Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или... - Кагарлицкий Борис Юльевич - Страница 16

Для того чтобы объяснить сложившуюся ситуацию, недостаточно ссылаться на идеологический крах коммунистических партий или другие политические события недавнего прошлого. Но также недостаточно давать «статическую» картину того, что мы имеем. Необходимо разобраться в природе сегодняшнего кризиса и, поняв его происхождение, оценить его перспективы.

На мой взгляд, в высшей степени наивно связывать кризис современного капитализма с исчерпанием физических ресурсов, как это делают, кстати, многие представители социальных движений и сторонники «экологического социализма». И дело не только в том, что значительная часть потенциально необходимых для производства ресурсов на планете не только не используется, но и не разведана. Специалисты прекрасно знают, что даже в России, ресурсное богатство которой определяется не каким-то особым везением или божьим даром, а беспрецедентным в мировой истории уровнем развития геологоразведки в советский период, имеется ещё огромное количество неразведанных месторождений самых разных видов сырья. Дело даже не в том, насколько дорого освоение этих месторождений — с развитием технологий оно становится дешевле, а не дороже. В конечном счёте, дело вообще не в ресурсах, а в способе их употребления. Иными словами, современное общество и современный капитализм используют ресурсы неэффективно, расточительно и зачастую просто контрпродуктивно (когда хозяйственное развитие создаёт больше проблем, чем решает). В такой ситуации, даже если бы доступные человечеству ресурсы были бы в 10 раз больше, чем сейчас, они просто были бы исчерпаны в 10 раз быстрее.

Не кризис вызван дефицитом, а дефицит порождён системным кризисом, исчерпанием социально-экономической модели. Потребительское общество, которое было создано капиталистической системой в качестве способа примирения труда и капитала хотя бы в наиболее развитых странах, подходит к своему концу.

Крах потребительского общества вызван не только тем, что нет больше физических ресурсов для потребления, но и тем, что рушатся его исходные социально-экономические, психологические и культурные основания. Эта ситуация лучше всего иллюстрируется чудовищными дорожными пробками, которые мы наблюдаем не только в богатых западных странах, но прежде всего в бедных странах, начиная от нашей России, заканчивая Китаем, Филиппинами или Индией. Кризис потребления начался там задолго до того, как большинство граждан стали потребителями. И ответом на этот кризис будет не появление новых «экологических» продуктов, модернизирующих ту же потребительскую модель, а радикальный отказ от неё. Обращаясь к дискуссии Вилонова и Колта-шова, можно сказать, что независимо от перспектив новой энергетической революции для спасения современных городов нужны будут не индивидуальные летательные аппараты, а эффективный, чистый и дешёвый общественный транспорт. Индивидуальное потребление по целому ряду позиций должно будет уступить место коллективному потреблению как более рациональному и комфортному — соответствующим образом будут реорганизовываться и образ жизни, и производство. Индивидуальный потребитель просто не может оставаться дальше главным источником спроса в экономике. Он надорвался. Он ограничен в конечном счёте даже не только размерами своего кошелька, но и своим временем. Потребительское общество исчерпало ресурс времени: люди не могут потреблять больше потому, что не могут потреблять дольше. В сутках всего 24 часа и мы не можем все их до последней секунды проводить в магазинах.

Решающее значение для развития общества, однако, имеет всё-таки сфера производства. Именно перемены, произошедшие здесь за последние два десятилетия, определяют и характер современного капитализма, и отношения труда с капиталом, и перспективы развития, а также преодоления кризиса.

Политика неолиберализма сводилась к тому, чтобы снизить цену рабочей силы — заработную плату — или по крайней мере остановить её рост, а также в боле широком смысле означала рост социальных издержек, неизбежный в условиях социал-демократической модели регулируемого капитализма или иной формы социального государства. При этом, однако, требовалось сохранить потребительское общество, этим социальным государством порождённое.

В историческом плане изобретённое Дж. М. Кейнсом социальное государство и потребительское общество — близнецы-братья. Без кейнсианства не было бы массового потребления. Не было бы и массового среднего класса, к которому сегодня так любят апеллировать либералы. Неолиберализм — это не возвращение назад в экономику XIX века, попытка покончить с кейнсианством, сохранив потребительское общество, поскольку в ином случае рухнет система массового спроса, без которой современный капитализм жить уже не может.

Но как убрать одно, сохранив другое? Технически проблема решалась за счёт переноса производства в страны с дешёвой рабочей силой (точнее, с низкими социальными и экологическими издержками для капитала). В особенности перенос касался «среднего звена» производства, по отношению к труду речь идёт о среднем уровне квалификации, где сокращение зарплат даёт наибольшую выгоду. Низшим слоям рабочих сокращать зарплату уже некуда, а по отношению к высокой квалификации эта политика приводит к радикальной потере качества.

Таким образом, производственный цикл географически и, что очень важно, социально «расслаивается». Но в данном случае принципиально важно, что в новом разделении труда странам «центра» остаётся не только сегмент производства и экономики, требующий высококвалифицированного труда (включая, разумеется, информационный и финансовый сектор, технологические разработки и т. д.), но и сегмент, основанный на неквалифицированном труде. Добавим к этому технологическую революцию, которая во многом (подобно промышленной революции XIX века) обесценила прежние навыки и квалификацию, и мы обнаружим, что ситуация в мире труда изменилась качественно. В массе своей труд деградирует, при-митивизируется. Там, где раньше требовались важные навыки по управлению сложными процессами, сейчас порой достаточно ввести код и нажать кнопку. Так деградирует, например, квалификация банковских служащих. Вместе с ценой рабочей силы снижается и её стоимость, ведь культурные, психологические требования к воспроизводству неквалифицированного труда ниже, чем квалифицированного. Однако резко опустить зарплату не удаётся — её стремительное падение привело бы к краху всей системы потребительского общества. Ведь у трудящихся Запада появилась в пост-кейнсианском мире важная функция, которой у них не было или почти не было в либеральном обществе XIX века: они являются массовыми потребителями.

В итоге зарплата — цена рабочей силы — падает, но её качество и квалификация падают ещё быстрее! Буржуазия и её идеологи по-своему правы, когда жалуются, что трудящиеся получают слишком много, что предприниматели постоянно переплачивают. Только ситуация эта порождена не «жадностью» рабочих, а противоречиями самой системы и проводимой правящим классом политики. Возникает абсурдная ситуация. В одно и то же время в странах «развитого капитализма» зарплата падает, люди беднеют, а рабочая сила, если учитывать её квалификацию и качество — дорожает. В странах периферии те же тенденции обнаруживаются в секторах экономики, наиболее тесно интегрированных с западными структурами, или там, где требуется относительно более высокая квалификация. Средние классы периферии начинают по схожей логике приобретать потребительский статус и возможности, далеко превосходящие их реальный вклад в экономику.

Сломать эту систему — значит обрушить потребительское общество, но и поддерживать её невозможно. Неолиберализм упёрся в собственные пределы, и дальнейшее развитие на такой основе просто невозможно.

Теоретически, выходом, как и в XX веке, может стать возврат на новой основе к экономике дорогого труда, сопровождающийся частичной реиндустриализацией стран центра и переходом к протекционистской политике. Уже сейчас развитие промышленных технологий позволяет в западных странах резко повысить производительность труда, оставив позади страны, единственным преимуществом которых является дешёвая рабочая сила (так русская крепостная металлургия, демонстрировавшая впечатляющий рост в начале XIX века, резко потеряла западные рынки после того, как модернизировалась английская металлургия, работавшая на основе дорогого наёмного труда). Высокие экологические стандарты могут превратиться из фактора, ограничивающего промышленный рост, в стимул технологического развития и способствовать росту новой, квалифицированной занятости (возникает спрос на соответствующий тип специалиста). Экология может стать и оправданием протекционизма: либералы не примут таможенные тарифы, защищающие рабочие места, но они легко согласятся с тем, чтобы ввести меры, компенсирующие экологические издержки западных производителей перед лицом экологического демпинга азиатских стран-загрязнителей.