Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность - Тарик Али - Страница 8

До Пекина новости дошли ночью, слишком поздно, чтобы устроить что-нибудь, кроме нескольких праздничных фейерверков. Но в последующую неделю реакция китайцев стала яснее. В то время как Политбюро в течение двадцати четырех часов отмалчивалось, официальное агентство новостей «Синьхуа» показало о событиях 11 сентября в короткой видеозаписи, сопровождавшейся легкой голливудской музыкой, этим видеороликом можно было вполне развлечься в свободное время. Во втором видеоролике изображение событий перемежалось кадрами из «Кинг-Конга» и других голливудских фильмов ужасов. Пекинские студенты, у которых «Нью-Йоркер» брал интервью, открыто выражали свой восторг. Некоторые из них напомнили шокированным журналистам о вялой реакции Запада, когда самолеты НАТО разбомбили китайское посольство в Белграде. Было убито всего шесть китайцев, по сравнению с тремя тысячами убитых в Нью-Йорке, однако студенты твердили, что для них эти шестеро значат не меньше, чем те три тысячи для американцев.

Необходимость объяснить эту реакцию не означает оправдать зверства 11 сентября 2001 года. Это попытка пойти дальше примитивного аргумента США, что «они ненавидят нас, они завидуют нашим свободам и нашему богатству». Дело совсем не в этом.

Мы должны понять то отчаяние и ту фатальную экзальтацию, которые побуждают людей жертвовать собственными жизнями. Если западные политики проигнорируют причины трагедии и будут вести себя так же, как раньше, повторение 11 сентября неизбежно. Моральное поругание оказывает некоторое терапевтическое действие, но как политическая стратегия оно бесполезно. Слегка замаскированные моральными соображениями войны, начатые из мести и в самый острый момент, помогут ненамного лучше. Борьба с тиранией и принуждением посредством тирании и принуждения, сражение с требующим тотального единомыслия жестоким фанатизмом такими же фанатичными и жестокими методами не будет способствовать делу справедливости и не принесет демократии. Насилие может вызвать только новый виток насилия.

Капитализм создал единый рынок, но не стер различий между двумя мирами, которые противостоят друг другу вдоль демаркационной линии, впервые появившейся в XVIII веке и институализированной в XIX веке. Почти весь XX век предпринимались попытки выйти за пределы этого жесткого разделения двух миров посредством революций, войн за национальное освобождение или комбинации того и другого, однако в конечном итоге капитализм оказался хитрее и эластичнее. Победа одного из этих миров превратила его в мировой склад богатств и сосредоточила в его руках неконтролируемую военную мощь. Другой мир, за исключением одной лишь Кубы, управляется элитами, которые либо служат первому миру, либо стремятся ему уподобиться. Такая смычка политики и экономики приводит к фатальным последствиям. Народу, лишенному возможности что-либо изменить, постоянно напоминают о его слабости. На Западе обычным ответом на это является погружение в рутину, которая доминирует в повседневной жизни. В восточном мире люди нервничают и негодуют, чувствуя все большую и большую безнадежность, умножается злоба, разочарование и безысходность. Люди больше не могут рассчитывать на помощь государства, закон покровительствует богатым. Поэтому все больше отчаявшихся людей в поисках чего-то, делающего их существование более значимым, или просто желая разорвать рутинную монотонность, начинают жить по своим собственным законам. Таким образом, в неофитах, готовых на все, не будет недостатка. Пропаганда подвига, а это именно то, за что слабые почитают сильных, будет иметь успех. Это ответ отдельных личностей миру, который их больше не слушает, политикам, которые стали статистами, корпорациям, которых интересует только прибыль, и глобальным сетям средств массовой информации, которыми владеют все те же корпорации и которые находятся от них в такой же зависимости, как и политики. Это то экзистенциальное убожество, которое создает опасность и воспитывает смертельную ненависть. Если эти повреждения не ремонтировать, то спорадические вспышки насилия будут продолжаться и станут только интенсивнее.

Акты насилия зависят не от желания отдельного лидера, как бы харизматичен он ни был, не от структуры отдельной организации, не от существования отдельно взятой страны или фанатизма целого региона, где верующих греют видения о славной жизни после смерти. Насилие, к несчастью, следствие системного кризиса. В разных частях земного шара оно принимает разные формы. И не нужно думать, что основная масса насилия направлена против Соединенных Штатов. Религиозные фанатики всех видов также жестоко обращаются со своими братьями по вере, например к тем, чья религиозная чистота внушает им подозрения, или к тем, кто недостаточно энергичен в поисках Бога и в результате более критичен к предрассудкам или бессмысленным ритуалам.

Существует универсальная истина, которую необходимо осознать и ученым мужам, и политикам: рабы и крепостные не все время покоряются своим хозяевам. Снова и снова в переворотах и восстаниях, которые переживает мир со времен Римской империи, определенная комбинация событий приводит к неожиданному всплеску насилия. Почему в XXI веке должно быть иначе?

Я хочу написать об исламе, его мифологии, происхождении, истории, культуре, его разнообразии и течениях. Почему он не подвергся Реформации? Как стал таким косным? Должна ли интерпретация Корана являться прерогативой исключительно ученых-теологов? Что представляет собой исламская политика сегодня? Какие процессы приводят к господству того или иного течения в мире ислама? Можно ли изменить или расширить границы исламского фундаментализма? Некоторые из этих вопросов изучены, и есть надежда на дальнейшее обсуждение и дискуссии как внутри исламского мира, так и за его пределами.

Во избежание возможного непонимания необходимо сделать короткое признание. Религиозные верования не сыграли в моей собственной жизни никакой роли. С пяти-шести лет я стал агностиком. В двенадцать лет я сделался убежденным атеистом и, как многие мои друзья, вместе с которыми я вырос, остаюсь им и поныне. Однако я вырос в исламской культуре, и это обогатило мою жизнь. Вполне можно быть частью какой-либо культуры, не будучи при этом верующим.

Историк Исаак Дойтчер имел обыкновение именовать себя неиудейским иудеем, идентифицируя себя с вековой традицией интеллектуального скептицизма, символами которого являлись такие мыслители, как Спиноза, Фрейд и Маркс. Я много думал об этом и в соответствующих случаях называю себя немусульманским мусульманином, но этот термин не слишком подходит. Звучит неуклюже. Не следует думать, что исламу не хватает светских интеллектуалов и художников. Только в прошлом веке появились такие поэты, романисты и режиссеры, воспитанные в исламской культуре, как Назым Хикмет, Фаиз Ахмед Фаиз, Абдар-Рахман Муниф, Махмуд Дарвиш, Фазиль Искандер, Наджиб Махфуз, Низар Каббани, Прамудья Ананта Тур, Джабрил Диоп-Мамбети и многие другие. В социальных науках нет никого, равного им. Критика религии всегда безусловна, поэтому интеллектуальная жизнь зачахла, сделав сам ислам статичной религией, обращенной в прошлое.

Я родился мусульманином. Мой дядя по матери, которой всегда считал (впрочем, совершенно безосновательно), что ислам является основным источником моральной силы для нищих крестьян в нашем фамильном владении, бормотал священное откровение мне в правое ухо. Это был 1943 год. Место действия — Лахор, находившийся тогда под властью Британской империи. Лахор был космополитичным городом: мусульмане составляли большинство населения, второе место занимали сикхи, третье — индусы. Силуэт старого города определяли мечети, храмы и гурдварасы. Трагедия была близка, но никто этого не осознавал, через четыре года она предстала в виде кровавого муссона.

В том августе, когда старая Британская империя ушла окончательно, а Индия была разделена на части, мне не исполнилось еще и четырех лет. Государство Пакистан было отдано мусульманам Индии, несмотря на то что большинство из них или не интересовались этим, или вообще ничего не понимали. Слово «Пакистан» буквально означает «земля чистых», что стало причиной большой радости для всей страны, особенно для добровольных беженцев. Лично у меня нет никаких детских воспоминаний о разделении. Совершенно никаких. Конфессиональная чистка, которая ознаменовала этот год для всего северо-востока Индии, на моем детстве отрицательно не сказалась. Лахор изменился полностью, поскольку великий субконтинент был разделен по религиозному признаку. Многие сикхи и индусы были вырезаны соседями. Те, кто выжил, бежали в Индию. Мусульман в городах Северной Индии постигла та же судьба. Такие разделения, как это часто бывает, обусловлены не религией, хотя ее присутствие дополнительно разжигает страсти.