Империя Дамеона - Быстров Андрей - Страница 69

• Предыдущая
• 69/87
• Следующая

— О любви, например.

— Любовь? — Вероника произнесла это слово таким же ровным тоном, каким раньше произносила «лаборатория» или «индейцы». — Да, мне известно о любви из фильмов и книг. На редкость пустое времяпровождение. Мне кажется, что любовь придумывают досужие люди. Если ваши дни заполнены делами, вы не станете отвлекаться на любовь или там игру в карты.

— Ну уж нет, — горячо возразил Рэнди. — У вас типично подземная психология.

— Рэнди, если вы будете потешаться надо мной, я сейчас уйду!

— Не уходите, пожалуйста, простите меня!

— Прощаю, — смягчилась Вероника, — до следующей шуточки по поводу подземелья.

— Просто в нашем мире любовь — совсем не то, о чем пишется в книгах, прошедших через высохшие от хронической бдительности лапы вашего Йоста. Люди влюбляются, радуются и страдают, добиваются счастья… Совершают глупые поступки..

— Вот видите.

— Но это — прекрасная глупость.

— Как может глупость быть прекрасной? Рэнди вздохнул:

— Может, потому, что прелесть жизни заключается в движении наперекор рациональным рамкам.

Вероника нахмурила брови, стараясь осознать непривычную концепцию, потом отрицательно тряхнула головой:

— Чушь все это. Рационально — значит целесообразно. Вы сами утверждаете, что любовь глупа. То ли дело противоположность любви — война. Разумно и ясно.

— Так ли ясно? — прищурился Рэнди. — А зачем воевать, Вероника?

— Чтобы покорить мир! Чтобы уничтожить всех врагов…

— Хорошо, а дальше?

— Дальше? Ну, я не знаю… Наверное, еще кого-нибудь уничтожить…

Рэнди расхохотался, а Вероника надула губы:

— Да ну вас! Вы меня совсем запутали.

— Наоборот, пытаюсь распутать… Так что вы будете делать, когда расправитесь со всеми врагами? Истреблять друг друга?

— Зачем?

— Как это зачем? Потому что война — целесообразный процесс и естественное состояние разумного существа. Так вас учат?

Девушка едва не плакала. Ее выручил телефонный звонок, прозвучавший к удивлению Рэнди — когда он поднимал трубку, телефон неизменно молчал. Вероника выслушала не достигшие ушей Рэнди слова, коротко сказала «сейчас», нажала на рычажок:

— Дед прибывает… Мне надо идти.

— Но вы придете завтра?

— Конечно! Кто же будет приглядывать за вашей раной! Это моя обязанность…

Она собрала пустые тарелки на поднос и уже намеревалась уходить, когда Рэнди окликнул ее:

— Вероника!

— Да?

— Вы знаете, что с моими друзьями?

— Я знаю, что они живы. Где они, мне неизвестно.

— Пожалуйста, постарайтесь это выяснить. И если получится, передайте им привет от меня.

— Вы что, хотите превратить меня в шпионку? — возмутилась Вероника.

— Ну, если это задевает ваши верноподданнические чувства, — с деланым безразличием обронил Рэнди, — можете забыть о моей просьбе, мышь вы подземная.

Глаза девушки вспыхнули.

— А вот я возьму и сделаю то, о чем вы просите! Тогда посмейте обозвать меня мышью!

Она постучала в дверь. Охранник отпер замок, Вероника подхватила поднос, фыркнула на прощание и исчезла.

На следующее утро Вероника вновь появилась в девять.

— Как прошла встреча с оберштурмбаннфюрером? — спросил Рэнди, стараясь не быть слишком язвительным.

— Ой, да ладно вам… Фюрер, не фюрер… Он мой дед, и я люблю его. Кроме него, у меня никого нет. Мои родители… Ну, не буду вам об этом рассказывать. А вот сегодня ночью я читала Ницше и Шопенгауэра!

— Ну да? — вежливо удивился Рэнди. — И кто интереснее?

— Про войну там у Ницше так проникновенно…

— Да? По-моему, про любовь у него тоже неплохо. «Отправляясь к женщине, не забудь взять плетку…»

— Снова вы за свое, — укоризненно сказала Вероника. — А ведь я с ног сбилась, исполняя вашу просьбу…

— Получилось?!

— Нашла только одного — сенатора Флетчера. Он на двадцать четвертом этаже, в апартаментах под номером двести сорок. Это шикарная квартира, не то что ваша конура. Мерц лично с ним возится. Еще бы, сенатор!

Рэнди кашлянул.

— А кто такой Мерц? — спросил он невозмутимо.

— Великий человек, — исчерпывающе разъяснила Вероника.

— Великий так великий, — покорно согласился Рэнди. — Но вы виделись с сенатором?

— Нет, не получилось. Его стерегут злющие псы. Даже я не смогла с ними договориться.

— С кем, с собаками?!

— С какими собаками?! Псы из службы безопасности!

— Ах вот оно что, — усмехнулся Рэнди. — Жаль… Но теперь я хоть знаю, где искать Флетчера… Вот если бы тюкнуть по башке моего тюремщика да добраться до оружия…

— Сумасшедший! — испуганно воскликнула Вероника. — Вас же убьют!

«Вас убьют», отметил про себя Рэнди, а не «вы кого-нибудь убьете». Она начинает беспокоиться за него…

— Вероника, а что с телевидением?

— Порядок, включайте. Наша кабельная сеть — «Дер тихий ужас вохеншау».

— Не хочу я вашего вохеншау. Мне бы услышать хоть краем уха весточку из Америки…

— Вы так тоскуете по Америке?

— Тоскую ли я по Америке? О да! Я люблю Америку! И Америке принадлежит мое сердце.

— Но что же там хорошего? Огромные душные города, задыхающиеся от преступности, смога и коррупции. И еще там эти ужасные… Негры…

— Ужасные? А вы слышали что-нибудь о негре Чаке Берри?

— Нет, ничего. Это политик?

— Политик… Это изобретатель рок-н-ролла! Эх, нет со мной моей гитары, моего верного «Джибсона»! Но… Погодите-ка минутку.

Он вышел в крохотную ванную комнату, вернулся с расческой, обернул ее целлофаном, снятым с сигаретной пачки. На этом нехитром инструменте он довольно уверенно сыграл инструментальную версию «Rock'n'Roll Music». Вероника радостно захлопала в ладоши:

— Это вы сами сочинили?

— Если бы! Ужасный негр Чак Берри…

— Как здорово! Сыграйте еще!

— Еще будет потом.

Рэнди убрал расческу в карман и принялся рассказывать Веронике об Америке. Он рассказывал о Колорадском каньоне, Долине смерти и Ниагарском водопаде, о мосте Золотые Ворота и бухте Нью-Йорка, о статуе Свободы и Диснейленде. Он говорил об истории освоения Дикого Запада, пел ковбойские песни, вспоминал удивительные приключения Джона Диллинджера и Билли Кида. Он красочно живописал фильмы Джорджа Лукаса и Стивена Спилберга, романы Стивена Кинга, он цитировал все подряд, что только воспроизводила память, — от преамбулы Конституции до Эрика Сигала. Речь его продолжалась целый час без передышки, и весь этот час девушка слушала как зачарованная. А когда Рэнди умолк, она тихо произнесла:

— Как это чудесно… и как непохоже на то, что вдалбливают в наши мозги люди Фрица Йоста! Знаете, Рэнди, мне вдруг впервые стало не хватать воздуха под землей… Вы были правы, я — мышь…

Рэнди обнял ее за плечи:

— А есть еще ночные звезды и желтая луна, облака и дожди, жаркие летние ночи и сверкающий под солнцем снег… Он холодный и хрустящий, Вероника. Этого не увидишь по телевизору. Все звуки и запахи мира нельзя загнать в коробку со стеклянной стенкой, над которой колдует злой волшебник Йост…

Их губы почти соприкасались, глаза девушки были полуприкрыты пушистыми ресницами.

— Я не должна оставаться с вами, — прошептала Вероника, и Рэнди ощутил ее теплое дыхание, пахнущее молоком. — Вы приводите меня в смятение… Я уже не понимаю, где правда, где ложь…

— Не нужно ничего понимать, — тоже шепотом отозвался Рэнди. — Прислушайся к своему сердцу…

Он привлек Веронику к себе и ласково, нежно поцеловал. Она отпрянула, но что-то уже необратимо произошло в ее душе. Некая неосознанная и могучая сила властно заставила ее ответить на следующий поцелуй. Девушка заливалась слезами, не в силах отделить радость от отчаяния в захлестнувшей ее волне.

Звонил телефон, но Вероника не тянулась к трубке, забыв обо всем в объятиях Рэнди. Одна только мысль настойчиво возвращалась к ней снова и снова: они все врали, они все врали ей про любовь и войну.

Кригер и Мерц спускались на тридцать пятый этаж не на скоростном лифте, а на обыкновенном, который полз неторопливо и вызывал у Кригера тягостное чувство нисхождения в ад. Мерц с умыслом выбрал такой лифт: конечно, не для того, чтобы расстроить Кригера, а чтобы показать ему сменяющие друг друга за прозрачными стенами уровни Фортресса. Они резко различались между собой: педантично распланированные жилые кварталы, грохочущие зоны мастерских, недостроенные тоннели, где в скалистый грунт вгрызались кроты-перфораторы. Кригер с любопытством подумал, куда делись миллионы тонн извлеченной из недр породы, и спросил об этом Мерца. Тот разъяснил, что место для строительства города подбиралось с учетом наличия гигантских природных пещер — некоторые из них стали этажами Фортресса, другие использовались для свалки вынутого грунта.

• Предыдущая
• 69/87
• Следующая