Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник) - Кристи Агата - Страница 43

– Грандиозный замысел, превосходный сюжет, – говорил Гаррик Друри. – Разумеется, в процессе работы над постановкой нам придется кое-что подчистить, немного подправить.

Скейлз скромно признался, что был готов к этому. Он почти не имел опыта драматурга, будучи в основном прозаиком, и соглашался на некоторую перелицовку своего детища, при условии, разумеется, что не будет нарушена его художественная целостность. Мистера Гаррика Друри подобное опасение даже немного обидело. Истинный художник в своей профессии, он, конечно же, не допустит никакого грубого вмешательства в пьесу как произведение литературы.

Скейлз был покорен отношением Друри к себе, ошеломлен свалившимся на него потоком информации, который обрушил на него присутствовавший при беседе режиссер. Она имела театральную специфику и включала сценографию, освещение, подбор актеров, стоимость постановки. Скейлз подписал контракт, предусматривавший щедрое авторское вознаграждение. Но он едва ли обратил внимание на тот пункт договора, который давал руководству театра полное право вносить «разумные и необходимые» изменения в текст, чтобы усилить сценический эффект спектакля.

И лишь постепенно, по ходу репетиций он обнаружил, что на самом деле творили с его пьесой. Мистер Друри не только насытил реплики своего персонажа, героя войны, напыщенными и чрезмерными эмоциями, совершенно несвойственными главному действующему лицу – человеку озлобленному, с изломанной судьбой, каким его задумал автор. Этого еще можно было ожидать. Но и сюжет сначала распался, а потом сложился в нечто до отвращения противоположное замыслу создателя пьесы.

В авторском оригинале Джудит – та самая, кто «с плохим типом отправилась пить коктейли на вечеринке…» – отнюдь не отвергла лишившегося руки солдата в исполнении мистера Друри. Наоборот, она приютила его и нескольких других вернувшихся с войны обездоленных парней с энтузиазмом и с любовью, граничившей порой чуть ли не с сексуальной распущенностью. А герой, в противоположность той высокой жертвенности, которую он проявлял у мистера Друри на сцене, цинично и намеренно бросился очертя голову в пучину порока. Точно так же «леди Сильвия», якобы нашедшая бездомного солдата, спавшего на набережной, и спасшая его, – именно такая роль теперь досталась актрисе второго плана у мистера Друри, – красивая и страстная, безответно влюбленная в главного героя, на самом дела была омерзительной богатой старухой, любительницей молоденьких мальчиков. И наш главный герой, личность которого разрушила война и печальный послевоенный опыт, охотно и бесстыдно принял ее ласки в обмен на роскошь и богатство.

Ближе к финалу, когда Джудит, узнающая страшную правду, отрезвленная пониманием происходящего, пытается вытащить героя из засосавшего его болота продажной любви – так было в пьесе у автора, – тот уже окончательно утратил остатки совести и чувства реальности. И хотя им владеет полнейшее разочарование в жизни, ощущение краха, он предпочитает путь наименьшего сопротивления и остается с леди Сильвией. Концовка пьесы приходится на день окончания войны. В яростном и отчаянном протесте герой устраивает пьяный дебош, срывая венки и букеты с памятника павшим, после чего покидает сцену в сопровождении полицейских.

Не слишком сентиментальная и ласкающая чувства зрителя пьеса была задумана автором, верно? Напротив, в ней показаны жесткость и несправедливость жизни порой на грани шока, почти переходя рубеж общепринятого хорошего вкуса. Зато Скейлз написал свое произведение искренне и правдиво. Но мистер Друри заявил, что его публика не воспримет на сцене образа леди Сильвии в ее изначальном варианте и окончательной деградации героя. Нужно внести небольшие изменения, которые придадут зрелищу немного трогательности и оптимизма, что, если вдуматься, гораздо ближе к правде и истинной природе человека.

Мистер Друри отметил: если в жизни и можно найти опору, так это в основополагающей доброте и здравом смысле людей, которые живо отзываются на чужие беды, с пониманием относятся к горю обездоленных. Если верить ему, правоту такой точки зрения неоднократно подтвердил его собственный опыт.

Скейлз не сдался без боя. Он сражался за каждую строку пьесы, хотя его сковывал в этой борьбе поспешно подписанный контракт. И в результате ему действительно пришлось переписать некоторые сцены и реплики, но не потому, что он сам хотел этого. Так было все же лучше, чем отдать на переделку куски пьесы режиссеру, а порой и самим актерам, вносившим в текст отсебятину. А потому он не мог теперь даже с презрением сказать, что умыл руки и предоставил зверствовать над пьесой другим людям. Подобно своему герою, он пошел по пути наименьшего сопротивления. А мистер Друри не уставал демонстрировать, насколько он благодарен автору, как рад, что драматург и творческая группа спектакля настолько сплоченно работают в общих для всех интересах.

– Разумеется, я понимаю, – говорил он, – как трудно порой переделывать свое художественное произведение. Любой артист испытывал бы те же чувства. Но у меня двадцатилетний стаж работы на сцене, а это кое-что значит, уверяю вас. Вы считаете, что я не прав, мой дорогой мальчик, и на вашем месте думал бы точно так же. Вот почему я несказанно благодарен за тот блестящий вклад, который вы вносите в переработку пьесы, о чем вам ни разу не придется потом сожалеть. Не надо излишнего беспокойства. Все начинающие авторы сталкиваются с такими же сложностями. Вам пока просто не хватает понимания театральной специфики.

Отчаявшись, Скейлз нанял нового агента, но тот сразу же объяснил, что изменять условия договора уже слишком поздно.

– Но в то же время, – подчеркнул агент, – контракт составлен добросовестно и корректно, насколько это вообще возможно. Друри как директор театра всегда обладал хорошей репутацией. Мы же проследим, чтобы они неукоснительно выполняли все финансовые условия контракта – можете нам полностью здесь довериться. Знаю, вас раздражает необходимость переделок то здесь, то там, но ведь это действительно ваша первая пьеса, и вам несказанно повезло, что ее взялся ставить у себя Друри. У него удивительно тонкое чутье на пожелания и предпочтения публики из Уэст-Энда. Как только с его помощью вы сделаете себе имя, сможете затем более жестко диктовать свои условия.

«Все верно, – подумал тогда Скейлз, – смогу жестко диктовать условия Друри и ему подобным, кому нужны слезливые мелодрамы. Но насколько труднее станет теперь заинтересовать кого-то своими более серьезными произведениями». Однако хуже всего было то, что и агент, и актер-продюсер не воспринимали всерьез его огорчения как литератора. Для них эти творческие метания ничего не значили в сравнении с поистине грандиозными заработками.

К концу первой недели показа спектакля Гаррик Друри выразил это просто и примитивно – все, что угодно, оправдывал кассовый успех.

– Говорите и думайте что хотите, – сказал он, – но подлинным мерилом успеха могут быть только кассовые соборы. Нет, не считайте меня окончательно превратившимся в чистого коммерсанта. Я всегда по-прежнему готов поставить пьесу, которая мне особенно нравится, даже если потеряю на ней немного денег. И все же если касса полна, значит, публика довольна. Выручка от продажи билетов показывает настроение аудитории, как и пульс зрителя. Если он бьется ровно, ты знаешь, что завоевал сердца своих поклонников.

Он не понимал проблемы Джона Скейлза. Никто ее не понимал, даже друзья. По их мнению, он просто выгодно продал свой талант. И по мере того как пьеса шла с аншлагами, была словно патока для души публики, Джон Скейлз осознал, что этому не будет конца. Не приходилось рассчитывать, что однажды зрительный зал возмутится неискренностью сюжета. Хотя аудитория, возможно, ощущала ее, как не преминули отметить критики. На пути спектаклей к провалу, которого они заслуживали, стояло лишь одно препятствие – блестящая фигура Гаррика Друри.

«Эту небрежно состряпанную пьеску, – писал, например, театральный критик «Дейли эко», – целиком и полностью держит на себе своей неподражаемой игрой великолепный мистер Гаррик Друри». «Пусть это не настоящий сахар, а всего лишь сахарин, – подхватывал его коллега из журнала «Лукер-он», – «Горькие лавры» стали подлинным личным триумфом для мистера Гаррика Друри». «В этой пьесе все ненатурально, – говорилось в театральной колонке «Дил», – кроме подлинного мастерства мистера Гаррика Друри, который…» «Мистер Джон Скейлз, – писала газета «Дейли мессенджер», – проявил подлинное понимание, когда конструировал мизансцены, где мистер Гаррик Друри мог бы в полной мере показать все грани своего дарования, а это безошибочный рецепт успеха. Наше предсказание – «Горьким лаврам» суждена очень долгая сценическая жизнь». Причем предсказание все больше выглядело пророческим.