Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или... - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 30

Религиозное чувство, по сути, антибуржуазно. Разумеется, на свой, мракобесный, лад. Христианское смирение означает не неприятие зла, а непротивление злу, своего рода внутреннюю эмиграцию. Дело, однако, в том, что массовое производство этого чувства является для буржуазии выгоднейшим инвестиционным проектом. Ведь это своего рода утилизация эмоциональных отходов классового угнетения.

Церковь в современном мире — такая же фабрика грёз, как шоу-бизнес, порно- и нарко- индустрия (не отсюда ли нагнетание истерии вокруг подростковой сексуальности, молодёжных субкультур, «разврата» в Интернете и прочих греховных радостей, составляющих опасную конкуренцию великим постам и крещенскому моржеванию?). Подобно всякой другой корпорации, она стремится утвердить свою монополию на рынке духовных услуг, опираясь при этом на традицию как важнейшее конкурентное преимущество. Впрочем, сама «традиция» является в значительной степени выдуманной. Идеологическая гегемония РПЦ была серьёзно подорвана ещё до революции, обрёкшей церковь на маргинальное существование. Массовая — и то, по большей части, внешняя — религиозность получила распространение лишь в 90-е годы. Буржуазная реставрация дала церковникам уникальный исторический шанс, но в то же время поставила их перед новыми вызовами. Нынешнее воинствующее мракобесие — реванш за 70-летнее прозябание, но так же и ответ на давление глобального рынка, предлагающего потребителю широкий ассортимент самых разнообразных идеологических зелий.

Социальная демагогия является излюбленным мотивом клерикальной пропаганды. Однако за моралистическими сентенциями церковников не стоит даже сколько-нибудь заметной программы социальной благотворительности. Примечательно, что, вменяя государственной системе образования задачи религиозной пропаганды, РПЦ не принимает никаких социальных обязательств перед школой. Преподавать «закон божий» предстоит учителям, наглядно олицетворяющим собой обет добровольной бедности, в то время как церковная казна, по всем данным, отнюдь не пустует. Принудительное «духовное окормление» заключённых и солдат-срочников будет дополнено подобным же окормлени-ем учащихся, и только. Зато помощь страждущим, вроде бы являющаяся евангельским долгом христиан, в исполнении РПЦ выглядит неприлично жалко. Так, на всю Москву имеется только два «православных» автобуса, оказывающих первую помощь бездомным[84]. По данным православных сайтов, в России насчитывается чуть более 800 воспитанников церковных детских домов. При этом, по признанию протоиерея Аркадия Шатова, председателя Комиссии по церковной социальной деятельности при Епархиальном совете Москвы, зарплата церковных воспитателей в два раза ниже, чем у работников государственных приютов, «многие из церковных детских домов не зарегистрированы, не имеют лицензии, действуют полуподпольно[85]». В то же время, РПЦ не только находит средства, чтобы вести массовое храмовое строительство, но и сама активно спекулирует на рынке недвижимости. К сожалению, сведения о доходах Московского патриархата крайне фрагментарны (бюджет РПЦ не публиковался с 1997 года). Кое-какие данные, однако, просачиваются в прессу. Так в январе этого года в газете «Аргументы и факты» вышел материал о деятельности православных риэлтерских агентств[86], отчисляющих 10 % прибыли в пользу церкви и берущих комиссионные, в два раза превышающие средние по рынку. В 2007 году, выступая на Международном инвестиционном форуме в Берлине (sic!), представители

Центра инвестиционных программ при РПЦ объявили о намерении использовать имеющиеся земельные участки в Москве под строительство офисов и элитного жилья. По данным газеты «Время новостей», проекты должны были затронуть «сотни адресов по всей Москве, в том числе объекты, находящиеся недалеко от Кремля»[87].

Чтобы последовательно критиковать религию и церковь, необходимо держаться иных, противоположных клерикальным, классовых позиций. Борясь против светской власти церкви, за секуляризацию церковных имуществ, призывая удавить последнего тирана кишкой последнего попа, классический европейский либерализм XVIII–XIX вв. отстаивал не интересы абстрактной личности, а классовые интересы мелких и средних буржуа, обоснованно видевших в религиозном невежестве и фанатизме угрозу феодальной контрреволюции. Однако сломив политические амбиции аристократов и клерикалов, западная — теперь уже монополистическая — буржуазия сделала церковь своим верным оруженосцем. Единственным наследником просветительского антиклерикализма и атеизма остался марксизм, в то время как буржуазный мэйнстрим составили откровенно иррационалистические идеологии.

Перед светской, гуманистически мыслящей интеллигенцией в нашей стране стоит выбор: уйти в катакомбы или вступить в борьбу. Либо смириться с наступлением «тёмных веков» фундаментализма и ксенофобии, занимаясь бе-режением ничего не освещающего и никому, в общем-то, ненужного «огонька», либо попытаться найти дорогу к умам и сердцам трудящихся, поставить элитарное знание на службу подлинно демократическим, антикапиталистическим, прогрессивным целям.

Анна Очкина

Критика российского образования с одновременным восхвалением его прошлых достижений сейчас в моде. Государство внесло в эту моду свою изюминку — обещания во что бы то ни стало вернуть былую славу российской науке и образованию. Проектов не счесть: тут и ЕГЭ, начиная с начальной школы, и особое духовно-нравственное воспитание, и реорганизация педагогических вузов, и привлечение в школу докторов и кандидатов наук, и государственная поддержка частных школ, и различные критерии оценки качества образования и аттестации вузов.

Обещания и проекты начинаются с сетований на снижение качества работы вузов, их «конкурентоспособности» и т. п. С начала реформ образование в России получило немного государственных средств, тонны и килобайты новых инструкций и тьму критики. Образы некомпетентных и корыстолюбивых преподавателей так же, как и образы нерадивых учеников и студентов, плотно заселили и СМИ, и массовое сознание.

Трудно не соглашаться с тем, что в школах и вузах распространяется вымогательство, что в вузы студенты приходят с очень слабыми знаниями, что целью многих молодых людей является диплом, а отнюдь не знания. Не секрет и то, что молодые специалисты из многих получаются так себе, многие устраиваются работать не по специальности и часто на должности, вовсе не требующие высшего образования, а качество магистерских, кандидатских и даже докторских диссертаций всё ниже и ниже. Правда и то, что заработные платы в сфере образования и науки в большинстве случаев низкие, финансирование недостаточное, региональная дифференциация в развитии социально-культурной инфраструктуры огромна, а спрос на квалифицированных специалистов в разных регионах существенно различается и по структуре, и по объёму.

Так что аргументы сторонники правительственных реформ могут найти без труда, как, впрочем, и их оппоненты, поскольку нашим вузам ещё и сейчас есть что предложить желающим всерьёз учиться.

Я — противник правительственного варианта реформы образования, в том числе и вузовского. Я — противник необдуманного разрушения сложившейся в советское время системы образования, хотя вовсе её не идеализирую. Согласна я во многом и с критикой сегодняшнего российского образования. Но я не хочу анализировать инициативы правительства по одной, а попытаюсь выявить три наиболее значимых момента, важных с моей точки зрения для адекватного понимания всего процесса.

Первое. Образование почти всегда рассматривается не как система с собственной логикой, а как инструмент для осуществления внешних по отношению к нему целей. Реформы не учитывают свойства образования как системы, как сети, в которой важен каждый элемент, и в которой складываются и воспроизводятся собственные сложные отношения. А это всегда приводило и приводит вновь к заведомо неверной постановке задачи по реформированию образования, даже если проблемы выявлены и проанализированы верно.