Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв - Райс Крейг - Страница 54

— Понятно, — сказал я. — Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Это банально, — произнесла она. — У меня бывали такие дни, когда чувствуешь себя так, как если бы твой лучший друг оказался красным, или обманщиком, или еще кем-то неподобающим, и ты обязан отвернуться от него сразу же, это — твой долг перед обществом, и к черту дружбу и личную преданность и всю эту чепуху… за которую людей учат быть готовыми умереть, но в наши дни это — чепуха. Мне пришлось все это испытать из-за моей семьи, когда я пошла в колледж. Я узнала все это очень хорошо, в колледже, казалось, были готовы казнить моих отца и мать. Для отца они были не страшны, для него это было пустой угрозой. Но это просто отвратительно, Мэт, я не из тех, которые комплексуют, я — просто плохая гражданка; я не отрекаюсь от своего долга перед обществом. Я — глупая и простая деревенская девушка, и мой старик это — мой старик. Даже если он и сукин сын, он — мой сукин сын. — Она тяжело вздохнула. — Что я пытаюсь объяснить, Так это то…

— Отлично, детка, — проронил я. — Мне понятно, что ты пытаешься сказать. Даже если бы обстановка этого потребовала, я не попросил бы у тебя помощи. И я, действительно, не особенно интересуюсь стариком. Честное слово.

Она это проигнорировала.

— То, что я пытаюсь сказать, это то, что, возможно, ты — отличный парень и, может быть, спасаешь страну, но я не собираюсь становиться осведомителем, иудой для кого бы то ни было.

— Я объяснил тебе свою позицию громко и ясно, — сказал я. — Выпей свой мартини, надеюсь, что тебе никогда больше не подадут ничего подобного.

Она замолчала, а спустя мгновение сказала:

— Мэт.

— Да.

— Пару недель тому назад, когда я возвращалась из Мексики, меня остановили на границе таможенники, ты знаешь, обычно они не уделяют тебе особенно много внимания, когда ты едешь из Джуареза. Ты сообщаешь им, что почти ничего не купил, за исключением нескольких бутылок дешевого спиртного, и они отправляют тебя уплатить этот отвратительный грабительский налог в пользу штата Техас, вот и все. Но в этот раз они не пожалели на меня сил. Они практически разобрали машину на части. Я подумала, что они даже собираются позвать смотрительницу или еще кого-нибудь и сделать мне личный досмотр, но, наверное, то, что они искали, было слишком большого размера, чтобы его можно было спрятать под одеждой. Когда папа об этом услышал, он проклинал эти меры безопасности.

— Итак?

Она пристально на меня посмотрела и сказала:

— Проклятье! Это наркотики, не так ли?

Возникла небольшая пауза. Официант воспользовался этим моментом, чтобы подойти и поставить перед ней еду, едва не заехав локтем мне в лицо. Затем он поставил еду передо мной, едва не угодив локтем в лицо Мойры. И ушел, гордый тем, что вспомнил, что нас надо обслужить, и исполнил это б соответствии с правилами этикета.

— Это наркотики? — спросила она. — Он примеряется еще к одному отвратительному бизнесу, он обязательно к этому пришел бы рано или поздно. Это — наркотики, они ждут, что он их получит… возможно, партию, и они решили, что я повезу их для него через границу? — Она немного подождала. Я ничего не сказал. Она спросила: — Итак?

— Ты выдвигаешь предположение. Не жди от меня никакой помощи, — ответил я.

— Нет. Конечно, нет. Но думаю, что я права, — вздохнула она. — Это, возможно, объясняет, почему Дюк Лоуган его покинул. Дюк Лоуган всегда говорил, что охранял бы любого, кто платит… он так и делал… но он знает границы дозволенного, и он не пойдет на торговлю наркотиками и женщинами.

— Тем лучше для старины Дюка, — сказал я.

— Не изображай из себя циника.

— Эти парни, которые знают границу дозволенного, никогда не производили на меня особенно сильного впечатления, — заметил я. — Я знаю дюжину рыбаков, которые позволяют форели судорожно биться в нейлоновом сачке, но которые вполне серьезно гордятся тем, что никогда в своей жизни не подстрелили ни одного живого существа… Кроме того, я знаю людей, которые готовы убить все, что летает… уток, гусей, перепелов, голубей, можешь сама продолжить список… но они чувствуют себя высокоморальными потому, что никогда не убили такого большого животного, как олень или лось. Я даже знаю одного охотника на оленей, который каждую осень убивает по животному, но который и не мечтает отправиться в Африку и убить огромного слона, просто ради спорта, он считает это ужасным. Все они ставят перед собой пределы дозволенного, которые они не перешагнут, и это дает возможность им чувствовать себя превосходно.

В течение минуты она изучала мое лицо, потом прошептала:

— А ты? Что ты не станешь делать, Мэт?

— Такого просто нет, — сказал я. — Я не ставлю перед собой никаких ограничений, детка.

Она заметила:

— Мы говорили о наркотиках…

— Ты говорила о наркотиках.

— Это — отвратительный бизнес, не так ли?

Я пожал плечами.

— Меня никогда особенно не волновало спасение людей от них самих, но кое-кто, кажется, этим занимается.

— Ты — странный человек. Ты должен был бы прочитать мне лекцию о зле, причиняемом этой ужасной торговлей.

— Возможно, я поговорил бы о твоем долге, — заявил я. — Но у меня достаточно проблем с моим собственным долгом.

— Да, — сказала она. — Я просто хочу знать, что это такое. — После паузы она продолжила: — Это — то, что меня беспокоит. Я собираюсь тебе кое-что сказать. Вероятно, мне не следовало бы этого делать, но, во всяком случае, я хочу тебе об этом сказать.

— Сначала подумай, — заметил я.

Она рассмеялась немного резко и бросила:

— Не переиграй. Это — старая английская методика получения информации, убеждением в обратном, не так ли? Утверждаешь, что тебе неинтересно, и тебе выбалтывают ценную информацию. В особенности, если прежде ты переспал с носительницей информации.

— Давай не острить на эту тему, — произнес я. — Если ты не можешь удержаться от того, чтобы так не думать, то просто сохрани свои мысли при себе. Полагаю, что ты можешь говорить об этом до бесконечности. Ты поняла?

Ее глаза слегка расширились.

— Я поняла, — прошептала она после небольшой паузы. — Я поняла. Прости. Ты, действительно, очень хороший человек, не так ли?

— Не рассчитывай на это.

— Черт возьми, — сказала она. — У тебя должен быть какой-то расчет. Как бы было здорово, если бы у тебя не было расчета. Мэт, меня беспокоит один человек. Он работает на папу, а я его боюсь. Он похож… немного на тебя. Полагаю, что он дюймов на пять ниже, у него темные волосы, и ни за что в жизни я не хотела бы остаться с ним в комнате наедине, но в нем есть то же самое…

— Что то же самое?

Она нахмурила брови и сказала:

— Я не знаю. На самом деле, внешнего сходства нет, как я полагаю… Это — просто ощущение, но почему-то он напоминает мне тебя. И Дюка Лоугана. Держу пари, что он заслужил те пули, от которых у него остались шрамы. Остерегайся его.

Она протянула руку и дотронулась до моей.

— Ты понял, что я немного послужила тебе в качестве осведомителя.

После обеда мы обошли игорные заведения. Она была без ума от рулетки, для моего простого ума эта игра была слишком изысканной, я никогда не понимал более сложного способа транжирить деньги, чем игрой в кости. Я не могу испытать приятного возбуждения от игр, о которых мне известно с математической точностью, что у меня мало шансов выиграть… таковы азартные игры. Я сыграл несколько раз, вполне достаточно для того, чтобы убедиться, что этой ночью мне не разбогатеть, а затем просто следовал за ней повсюду и наблюдал за тем, как она просаживает деньги.

Что она делала со своими деньгами, меня не волновало, но она начала довольно крепко пить, а в молодости люди, как правило, не знают своих возможностей. У меня было искушение попытаться предложить ей сбавить темп, но я подозревал, что она именно этого от меня и добивается, чтобы снова заявить, что она не подросток, и в частности, не моя дочь, и сколько она пьет, меня не касается. В этом возрасте они всегда очень чувствительны к своей самостоятельности. Я помалкивал и выпивал свою рюмку после ее двух, с тем расчетом, чтобы в конце концов один из нас был бы в состоянии найти дорогу домой, когда подойдет время. До этого момента было еще далеко.