнк. – Она оставалась спокойно ждать, иногда часами, до тех пор, пока я не отдавал команду появиться. Это спасло ее от неминуемой смерти не однажды, а много раз».

Один из пленных, часто оказывавшийся в группе носивших рельсы вместе с Фрэнком благодаря тому, что был примерно одного с ним роста, тоже раньше работал оператором радиолокационных станций. Звали его Томом Скоттом. Он так рассказывал об отношениях Фрэнка и собаки:

«Меня всегда поражало полное понимание, существовавшее между Фрэнком и Джуди, – они составляли поистине удивительную команду. Джуди больше не была собакой, которую кто-нибудь в здравом уме рекомендовал бы на роль домашнего питомца. Взгляд худой, наполовину истощенной, вечно охотившейся собаки теплел только тогда, когда Фрэнк прикасался к ней или разговаривал с нею. Или когда она смотрела на Фрэнка. Всякий раз, когда она оказывалась рядом с одним из охранников, она скалилась, а в глазах, казалось, зажигался красный огонек.

Иногда такое поведение приводило к беде, и, когда охранник угрожал возмездием, Фрэнк щелкал пальцами, и Джуди исчезала в ближайших джунглях. Мы не видели и не слышали ее до того момента, пока Фрэнк не подзывал ее тихим свистом, и она оказывалась рядом с ним, появившись из ниоткуда».

Людям, выжившим в Пакан-Барое, трудно поверить в то, что такая тактика на самом деле действовала столь хорошо, даже тем, кто находился в этих лагерях, но никогда не видел, как взаимодействовали Джуди и Фрэнк. Среди таких пленных немало людей, сидевших в разных лагерях, разбросанных по линии строившейся железной дороги[10]. Одним из тех, кто не верит в подобное взаимодействие человека и собаки, является Джордж Даффи. Этот дерзкий старый моряк, все еще пребывающий в здравом уме в возрасте 92 лет, из приюта в Брентвуде, штат Нью-Гэмпшир, наотрез отвергает мысль о том, что собака могла выжить в таких кошмарных условиях, в каких выжил он сам. «Не знаю, как это могло случиться, – говорит Даффи. – Не могу представить ни одного животного, которое прожило бы в тех джунглях больше одного дня. Я выдержал только потому, что был крепким, молодым парнем. Ни одна собака там выжить не могла».

Но одна собака все же выжила. И вовсе не потому, что охранники на железной дороге были легковерными, ленивыми разгильдяями. На самом деле это глубокое заблуждение – все дело в невероятных способностях, которые развила в себе Джуди.

Упорный скепсис Даффи только подчеркивает то, насколько удивительна история выживания Джуди (особенно на фоне многочисленных свидетельств в ее пользу). Джордж Даффи в плену навидался всякого, удивить его, вроде, нечем, но история Джуди заставляет его недоверчиво трясти головой со словами: «Да ладно!»

Японские солдаты, работавшие на строительстве железной дороги охранниками и прорабами, были, по большей части, озлобленными, раздраженными людьми. К той стадии войны физически здоровые японские солдаты, как правило, считались слишком ценными для несения охранной службы. Особенно в таких забытых богом местах, как Суматра. Большинство здоровых солдат перебросили на Гуам, Иводзиму и Окинаву, где они могли со славой отдать жизнь за императора. Поэтому те, кого отправили в болота Суматры, соответствовали тому сорту людей, который англоязычные солдаты назвали бы «дерьмом». Наиболее прагматичные понимали, что вероятность погибнуть на строительстве железной дороги меньше, чем в бою, но даже они изнывали от скуки.

Некоторые японцы были более жестоки, чем другие. Одним из таких охранников был смуглый малый, которого называли Чернявым Ублюдком. Это был угрюмый, неулыбчивый парень, которому особенно нравилось избивать ханчо. Он предпочитал отдавать приказы на быстром, гортанном японском. Если военнопленные не понимали приказа, что было вполне естественно, следовали побои. Другой охранник любил бросать в пленных топоры и мачете, а потом приказывал пленным подбирать их и приносить обратно.

Но главным источником страха на железной дороге стали не японцы, а корейцы.

В Глоегоере было несколько охранников-корейцев, но в Пакан-Барое их оказалось гораздо больше[1]. Для многих военнопленных строительство железной дороги стало первым соприкосновением с корейцами. Корейцы отчасти по собственной склонности, отчасти по принуждению особенно часто прибегали к пыткам. В целом корейцы были более злобными, жестокими и непредсказуемыми, чем японцы, которые обычно ущемляли военнопленных косвенными методами, с помощью недоедания и лишений.

Отношения Японии с Кореей, бывшей тогда японским протекторатом, были в чем-то схожи с отношениями Великобритании с Малайей или Нидерландов с Голландской Ост-Индией. Но все же они были много жестче. В Корее японцы присвоили себе почти всю пахотную землю, составлявшую основу корейской аграрной экономики, сделали корейцев батраками на их собственной земле.

Это чрезвычайно озлобило корейцев, под маской внешнего спокойствия которых бушевала ненависть, с началом войны только усилившаяся. Корейцев в массовом порядке призывали в японскую армию: почти пять с половиной миллионов корейцев или служили в японской армии, или были отправлены работать на заводах в Японии. Призванным на трудовой фронт корейцам сказали, что они будут служить всего два года и станут участниками проектов экономического развития. В действительности корейцам дали работу, от которой отказывались японцы[2].

Иногда корейцы воевали рядом со своими японскими «союзниками». На Тараве корейцы составляли примерно пятую часть сил, оказывавших сопротивление американской морской пехоте, и сражались за остров с такой же яростью, что и японцы. Но по большей части японцы не доверяли корейцам. На Тиниане за боевыми порядками, в тылу, был трудовой лагерь, в котором находилось почти пять тысяч корейцев. Но, как пишет Гэвен Даус в книге Prisoners of the Japanese («Пленники японцев»), «чтобы не иметь врага в тылу во время вторжения американцев, японцы уничтожили этих людей»[3].

Не пощадили и кореянок. Бесчисленное множество кореянок заставили стать янфу, «женщинами для утешения», которые должны были оказывать сексуальные услуги японским военнослужащим и чиновникам, и это остается шрамом на национальной гордости, который болит и сегодня. Тем более что корейские мужчины пользовались этими женщинами так же, как и японцы. По данным исследования, недавно проведенного правозащитниками, во время Корейской войны[12] южнокорейские военные пользовались услугами янфу. Это происходило через долгое время после поражения Японии и восстановления независимости Кореи. Многие из «женщин для утешения», обслуживавших южнокорейских военных в начале 50-х годов, были теми же самыми женщинами, которых насильно загнали на эту службу во время Второй мировой войны[4].