Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или... - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 37

Ты имеешь в виду, в частности, спектакль «Изобилие», поставленный на Микояновском комбинате в середине 30-х годов? О, это потрясающая история. Вообрази: рабочие не только производят сосиски, но ещё и играют их на сцене, то есть погружение в образ, о котором Станиславский мог только мечтать! В заводской многотиражке публикуются заметки участников спектакля, где они рассказывают, как работают над ролью сосиски… А чего стоит текст пьесы в стихах: «Мы, советские колбасы, широко проникли в массы…» и куплеты чайной колбасы и салями! Вот и разберись в этой эпохе.

Советская индустрия пыталась не просто производить продукцию, но в какой-то степени формировать и может даже «производить» рабочий класс. Управленцы постоянно работали над сознанием управляемых. Эффект был двойственный. С одной стороны, происходило приобщение к знаниям, культуре. В конце концов, когда рабочие участвуют в любительском спектакле, они приобретают эстетический опыт. Но с другой стороны, всё это тесно связано с внедрением официальной идеологии, с формированием у людей именно тех ценностей и привычек, которые устраивают власть. Например, тот же спектакль «Изобилие». Он явно подражает эстетике барокко, хотя рабочие и слова такого не знают. Новая сталинская эстетика оказывается консервативной, утверждающей идею величия государства, как и классическое барокко.

Вкус — это буржуазная идея и пережиток, с точки зрения пуританского большевизма, пища имеет свою функцию и не должна приносить удовольствие. Появляется Микоян, воспитанный на Кавказе, и объявляет, что у еды должен быть вкус. Как решил Микоян проблему вкуса?

Я не уверена, что он смог её РЕШИТЬ. Но очень хотел. Помнишь, у Астрид Линдгрен в «Малыше и Карлсоне»: «Почему чем еда полезнее, тем она невкуснее»? Советские диетологи были непреклонны. Главное — получить необходимое количество жиров, белков, углеводов. Как они будут упакованы — неинтересный вопррс. Кроме того, они почему-то считали, что всякие острые приправы возбуждают, пища должна быть спокойнонейтральной; побольше варёного, протёртого, тушёного… Как для детей… Микояну, кавказскому человеку, это, конечно, претило. Он где мог, пытался внедрить что-то вкусное, острое, выразительное. Он отстаивал название «Книги о вкусной и здоровой пище», ведь первоначально её хотели назвать «Книгой о полезной и здоровой пище». Он говорил: «Вкус надо развивать».

Тут есть та же проблема, как и со всем советским планированием. Советская индустриализация поначалу боролась за количественные показатели и наладила механизмы, отвечающие за количество. Но, по словам Шубина, «справляясь с количеством, советская экономика проигрывала битву за качество». Централизованная система советской индустрии позволяла быстро решать простые задачи. Но как только задачи усложнялись, возникали проблемы. Вопрос о вкусе, который не может быть измерен формальными показателями, очень характерен.

Что же мог сделать Микоян в такой ситуации? То же самое, что делал Сталин — вмешиваться в мелочи и заниматься личным контролем качества. Своего рода деспотическая субъективность, которая оказывалась противовесом бюрократическому формализму. В результате, единственный субъективный вкус, который будет принимать во внимание промышленность, это личный вкус Микояна. Он воплощает в себе интерес потребителя, а его вкусы становятся вкусами миллионов.

Поражает способ, которым на самом высоком уровне принимались определённые решения по банальным вопросам. Я бы никогда не поверил, что такой вопрос, как ассортимент колбас или консервная этикетка обсуждались на высшем уровне. Мне кажется невозможной сцена, когда Микоян приносит в ЦК несколько образцов мыла, а Сталин с командой нюхают его, щупают и даже пробуют на вкус, выбирая лучший вариант для советского народа. Эта сцена — как помесь Ильфа и Петрова с Ионеско. Как принимались решения? Почему Сталин вмешивался на уровне вкуса, запаха и других, на первый взгляд, второстепенных деталей? Неужели вкусы Сталина и Микояна стали и нашими вкусами? До какой степени их пищевые предпочтения повлияли на повседневную жизнь нескольких поколений советских граждан?

Эпизод с мылом — это не фольклор, а цитата из выступления Микояна в 30-е годы. Он бы никогда не позволил себе придумать про Сталина то, чего не было. Такой деспотический стиль руководства принимался и одобрялся страной. Эпизод, который сейчас кажется гротескным и почти невероятным, не вызывает у слушателей ни малейшей иронии. Кроме того, учти, власть своему населению не доверяла. В самом деле, как можно доверять народу, для которого пишут инструкции: „Не надо в доме плевать на пол”. Понимаешь, если этому надо специально учить на государственном уровне, значит, большинство ПЛЕВАЛО и считало это абсолютно нормальным. Поэтому, в разговоре о „России, которую мы потеряли”, надо бы в первую очередь помнить не о дворянско-интеллигентской России, а о той, где люди были неграмотны и их приходилось учить элементарным вещам… Власть выступает не только в роли дотошного руководителя, который не упустит ни одной мелочи, но и в роли воспитателя. И невозможно сказать, где кончается одно и начинается другое.

И вот что ещё меня занимает. Как ты считаешь, в какой степени (прагматично или непрагматично) метод, которым была создана индустрия общепита повлиял и на нашу частную жизнь, нашу частную кухню — «сакральное место» для советского гражданина?

С какого-то момента мы уже перестали думать о том, что эти продукты или эти практики кто-то разработал, внедрил. Для следующего поколения советских людей они стали естественными. Больше того, в 60-е годы, когда многие тяготы сталинского времени ушли в прошлое, некоторые элементы утопии реализовались. Ведь понятно, что сталинское «изобилие» было не более, чем лозунгом. Но три десятилетия спустя некоторые черты советской жизни напоминали то, что для 30-х годов могло быть только идеалом. Та же «Книга о вкусной и здоровой пище», ведь её грандиозный успех относится именно к 60-м.

Но люди уже хотят другого. Им хочется выйти за пределы советской бытовой рутины. И вот сейчас всё это ушло в прошлое, и мы неожиданно испытываем ностальгию. Мы вспоминаем советские мифологические продукты: эскимо, зефир, «тот самый чай» со слоном, любительскую колбасу и жалуемся, что вкус уже не тот… А реклама изо всех сил пытается доказать, что всё осталось по-старому.

Последний вопрос: советская кухня умерла вместе с СССР? Стала ли она музейным экспонатом? А может, развивается и сегодня различными путями?

Я как-то пошутила, что советская кухня сохраняется в закрытых структурах: детских садах, больницах и тюрьмах. В-общем, там, где изо дня в день кормят трёхразовым (иногда сюда добавляется полдник) горячим питанием, причём обед тоже состоит из трёх определённых блюд. Всем известные первое, второе и третье: суп, мясо или рыба с гарниром и компот.

Возможно, это сохраняется в некоторых санаториях и домах отдыха, но в уже сильно размытом виде.

Нынешний «общепит» сочетает и новые блюда, и традиционные. Как в экзотических странах бывает местная кухня, а бывает и «европейская». Так и в наших кафе: наряду с новыми блюдами, без которых молодые люди уже не мыслят своего рациона, подают советский винегрет и селёдку под шубой.

Что касается домашней еды, то она более консервативна. Но странным образом, её стараются готовить, в основном, детям… Картофельное пюре, бульон, котлеты, каши, — всё это, скорее, детское диетическое питание.

В ГУМе есть так называемая «57-я столовая», стилизованная под советскую. На самом деле, это, конечно, — некая идеальная советская столовая, я бы сказала, обогащённая и сильно приукрашенная. Сочетание достижений советского строя с капиталистическим изобилием. Своего рода утопия.