Владелец кинотеатра - Быстров Андрей - Страница 15

• Предыдущая
• 15/68
• Следующая

— Или сидит, — хохотнул Эдик.

— Или сидит, — согласился Борис. — Только я не думаю, чтобы он сам этими подделками занимался. Вроде не похоже… Хотя я и не знаю его совсем… Впрочем, наверное, подделка дореволюционных денег — не преступление?

— Честно говоря, я не юрист…

— А если и преступление… Не мое это дело, фальшивомонетчиков ловить. Меня заинтересовали эти деньги, ты узнал, спасибо…

— Ну, ну. С тебя пиво. Ты за ними когда заедешь?

— За деньгами?

— А за чем же еще?

— Пусть пока полежат у тебя, мне тут немножко некогда… Вот хозяин объявится… Там видно будет.

— И что ты скажешь хозяину?

— Скажу, коллекционеры не заинтересовались. Пусть сам разбирается, охота была в это влезать… Спасибо еще раз, Эдик.

— Да за что? Я ничего не сделал, а Миша…

— Да, вот Миша. Он не…

— Да нет, ему влезать еще меньше охоты. Его хлебом не корми, дай в чем-нибудь таком покопаться, а остальное… И сам он фальшивки не собирает, даже идеальные… Ну, пока, звони.

— Пока.

Едва Борис положил трубку, телефон зазвонил снова. Борис подумал, что Эдик забыл что-то сказать, но это была Оля.

— Борис, ты можешь сейчас приехать за мной? Мне плохо, со мной что-то происходит…

— Я выезжаю.

— Подожди! Я не дома…

— Где ты?

— В сквере, на площади Чехова.

— Понял. Сейчас я буду.

На площадь Чехова Борис примчался уже через полчаса. Он выскочил из машины, бегом ворвался в сквер. Олю он увидел сразу. Она сидела на скамейке невдалеке от входа, низко отпустив голову. Возле нее стояла полупустая бутылка минеральной воды. Борис кинулся к девушке, сел рядом, обнял ее за плечи.

— Я здесь… Что с тобой?

Она медленно повернула голову, посмотрела на Бориса, словно не узнавая его.

— А, это ты… — ее голос прозвучал тускло и безразлично.

— Ты позвала меня…

— Разве? Я не помню… А, все равно…

— Оля! Что случилось, как ты здесь оказалась? Может быть, тебе нужно в больницу?

Внезапно в ее взгляде мелькнул веселый огонек.

— В какую больницу? Нет, все нормально… Теперь я вспоминаю… Да, мне стало плохо… Неожиданно закружилась голова, я чуть не упала… Купила бутылку минералки, позвонила тебе по мобильному… Нет, правда, все хорошо! Я вот попила водички, и все прошло. Я рада, что ты здесь. Поехали к тебе?

— Может, все-таки сперва…

— Никаких «сперва»! Я в норме.

Она встала, задела бутылку. Качнувшись в неустойчивом равновесии, бутылка повалилась набок. Борис молча смотрел, как льется тонкая струйка воды.

— Поехали! — поторопила его Оля.

— Да… Пошли в машину.

В пути Оля была оживлена, включила радио, перескакивала со станции на станцию, болтала что-то о музыке, шутила. Тревога не отпускала Бориса. Было в поведении Оли нечто, совсем ей не свойственное — преувеличенное, искусственное.

— Ты не против, если мы заедем в «Эллингтон»? — спросил Борис. — Я так и не выбрал время получить свой гонорар.

— Точно! — обрадовалась она. — И купим пива хорошего.

— Пива? А надо ли тебе сейчас пить пиво?

— Что значит «сейчас»? Говорю же, я чувствую себя отлично! Лучше, чем всегда!

— Ну, смотри… Тебе виднее…

— Вот именно, — отрезала она.

В «Эллингтоне» Борис пробыл недолго. Но по дороге домой он обнаружил, что кончается бензин, пришлось завернуть еще и на заправку, а там была очередь… Эти задержки нервировали и раздражали Олю, что также было на нее непохоже.

Борис остановился около киоска, где они покупали пиво в ночь их знакомства. Как и тогда, нищий старик подошел к ним. Возможно он узнал щедрую девушку; во всяком случае, он заискивающе улыбнулся ей. Борис открыл было рот, чтобы предостеречь ее от необдуманной благотворительности, да так с открытым ртом и замер.

Грубо и зло Оля оттолкнула старика, так резко, что он чуть не упал.

— Пошел вон, — процедила она с презрением. — Развелось попрошаек… Почему бы тебе не поработать, дворником хотя бы? Пьянь…

Она перевела холодный взгляд на Бориса.

— И что ты на меня уставился? Разве не сам меня учил? Покупай пиво быстрее! Я устала и замерзла.

Действуя как автомат, Борис сложил бутылки в сумку и двинулся к машине.

— Эй, молодой человек! — окликнула его продавщица. — Сдачу забыли…

— Отдайте ему, — он кивнул на старика.

Когда они поднялись в квартиру и выпили по кружке, Оля снова показалась Борису прежней, его Олей. Ее голос, ее мягкие, немного грустные интонации… Он уже готов был поверить, что случай со стариком — лишь запоздалая, болезненная, практически бессознательная реакция на то, что произошло с ней сегодня. Она попросила его сыграть что-нибудь. Он сел за пианино, заиграл «Чай для двоих», потом перешел на «Караван», но бросил на середине. Оля стояла за его спиной; он поднялся, повернулся к ней, обнял и попытался поцеловать. Она уклонилась.

— Я не могу целоваться под надзором, — заявила она.

— Под каким надзором? — не понял Борис.

— А вот под каким! — Оля указала на висевший над пианино портрет матери Бориса. — Смотрит! И вообще, какого черта здесь портреты других женщин?

Прежде чем ошеломленный Борис успел остановить ее, она сорвала портрет, развернула к стене и поставила на крышку пианино.

— Вот так, — она обвила шею Бориса руками. — Теперь нас только двое… Целуй меня.

Борис осторожно разомкнул ее руки.

— Знаешь… По-моему, тебе лучше уйти.

— Ах, вот как?! Ну ладно, счастливо оставаться. Смотри не пожалей… Эллингтон!

Она ушла, громко хлопнув дверью. С болью и печалью Борис смотрел ей вслед.

Оля плакала. Она плакала от бессилия, от своей полной неспособности разобраться в происходящем. Вслед за приступами головной боли что-то непонятное и страшное обрушилось на нее. Сознание словно раскололось надвое, и кто-то чужой и враждебный пытался захватить управление — иногда вкрадчиво, иногда жестко и агрессивно. Самое худшее заключалось в том, что она не могла разделить свои состояния, не могла понять, где же она сама, что принадлежит ей, а что навязано. Да и есть ли чужой? Ведь это всего лишь… Когда-то, любопытства ради, она читала популярные книжки по психиатрии. Сейчас она разыскала их вновь, перелистала. Людей преследуют голоса… Отдаются команды, и человек уже не принадлежит себе. Шизофрения.

Но с Олей было не так. Никаких приказов никто не отдавал… Но как будто мерзкий паук пробегал в глубине ее мозга, касаясь лапами нервных окончаний. Разумный, злобный паук, вор памяти, знающий, чего он хочет, и умеющий манипулировать сознанием человека, точно послушным ему компьютером.

И это была бы, безусловно, шизофрения, если бы Оля в самом деле верила в существование такого паука. Но она знала, что чудовища нет … А есть вот это омерзительное ощущение прикосновения острожных и безжалостных лап изнутри. Этот быстрый шелестящий бег, мягкое тук-тук-тук-тук-тук, возвращение, проверка соединений, переналадка, снова проверка. Компьютер в порядке.

Но ничего не было в порядке… И дальше будет только хуже. Потому что паука нет. Если бы он был, от него можно было бы избавиться, его можно было бы изгнать или убить. Но его нет… Есть Оля Ракитина, она одна. Никаких мыслей, никаких чувств, кроме ее собственных. Можно бороться с врагом, но нельзя бороться с собой. Нельзя бороться даже с чуждым в себе, если не знаешь, что в тебе подлинно.

К несчастью, когда позвонил Борис, верх взял паук.

— Оля…

— Что тебе нужно?

— Оля, давай поговорим, давай попробуем…

— Ты уже попробовал!

— Ты не была такой. В ночь, когда мы познакомились…

— Мне было скучно. Ну и что?

Пауза.

— Так ты просто развлекалась?

— Отстань от меня! Как ты мне надоел…

— Оля… Когда я рассказывал тебе обо всем, что…

— Расскажи об этом психиатру. Все, я кладу трубку.

— Подожди!

— Не хочу я с тобой разговаривать… Я не одна, понятно? И не звони мне больше.

• Предыдущая
• 15/68
• Следующая