Ледокол - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 43

Что творилось наверху, Черногорцев не знал. А потому тихо прогудел:

— Кабы все это бедой не кончилось…

Плавно набирая ход, «Михаил Громов» приступил к левой циркуляции в ограниченном пространстве полыньи…

Основная часть фюзеляжа Ми-2 лежала почти на середине льдины. Отломанная хвостовая балка с бортовым номером «14130» валялась метрах в 20.

Красно-оранжевый цвет фюзеляжа с широкой синей полосой посередине хорошо контрастировал на ярко-белой льдине. Почти все ледокольные вертолеты имели подобную окраску — в ясную погоду такую «масть» было отлично видно за пять-шесть километров.

Стойки шасси после первого удара были сломаны, бока помяты, остекление кабины разбито. Вместо лопастей несущего винта торчали короткие обрубки, а по обшивке из моторного отсека на снег стекало темное масло. Кругом валялись обломки фюзеляжа, шасси и лопастей.

— Черт… Как же нас приложило… — с трудом восстанавливал дыхание Севченко.

Он находился снизу, так как машина лежала на правом боку. Во время падения капитан ударился грудной клеткой о «съехавшую» назад приборную доску — дышалось ему сейчас тяжело.

Кукушкин висел сверху и стонал, морщась от боли. Голова у него была разбита, в пилотском кресле его удерживали привязные ремни и зажатая деформированной приборной панелью нога.

— Что там у тебя? — перевернувшись, посмотрел на него Валентин Григорьевич. Определив причину, успокоил: — Погоди… Сейчас что-нибудь придумаем…

Отстегнув свой ремень, он встал на колени и принял вертикальное положение. Затем попробовал приподнять край согнутой ударом приборной доски.

Не вышло.

Тогда он полностью поднялся на ноги, ухватился за «железо» двумя руками и предпринял вторую попытку.

— Гадство… не получается. А что у нас со связью? — решил он отвлечь стонавшего Кукушкина.

— Не знаю… — ответил тот. — Сейчас проверю…

Притянув за провод слетевшую с головы гарнитуру, он приложил к уху один из наушников и нажал кнопку «Радио». Но ни щелчков, ни какого-либо иного звука не услышал.

— Накрылась станция. Вообще вся сеть накрылась — питания нет, — прошептал он. И кивнул в сторону разбитого лобового стекла: — Вон наши аккумуляторы на снегу лежат. Выкинуло их из отсека при ударе…

Севченко кивнул:

— Ладно. Тогда давай займемся твоей ногой…

Людмила медленно шла по служебному коридору «Новороссийска» и читала надписи на дверях помещений. Отыскав радиорубку, остановилась и нерешительно постучала.

— Да, войдите, — послышался строгий мужской голос.

Она толкнула дверь. В радиорубке находился один Сафонов. Фирменная улыбочка на его лице отсутствовала, в движениях появилась нервозность.

— Вызывали? — спросила молодая женщина.

— Вызывал, — резко ответил тот. — Тут опять ваш муж отличился… В общем, он снова поставил под угрозу жизнь всего экипажа.

— Как это?..

— Нужны подробности? По-моему, вам достаточно понимать одно: если он утопит ледокол, то с нас всех снимут головы! Никто не останется в стороне! Бахнет так, что и вас посечет осколками!

— Послушайте, я знаю его гораздо лучше вас. Андрей — кто угодно, только не идиот. Он не может просто так рисковать экипажем и своим судном!

Сафонов зло отмахнулся:

— Во-первых, это не его судно! На «Громове» уже давно другой капитан, которого ваш супруг теперь якобы пытается спасти! И если он рассчитывает на то, что ему за это…

— Я могу с ним поговорить? — перебила Людмила, не желая больше слушать поток угроз. — Вы же за этим меня сюда позвали, верно?

Секунду подумав, мужчина «надел» дежурную улыбку, подал ей микрофон. И напомнил:

— Не забудьте то, о чем мы с вами беседовали, Люда. Он не должен рисковать! Теперь важно сохранить судно.

Она ухватила микрофон двумя руками. Сафонов щелкнул тумблером и прошептал:

— Говорите.

— Петров! Петров, ты меня слышишь?..

«Михаил Громов» осторожно подбирался к нужной льдине самым малым ходом. На его носу на этот раз нес вахту Еремеев. Петров, Банник и Тихонов находились на мостике.

— Мостик, право пять, — подсказывал по переносной радиостанции старпом.

Петров дублировал:

— Право руль. Курс — 50.

Тихонов неотрывно глядел на стрелку компаса и, вращая штурвалом, старался держать ее острый кончик точно на заданном делении…

Когда динамик переговорного устройства, напрямую подключенный к рации, ожил голосом Людмилы, Андрей стоял у передних окон рубки и рассматривал льдину в бинокль.

Услышав супругу, он едва не выронил оптический прибор: «Как?! Откуда?! Почему?!» Он был на сто процентов уверен, что его супруга сейчас сидит в комнате ленинградского общежития и строчит очередной очерк. И вдруг…

Подскочив к переговорному, он схватил микрофон:

— Люда, это ты?!

— Да. Я на «Новороссийске».

— Что ты там делаешь?!

Банник с Тихоновым удивленно переглянулись. Встреча супругов в 12 тысячах миль от Ленинграда им тоже показалась странной и даже фантастической.

— Что ты там делаешь, Людочка? — повторил Петров.

— Я… я тут тебя ненавижу! Почему ты не можешь жить, как все? Всегда идешь против ветра… А что в итоге? Скажи мне, что в итоге?..

Динамик четко воспроизвел, как она всхлипнула.

После короткой паузы супруга продолжила:

— Ты хоть понимаешь, как с тобой тяжело?

Позабыв о компасе, Тихонов покосился на капитана.

— Как же я устала… Сволочь ты! — ругалась доведенная до слез женщина.

Бесшумно ступая по линолеуму, Банник подошел к рулевому матросу:

— Держи курс. И не отвлекайся.

Тот виновато кивнул и вперил взгляд в стрелку прибора.

— …Всю жизнь мне испортил! Ты… ты…

— Я люблю тебя, — негромко произнес Петров.

Услышав слова мужа, Люда улыбнулась и смахнула слезы.

— И я тебя, Андрей… — сказала она с нежностью. И прежде чем Сафонов вырвал у нее микрофон, успела крикнуть: — Не вздумай там утонуть!

Офицер Госбезопасности был в ярости. Он грубо оттолкнул женщину к двери, но она все-таки услышала последнюю фразу.

— Не утону, — ответил супруг. — Обещаю!..

Сжимая побелевшими пальцами микрофон, Сафонов приблизился к Людмиле. Но та стояла перед ним с гордо поднятой головой и дерзко смотрела прямо в глаза. Во взгляде не было и намека на страх.

Офицер Госбезопасности порывался сказать что-то резкое, обидное, но никак не мог подобрать нужных слов.

Наконец, зловеще выдавил:

— Сгниешь в своей коммуналке! Это я тебе обещаю…

Сложнейшая операция длилась второй час. Состояние пациентки то стремительно ухудшалось, то стабилизировалось.

Промокавшая профессору лоб медсестра использовала уже шестую стерильную салфетку. Другая медсестра была вынуждена принести второй комплект инструментов, а перед этим поменять третий судок с испачканными кровью тампонами.

Наконец, ребенка извлекли. Он не дышал.

— В реанимацию! Очистить легкие и под ИВЛ! — скомандовал Акулов.

Ребенка унесли в соседнее помещение.

— Что с давлением? — спросил доктор.

— Давление девяносто на сорок. Стабильное. Пульс сорок восемь.

Причиной низкого давления была большая кровопотеря.

— Приготовьте еще одну инъекцию окситоцина, — распорядился профессор.

Один из ассистентов занялся приготовлением.

— Отделяем плаценту и обследуем полость матки…

«Громов» все ближе и ближе подбирался к месту аварии вертолета. Сокращалась дистанция и до «Семен Семеныча», от которого льдина с лежащим на боку вертолетом колыхалась на волнах в каких-то 200 метрах. Сложность ситуации состояла и в том, что вокруг была относительно чистая вода, и льдину подтаскивало ветром к айсбергу.

Меж тем паутинка трещин, расходящаяся от того места, куда Ми-2 приложился основными стойками шасси, разрасталась. С сухим коротким звуком, напоминавшим ружейные выстрелы, трещины делались длиннее и шире. Ветер и волнение водной поверхности помогали льдине разрушаться.