Лицо под вуалью - Ренделл Рут - Страница 18
- Предыдущая
- 18/68
- Следующая
Это уже был не сон, это было больше похоже на грезы наяву. В некоторых садах, где росли вишневые деревья, между ними ставили пугала, а в некоторых сшивали полотнища из сетки для защиты фруктов от птиц. Нельзя сказать, что его дерево давало большой урожай – оно было бесплодным, эти яркие, пушистые соцветия опадали без следа. Теперь он ощущал в голове тупую боль, надо лбом, и она была как-то необъяснимо связана с вишневыми деревьями. Нет, не совсем необъяснимо… Он открыл глаза и спросил у того, кто, возможно, находился рядом, хотя, насколько он знал, никого рядом не было:
– Я ударился головой о вишню?
– Да, дорогой.
Дора сидела у его постели, и вокруг них обоих были задернуты занавески. Он попытался сесть, но она покачала головой, предостерегающе вытянула руку.
– Который час?
– Около одиннадцати. Примерно одиннадцать часов утра, воскресенье. – Супруга поняла, что происходит у него в голове. – Ты не все это время лежал без сознания, ты пришел в себя в машине «Скорой помощи» по дороге сюда. Ты спал.
– Я, кажется, ничего не помню, кроме того, что ударился головой о вишневое дерево. О, и я почему-то прыгнул и летел… может, от нашей двери? Не могу понять, почему.
– Бомба взорвалась под машиной, – сказала Дора. – Это была не наша машина, а Шейлы. Ты что-то сделал, и она сработала – то есть, я хочу сказать, любой человек, севший за руль, привел бы ее в действие.
Вексфорд это переварил. Он не мог ничего вспомнить и сомневался, сможет ли когда-нибудь. Дора и Шейла смотрели телевизор, а он зачем-то вышел в сад перед домом и прыгнул в темноту, как мог сделать человек, летающий во сне, но на его пути стояло дерево… Но ведь жена сказала, что он сидел в машине, в машине их дочери…
– Я был в машине?
– Ты вышел, чтобы переставить машину Шейлы и убрать нашу.
– Бомба предназначалась для Шейлы?
Дора грустно вздохнула:
– Похоже на то. Ну, наверное, да. Но ты не должен огорчаться, тебе предписан покой…
– Со мной всё в порядке. Я только ударился головой.
– У тебя все тело в порезах и синяках.
– Она предназначалась для Шейлы, – произнес полицейский. – Ох, слава богу, что это я завел машину! Ох, слава богу! Я не помню, но я, наверное, завел ее. Я в лечебнице? В Стоуэртоне?
– Где же еще? Внизу сидит старший констебль, и он хочет тебя видеть. И Майкл умирает от желания тебя повидать: он думал, что ты погиб. О тебе передали по телевизору. Многие думали, что ты погиб, дорогой.
Вексфорд молчал, переваривая это. Он пока не будет думать о Шейле и о том, как она была близка к гибели, он пока не станет думать об этом. К нему начало понемногу возвращаться чувство юмора.
– Одно хорошо, нам теперь не придется чинить ограду, – сказал он, а потом прибавил: – Бомба. Да, бомба. У нас осталась хоть часть дома?
– Тебе нельзя огорчаться… Ну, чуть больше половины дома.
Бёрден временно взял на себя расследование дела Робсона. Он был убежден, что Вексфорд будет отсутствовать по крайней мере две недели, хотя сам старший инспектор считал, что ему хватит одного-двух дней. Так он сказал полковнику Грисуолду, главному констеблю[3], сочувствие которого выразилось в том, что он не поверил, будто Вексфорд ничего не помнит о бомбе, и в несправедливом гневе против Бёрдена за то, что он уехал той ночью, никому ничего не сказав.
– Я заставлю их отпустить меня завтра домой, – сказал Вексфорд Бёрдену.
– Я бы не стал этого делать, ведь у тебя нет теперь дома.
– Да. Дора сказала, от него осталось около половины. Мне никогда не нравилась эта гаражная пристройка; я говорил, что она построена кое-как. Не сомневаюсь, поэтому она и развалилась. Как я понимаю, люди в таком положении, как мы, обычно живут в прицепе.
На голове у старшего инспектора была огромная повязка. Порезы на левой щеке заклеены белым пластырем, а другая сторона лица приобретала черный цвет – казалось, прямо на глазах у Бёрдена. Шейла пришла, когда он был еще там, и обняла отца так крепко, что тот застонал от боли. А потом поговорить с Вексфордом пришел эксперт по бомбам из Майрингхэмской бригады Отдела тяжких преступлений. И инспектору с Шейлой пришлось уйти. Теперь Майкл, перед которым лежало медицинское заключение Самнер-Квиста, должен был решить, позволяет ли здоровье Вексфорда показать ему сегодня, чуть позже, это заключение. Вероятно, он все равно попросит его об этом, и таким образом снимет бремя решения – показывать или придержать это заключение – с плеч Бёрдена.
Собственно говоря, в этом документе не было почти ничего такого, чего Вексфорд не знал. Время смерти миссис Робсон было установлено с максимально доступной точностью в интервале от пяти часов тридцати пяти минут до пяти часов пятидесяти пяти минут. И смерть наступила на том самом месте, где потом нашли тело. Она умерла от асфиксии в результате сдавливания шеи лигатурой. Бэзил Самнер-Квист даже высказал предположение, что эта лигатура – здесь он ни разу не использовал слова «гаррота» – была сделала из провода, вероятно, в какой-то пластиковой оплетке, так как крохотные частицы этого вещества обнаружили в ране на ее шее. Это вещество, в данный момент отправленное в лабораторию на анализ, вероятнее всего, было гибким поливинилхлоридом, возможно, в сочетании с одним из полимеров – например, стеаринакрилонитрилом.
Бёрден слегка поморщился, читая эти названия, хотя довольно хорошо представлял себе, что означает такой материал – несомненно, он очень напоминал изоляцию проводов его настольной лампы. Было высказано предположение, что эта лигатура имела ручки на каждом конце, за которые держались руки убийцы, чтобы удержать жертву и самому не пораниться.
Гвен Робсон была сильной, здоровой женщиной, ростом в пять футов и один дюйм, и весила сто десять фунтов. Самнер-Квист дал ей на три года меньше, чем было в действительности. Она никогда не рожала детей и не делала операций. Ее сердце и другие важные органы были здоровыми. Она лишилась зубов мудрости и еще трех коренных зубов, но все остальные зубы имелись в наличии и были здоровы. Если бы на автостоянке какой-то человек не подошел к ней сзади с удавкой, подумал Бёрден, она, вероятно, прожила бы еще лет тридцать и надолго пережила бы своего больного артритом, преждевременно состарившегося супруга.
Социальной службой помощи по дому управлял Совет графства, а не местные власти, как вскоре стало известно Майклу. Она помещалась в одном из тех домиков-бунгало, в которых размещаются офисы администрации на участках некогда роскошных частных домов по всей Англии. Данный роскошный дом назывался «Сандиз» и стоял на Форби-роуд недалеко от пересечения с Ясеневой аллеей. До недавнего времени он принадлежал частному лицу, и, подъезжая к нему, Бёрден вспомнил поп-фестиваль, который проводили здесь еще в семидесятых годах, и убийство девушки во время этого фестиваля. На его покупку была потрачена огромная сумма денег, что вызвало гнев местных налогоплательщиков. Но «Сандиз» купили, и вскоре около дома построили эти уродливые одноэтажные строения. Сам особняк, частично занятый офисами, использовался также в качестве конференц-центра и проведения различных курсов. Инспектор отметил, что в этот день должны начаться компьютерные курсы по обработке текстов. У него была назначена встреча с начальницей службы помощниц по дому: его встретила ее заместительница, которая начала с пессимистического заявления, что они вряд ли смогут ему помочь. Их документы охватывали только три последних года, а миссис Робсон не работала уже два из них. Заместительница ее вспомнила, но сама начальница, как оказалось, занимала свою должность меньше двух лет. Она предоставила Бёрдену список фамилий с адресами тех мужчин и женщин, которые были «клиентами» Гвен Робсон.
– Что обозначает крестик после фамилии? – спросил полицейский.
– Он обозначает, что они умерли, – ответила сотрудница соцслужбы.
Бёрден увидел, что фамилий с крестиками больше, чем без них. После первого просмотра списка ни одно из имен или адресов не бросилось ему в глаза.
- Предыдущая
- 18/68
- Следующая