Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 12

Дж. Оруэлл рано умер. Он бы стал писать продолжение «1984»: «2014». И это был бы роман о современной Украине.

Весь этот абсурд — объективный исход победы националистических и прозападных сил на Майдане.

Кем навязан национализм и прозападный выбор протестному движению «незалежной», какое место он занимал в украинском протестном движении, почему так произошло и могло ли быть иначе — вопросы важные, но они требуют отдельного разбора. Сейчас лишь важно отметить, что подобная программа протестного движения многонациональных стран, какими являются Украина и Россия, является чужой и ложной. То, что она возобладала, лишь свидетельствует о стихийном и неосознанном характере этого протеста.

Объединение в рамках одной социальной повестки двух гражданских восстаний, то есть превращение двух противостоящих друг другу проектов — «незалежности» и Новороссии (Майдана и Анти-Майдана) — из номенклатурных в общегражданские, кажется, явилось бы единственным условием сохранения независимой Украины. Но это, как выясняется, очень трудно сделать. Причина в том, что независимая Украина ненужной оказывается в первую очередь значительной части самих украинцев, которые любят свои региональные и этнические «идентичности» больше, чем свою страну. Также выяснилось, что она не нужна и прозападной либеральной элите и национальному бизнесу, по крайней мере, той его части, которая ориентирована на транзитную торговлю с ЕС.

Хотя для украинского правительства и общественности, желающим стать свободными от любой привязки к России и жить под флагом украинского национализма, реализовать свою программу, кажется, просто: отпустить русскоязычное население на все четыре стороны. Но они сами же этого не хотят и делают украинскую независимость неразрешимой проблемой. Они хотят жить в условиях однородно-этнической страны, такой, как, например, Польша или Венгрия, но когда с этим соглашаются их русскоязычные сограждане с Юго-Востока (Новороссии), предлагая их отделить или, по крайней мере, федерализировать, они сами же отказываются от своей затеи. В этом нет ни логики, ни здравого смысла, ни осознания каких-либо выгод для своей страны. В этом только упрямство недалёких людей, случайно оказавшихся у власти и исходящих не из реальности, а из собственных представлений о ней.

В итоге, как ни странно это прозвучит, в большей степени заинтересованными в сохранении, по крайней мере, формальной независимости и целостности Украины, оказались Европейский Союз и Россия, призывающие к миру на украинской земле. Это стало более чем очевидно после майских выборов в европарламент: усиление евроскептиков не оставляет украинским евроинтеграторам ни малейшего шанса, по крайней мере в ближайшие десятилетия. Шаги по евроинтеграции Брюсселем формализуются и выносятся в туманную перспективу.

Распад украинского общества пошёл по политико-административной и этно-социокультурной горизонтали. На него наложился другой: между «западенскими» (торговоспекулятивными) и восточными (промышленными) олигархическими кланами, каждый из которых, таким образом, получил своё население со своими специфическими социокультурными ориентирами. Всё это проявилось в украинском варианте «парада суверенитетов»: чуть ли не каждый областной центр в Новороссии объявил создание «народной республики». Противоречия между Западными и Юго-Восточными областями Украины оказались сильнее, чем противоречия «вертикальные», между гражданским обществом и власть имущими. Впрочем, вскоре новоросское движение на большей территории было подавлено уличным террором украинских неонацистов (как в Одессе и Запорожье) и «слито» высокопоставленными чиновниками (как это произошло в Харькове). Сопротивление киевской власти сосредоточилось на Донбассе, хотя нельзя сказать, что оно исчезло напрочь в остальной части Украины. Более того, есть основания утверждать, что оно будет нарастать вширь и вглубь по мере того, как будет дискредитировать себя внешняя и внутренняя политика официального Киева. Если последний её не изменит, то гибель украинской государственности в её нынешнем виде — это только вопрос времени.

В советское время «русский вопрос» на Украине затушёвывался наличием общей федеральной государственной структуры и подавлением национализма, как русского, так и украинского. Новые украинские власти (со времён В. А. Ющенко) стали поступать прямо противоположным образом, только в пользу национализма украинского. Им не пришло в голову, что национализм никогда не бывает «только своим». Рост «своего» всегда становится питательной средой «чужого». Национализм, чем бы он ни был обусловлен на первых порах, в конечном счёте всегда способен провоцировать лишь распад социальных связей, тем более на многокультурном социальном пространстве.

Прозападный неолиберальный курс нового правительства и националистическая риторика Майдана спровоцировали ответную реакцию со стороны самого большого этнического меньшинства — русскоговорящего, а по сути русского. Но если неолиберальная практика киевской власти более чем очевидна, следовательно, если более чем очевиден антинеоли-беральный характер борьбы с ней, то в какой мере мы можем доверять националистическому измерению этого конфликта? Оно не так очевидно, как представляется многим.

В конце зимы 2014 года многие внезапно проснулись кто — «фашистом», кто — «антифашистом» в зависимости от своего отношения к происходящему на Украине. Официальные СМИ РФ стали называть новое киевское правительство «фашистской хунтой». Сопротивление ему в самой Украине, идейно разнородное и размытое, объединилось антифашистским пафосом. Кремлёвская пропаганда записала российскую либеральную оппозицию, поддержавшую переворот в Киеве, в «фашистскую пятую колонну». Потом, правда, в риторике кремлёвских идеологов стало происходить нечто странное: «пятая колонна» в РФ осталась, но украинское правительство «фашистской хунтой» они называть перестали. При этом новоросское антифашистское движение так и не получило от Кремля существенной поддержки, ни в форме официального признания, ни в форме официальной военной помощи (хотя, что может быть более обоснованным, нежели помощь антифашистскому движению и разрыв всяких отношений с фашистами, незаконно оказавшимися у власти?).

С противоположной стороны, в пропаганде националистического Майдана и официального Киева, так же использовалась антифашистская риторика: оппозиционное движение на Юго-Востоке было изображено ими как миазм «русского фашизма». Однако в стране, в которой победил агрессивный антикоммунизм и курс на этнически унитарное государство, где сносятся памятники Ленину и возводятся памятники Бандере, где правительство поощряет «охоту на ведьм» и уличный террор, где, наконец, оно ведёт войну с собственными гражданами и уничтожает инфраструктуру целого региона, антифашистская риторика звучит убедительно только для того, кто всё это одобряет.

Но в наиболее абсурдном положении оказались украинские и российские леваки и анархисты, объявившие войну на два фронта (по большей части виртуальную, в интернет-пространстве) — с киевским правительством и с оппозиционной Новороссией. Если допустить, что последняя — это движение действительно фашистское и/или имперское, то почему тогда эти «особо сознательные» леваки и анархисты не являются сторонниками правительства Порошенко, которое, как они сами утверждают, борется с «фашизмом» и «оккупантами»? Как может антифашист выступать против антифашистского правительства, да ещё во время войны с «фашистами» и «оккупантами»? Не оказывается ли он сам в этом случае «пособником фашизма» и «имперства»? Что может быть для антифашиста страшнее этого обвинения?

Если анализ общественной реальности ограничить «дискурсами» и взять за точку отсчёта рассуждений фантомы, никак не связанные с практической реальностью (вроде «незалежной» евроинтеграции или демонического, «империалистического» Путина, а так же фрагменты информационного поля самой Новороссии), как это принято у либеральных или левых прогрессистов, то действительно очень легко свести ново-росское движение к «русскому фашизму», тем самым обосновав АТО, а с ней вместе и власть тех, кто её проводит. Иные, «внедискурсивные», причины этого противостояния, лежащие в историческом контексте событий и в предыдущем историческом периоде, ими просто не принимаются в расчёт. Это неслучайно. Таково общее состояние как украинского, так и российского левого движения: как в левой теории под влиянием постмодернизма считывание «дискурсов» заменило исторический анализ, так и в левой практике ролевая игра давно уже заменила реальную политическую борьбу. Даже у толкиенистов перед леваками то несомненное преимущество, что первые, в отличие от левацкой богемы, отдают себе отчёт в игровом характере своей деятельности и никогда не станут выдавать символическое, говоримое, мыслимое, «дискурсивное», за действительное — если они не сошли с ума, конечно. Неудивительно, что в этом теоретическом и практическом состоянии левые не могут возглавить ни одно массовое движение. Неудивительно также, что их политические конкуренты, такие, например, как представители праворадикальных кругов («дугинцы», «прохановцы» и т. д.), перехватывают у них инициативу, как это было в Новороссии. Но в этой неудаче виноват не Губарев, не Дугин, не Проханов. В ней виноваты они сами.