Заговор «красных маршалов». Тухачевский против Сталина - Минаков Сергей Игоревич - Страница 26

Стоит обратить внимание на еще один штрих в воспоминаниях Корнфельда: из их контекста следует, что, покинув 1ю армию Тухачевского, Энгельгардт возвратился в Петроград и поведал Корнфельду о достижениях Тухачевского в строительстве «новой армии», о чем свидетельствует сам автор воспоминаний. Таким образом, Энгельгардт вовсе не «сбежал» из армии Тухачевского прямо к Деникину, а отправился туда из Петрограда. Надо полагать, что вернулся он в Петроград, в гвардии Семеновский полк, приблизительно к 18–20 октября 1918 г., возможно, в соответствии с приказом вышестоящего начальства Красной армии. В связи с приведенными выше свидетельствами Корнфельда, Корицкого, Деникина и самого Тухачевского, видимо, находится и одно из свидетельств полковника л-гв. Семеновского полка князя Ф.Н. Касаткина-Ростовского, опубликованное в 1922 г. в тексте его воспоминаний о Тухачевском.

«В 1919 году один из его (Тухачевского. – С.М.) бывших сослуживцев был вызван неожиданно в Козлов в ставку командующего одной из советских армий, – вспоминал князь. – Удивленный таким приглашением, г-н Х. принужден был поехать и там, к удивлению, узнал, что командующий этой армией был Тухачевский. Обласкав г-на Х., Тухачевский стал убеждать его поступить на службу к Советам, говорил о возрождении армии, о реформах, им вводимых, о возрождении дисциплины и т. д. Видимо, опьяненный своею ролью и осуществлением своей мечты, он восторженно строил планы покорения всего, что противится новому строю, говорил, что это настоящее служение народу. Дав Тухачевскому, предложившему ему в своей армии дивизию, уклончивый ответ и отправившись для устройства своих дел в отпуск, г-н Х., переодевшись кочегаром, бежал в армию генерала Деникина»³⁸⁹.

Этот фрагмент воспоминаний Касаткина-Ростовского, совершенно очевидно, является пересказом сообщения указанного «господина Х», тоже офицера л-гв. Семеновского полка. В сущности, это сообщение перекликается со свидетельствами Корнфельда, Тухачевского и Корицкого, однако поскольку дается оно уже в пересказе, то, естественно, с очевидными искажениями. Похоже, что речь идет о том же эпизоде, о котором, так или иначе, рассказывают Корнфельд, Тухачевский и Корицкий. Видимо, сам Энгельгардт рассказал Касаткину-Ростовскому о своем пребывании в армии, которой командовал Тухачевский, только это относилось не к 1919 году, а к 1918-му. Если это так, то Энгельгардт был направлен в 1-ю армию по просьбе самого Тухачевского. И в этом отношении данное воспоминание соотносится с рассказом Корнфельда о письме, которое прислал Тухачевский своим приятелям-однополчанам Энгельгардту и Лобачевскому. Вполне с контекстом воспоминаний Корнфельда (которые выше уже анализировались) получается, что, по собственному признанию Энгельгардта, из 1-й армии он, получив отпуск «для устройства своих дел», возвратился в Петроград и передал свои впечатления об организаторской деятельности Тухачевского. Следовательно, он не отправился прямо к Деникину из 1-й армии, а направился в Добровольческую армию уже из Петрограда, как он описывает, переодевшись кочегаром.

Поскольку Энгельгардт и в белой армии не занимал заметных ответственных должностей, Тухачевский ничего и не знал о нем после 1918 года, полагая его где-то служащим в рядах Красной армии, тем более что некоторые представители этого разросшегося «смоленского клана» Энгельгардтов продолжали служить в армии Советской России, не занимая высоких должностей, но порой мелькая в армейской документации.

При учете всех приведенных выше обстоятельств становятся более понятными некоторые тонкости взаимоотношений Тухачевского, равно как и Корицкого, с капитаном Энгельгардтом в августе-сентябре 1918 г. Фраза-ответ Энгельгардта: «Неужели, Миша, ты думаешь, что я могу быть подлецом и подвести тебя» – по логике текста самих воспоминаний Корицкого, была явным ответом на просьбу Тухачевского, обращенную к нему, к старому другу-однополчанину.

Из контекста этого диалога должно было следовать, что Тухачевский знал о политических настроениях Энгельгардта. Знал и вполне осознанно дал Энгельгардту весьма высокую командную должность, поскольку и сам придерживался тех же политических убеждений, что и Энгельгардт. Это подтверждается свидетельством генерала А.И. Деникина, который отметил появление в своем штабе капитана Энгельгардта и пересказал сообщенные последним сведения о политических настроениях штаба Тухачевского³⁹⁰.

Энгельгардт сообщал, что Тухачевский считал более эффективным и целесообразным для «монархистов» поддержать советскую власть и большевиков в борьбе против «учредиловской демократии», в которой он видел главного врага России и монархии, а потом уже ставить вопрос о борьбе с советской властью. Это-то и позволило капитану Энгельгардту осенью 1918 г. сообщить Деникину о «монархических» убеждениях и скрытых «антисоветских намерениях» командования 1-й армии. Поэтому Энгельгардт считал Тухачевского и его штаб «правыми», но только избравшими «другой путь» борьбы с революцией³⁹¹. В этом контексте более понятными оказываются и оценки, данные Тухачевскому госпожой Бржозовской, выразившей неверие в то, что Тухачевский стал «настоящим» большевиком.

Столь пространный и детальный анализ мемуарных свидетельств о военно-политическом выборе капитана Б.В. Энгельгардта был необходим для того, чтобы лучше понять неоднозначный политический настрой офицеров-семеновцев в ходе октябрьских событий 1917 г. и первых месяцев 1918 г. Выбор между белыми и красными многими офицерами был сделан не сразу. Кратковременная служба капитана Энгельгардта в Красной армии, в войсках его приятеля-однополчанина Тухачевского, не являлась, так сказать, «разведкой» или «агитационной поездкой». Возможно, первоначально у него было намерение вступить в Красную армию. На это указывает и удачное начало этой службы. Видимо, его первоначальные политические настроения были близки к настрою Тухачевского. Бегство Энгельгардта в Добровольческую армию, скорее всего, было обусловлено семейными обстоятельствами: его две сестры еще с начала 1918 г. находились в составе Добровольческой армии, а отец также уехал в Екатеринодар. Уходу Энгельгардта в Добровольческую армию способствовало и ухудшение ситуации с гвардии Семеновским полком в условиях «красного террора», развернувшегося после убийства Урицкого. Убийство Урицкого, явно покровительствовавшего полку и служившим там офицерам, привело к уходу с командования полка полковника Бржозовского и связанным с этими обстоятельствами последствиям для офицеров-семеновцев. Тогда-то и начали они обсуждать свое положение, как о том свидетельствовал полковник Дренякин³⁹².

Родной дядя, небезызвестный другой полковник Б.А Энгельгардт (деятель Временного правительства, а затем деникинского ОСВАГа), так, явно не без субъективизма и резкости в оценке, охарактеризовал его: «Мой племянник. Подлец, червонный валет, родную мать продаст…»³⁹³. В этой оценке не все достоверно. В частности, полковник Б.А. Энгельгардт, хотя и происходил из того же рода, но не был ни родным, ни двоюродным дядей подпоручика Б.В. Энгельгардта. Он был его весьма дальним родственником³⁹⁴.

Знакомым с биографией Тухачевского известно, что в Красную армию он вступил в чине подпоручика. Замечу, кстати, что «чиновная карьера» Тухачевского официально-юридически обозначена была лишь двумя «персональными воинскими званиями» – подпоручика лейб-гвардии Семеновского полка (12 июля 1914 г.) в российской императорской армии и Маршала Советского Союза (19 ноября 1935 г.) – в Красной армии. В промежутке же между 1917-м и 1935-м гг. он занимал высокие военные должности, но не имел персонального воинского звания, в силу отмены таковых в декабре 1917-го и восстановления лишь в сентябре 1935-го.

Впрочем, в справочно-энциклопедических изданиях, отечественных и зарубежных (причем в весьма серьезных), в том числе в «Советской исторической энциклопедии», «Советской военной энциклопедии», «Британской энциклопедии», начиная с 20-х гг. XX в. последний чин Тухачевского в «старой русской армии» указывался по-разному – подпоручик, поручик, штабс-капитан.