Волчья кровь (СИ) - "Кьюба" - Страница 49

    - Виктор, вот ты больной? – Ольтар зло обернулся ко мне, скрещивая руки на груди. – А если к тебе в дом заберется этот ваш… Люциан?

    Я недоуменно нахмурился и вздохнул, потирая лоб.

    - И что? Я буду рад дать ему недостающее, если, конечно, у меня есть то, что поможет его семье.

    Ольтар изумленно моргнул, а затем покачал головой, подошел ко мне и уткнулся лицом в плечо. Я обнял его, чувствуя, как отпускает напряжение предыдущих суток, вдохнул теплый дурманящий запах и ненадолго замер, наслаждаясь его близостью.

    - Почему так отреагировала стая? Это же была твоя стая? – глухо пробормотал Ольтар. Я кивнул, кладя голову ему на макушку и погладив по спине. – Тогда, на поляне, что ты сказал им?

    - На площади. Я ритуально признался в том, что ты моя пара. Обычное для альфы представление своего омеги стае.

    - Своего? – он оторвался от моего плеча и посмотрел хитро и задорно. – А меня кто спрашивать будет?

    Я ухмыльнулся, проводя большим пальцем по его щеке.

    - Поздно.

    - Ну вот, - показушно-горько вздохнул Ольтар. – Я попал в собственность гигантскому волку-людоеду.

    Я возмущенно моргнул и отвесил ему легкий подзатыльник, тут же прижимаясь губами ко лбу в качестве извинения. Он засмеялся – маленький бесстрашный человек, не понимающий ничего в моей жизни, но вписавшийся в нее с удивительной легкостью, и я внезапно понял, что он и впрямь мой.

    Захотелось завалить его на пол, вжаться лицом во впалый, одуряющее пахнущий живот и торжествующе взвыть волчьим кличем – мое. Весь мой. Навсегда. Я не отпущу его.

    Я осторожно, медленно провел ладонью по гибкой, сильной спине, скользнул на бедро и сжал, утыкаясь лицом в изгиб его шеи.

    - Скажи мне, Виктор, - задумчиво проговорил Ольтар, и его руки обхватили мои плечи, стиснули, поцарапали спину сквозь ткань рубашки. – Сюда никто не войдет?

    Я покачал головой, целуя гибкую, изящную шею, покусывая тонкую, умопомрачительно сладкую кожу и чувствуя биение жизни в маленькой, пульсирующей жилке. Он вздохнул, вжался губами в мой висок – сильно и жарко, и прошептал, обдавая дыханием ухо, и от этого горячечного, задыхающегося шепота поднялись волоски на загривке, а по позвоночнику прокатилась волна крупной дрожи.

    - Потому что если сюда кто-нибудь войдет, я наплюю, что слабее и оторву голову. У тебя не будет после проблем?

    Я рыкнул, толкая его к кровати, а он прижался ко мне гибким, дурманящим, горячим телом, засмеялся вызывающе и неподдельно, и у меня помутилось в глазах от мысли о том, как отчаянно сладко, как искренне он будет кончать подо мной.

    Он вышибал сознание, выбивал разум одним своим видом, телом, дыханием, подкупающей открытостью и ясным синим взглядом, я толкнул его на кровать, и он упал, окидывая меня бездумным взглядом.

    Никуда не денется, понял я. Теперь уже никогда. И инстинкты, желание защитить, желание драться, обладать, быть, просто быть с ним, взвыли яростным волчьим набатом в душе и без запаха омеги – Великие Духи, какой омега, какая течка, если его запах, сладкий, терпкий дурманящий человеческий запах разрушал сознание, уничтожал связные мысли и оставлял только голый волчий инстинкт – обладать.

    Я сел на кровать, скинув ботинки и небрежно подогнув ногу, расшнуровал его странного вида обувь, откинул ее в сторону и припал лицом к одуряющее пахнущей лодыжке, поцеловал нежную кожу, обхватил пальцами стопу. Он засмеялся, вытягивая ногу из моих рук, сел, потянул к себе за отворот рубашки, откидываясь назад, и я навис над ним, выдыхая на мягкие, податливые губы, гладя их дыханием – о Духи он такой хрупкий, такой…

    - Виктор… - выдохнул он, и я на мгновение заглянул в голубые, сумрачные глаза с расширившимися, огромными зрачками – мы верим, что в них отражается Душа, и он был прекрасен, весь полностью и без остатка мой, такой красивый, податливый, непокорный, что я задохнулся, припадая к тонким губам, целуя их, врываясь языком в горячий рот.

    Он застонал, и меня пробило дрожью от этого тихого, отчаянного звука, захотелось целовать его всего, каждую клеточку, каждый сантиметр гибкого, сильного тела, ласкать его и наслаждаться его теплом, заставляя кончать для меня снова и снова – для меня, от моих рук, подо мной.

    Я зарычал, расстегивая на нем рубашку, запутался в пуговицах и сорвал опостылевшую ткань под задыхающийся смех.

    - Ну, Виктор… - простонал он, и я прижался к гибкой шее губами, целуя, кусая, оставляя засосы, чтобы знали, чтобы каждый знал – он мой, только мой, весь, полностью. И – скоро, совсем скоро - без остатка.

    - Я подарю тебе новую, я же обещал, - пробормотал я между поцелуями, скользя ладонями по ребрам.

    От его дрожи вышибало рассудок, руки сжимались на спине, расцарапывая кожу, и я приник губами к соску, лаская затвердевший комочек, укусил его – Ольтар стонал и выгибался под моими руками, шептал бессвязно и умоляюще, цеплялся за шею, стоило только оторваться и горячо выдохнуть на темное пятнышко влажной кожи, отзывался всем телом, весь, и я понял, что сойду с ума, если он будет так реагировать. И что я готов сходить с ума целую вечность.

    Ольтар потянул меня за рубашку к себе, обхватывая руками, скрещивая ноги за моей спиной, толкнулся бедрами в пах, и у меня потемнело в глазах от острой вспышки наслаждения – Великие Духи, вечность бы целовать его, такого открытого, отчаянно сладкого, задыхающегося, стонущего.

    - Пожалуйста… - бессвязно прошептал он, потянув с меня рубашку дрожащими, слабыми руками. – Виктор, пожалуйста…

    Я рыкнул, перехватывая руки и впечатывая в простыни над его головой, не в силах оторваться от его губ даже на мгновение, даже на секунду, которая требуется, чтобы снять одежду – и он застонал, когда я ворвался в его рот, вылизывая, трахая его языком, умоляюще проскулил, явно уже не соображая, что происходит.