Волчья стая - Бушков Александр Александрович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/92
• Следующая

И, сцапав обеих за ягодицы растопыренными пальцами, сильным толчком отправил внутрь барака. Вадим кинулся подхватить, потому что одной оказалась собственная супруга, осунувшаяся, немного растрепанная, но выглядевшая все же лучше, чем можно было ожидать от юной дамы шантарского высшего света, до того самым большим жизненным несчастьем полагавшей что-нибудь вроде поездки в рейсовом автобусе.

Второй была крашеная полноватая блондинка лет сорока, довольно миловидная и чем-то неуловимо походившая на выбившуюся в люди директрису овощного ларька. Синий разлетелся было к ней:

– Вот приятная неожиданность! А мы тут плюшками балуемся, знаете ли…

Спохватился и одернул бушлат. Но, не особенно смутившись, продолжал:

– Проходите, будем знакомиться. Люди мы, конечно, страшные на вид и припахивающие, но ведь не по собственной воле… Если интересуетесь, у нас даже генерал имеется. Во-он сидит. Генерал, поклонись даме.

Борман хмуро дернул головой. Ника уставилась на Вадима со столь трагическим выражением в огромных серых глазищах, что он, вот странность, почувствовал в первую очередь досаду и раздражение: только ее тут не хватало… Спохватившись, спросил:

– Как дела? Все в порядке?

Ничего другого как-то на ум не приходило. Рядом хмуро стоял Эмиль. Ника переводила растерянный взгляд с него на мужа, по-детски кривя рот. Эмиль опомнился первым, властно приказал:

– Только без соплей!

Удивительно, но она послушно закивала. Вытерла тыльной стороной ладони сухие глаза:

– Что здесь творится? Куда вы меня затащили?

Вадим давно уже не лицезрел ее без дорогой ненашенской косметики. Вероника без косметики – это было нечто столь же сюрреалистическое, как шестисотый «мерс» в роли снегоуборочной машины. Он пожал плечами, совершенно не представляя, что тут можно сказать. Спохватился:

– Присаживайся…

– Вот спасибо, – протянула она насквозь знакомым сварливым тоном, присела на нары. – Умереть можно от такой заботливости… Душевно тронута.

– Как ты?

– А никак! – взвилась она, глядя прямо-таки ненавидяще. – Жру баланду! А в промежутках трахают, кому не лень, даже эта сука Марго! По буквам объяснить? Трахают! Вот, заслужила хорошим поведением! – Она выхватила из кармана дешевенькую пластмассовую расческу, потрясла ею под носом у Вадима, секунду помедлила и принялась яростно расчесываться. – Куда вы меня затащили? Про наше будущее говорят такие ужасы, что… Ну что вы сидите? Можете объяснить, что вокруг происходит?

Вадим неловко оглянулся – уши так и горели от стыда. Никто не таращился на них специально, отворачивались, Синий вообще сидел спиной, что-то вполголоса вкручивая блондинке. «Только ее тут не хватало, – вертелось в голове. – Только ее тут не хватало. Одному как-то легче переносить унижения… и одному проще бежать, вот ведь что! Черт ее принес».

– Куда мы попали? – спросила Ника, чуточку успокоившись. – Это что, какая-то банда?

– Слушай, – тоскливо сказал Вадим Эмилю. – Объясни ты ей, что к чему, у меня уже сил нет после допроса… Скажи, что сбежим отсюда непременно, и все такое…

Махнув рукой, поднялся и вышел на веранду. В мятой пачке отыскалась одна-единственная годная к употреблению сигарета, остальные три являли собою пустые полупрозрачные бумажки, весь табак из них высыпался. К счастью, высыпался он в пачку, так что еще на пару часов курева хватит. А потом? Нужно и в самом деле в качестве аванса за чистосердечное признание выпросить пару пачек чего-нибудь более приличного…

Мимо проходил Гейнц. Остановился, показал белоснежные зубы:

– Ты что такой грустный? К тебе женушка приехала… Можешь, кстати, меня называть братком. С полным основанием. Как же иначе, если мы с тобой через твою телушку побратались? Всю жизнь мечтал попробовать ваших новорусских баб – а оказалось, ничего особенного, даже обидно чуточку. Разве что поглаже малость…

Вадим молчал. Может показаться странным, но он не ощущал себя задетым – чересчур притупились чувства.

– Миллион предлагать будешь? – не унимался эсэсовец. – У тебя завлекательно получается…

– Не буду, – сказал Вадим, криво усмехнувшись.

Вскоре в барак влетел капо и завопил:

– Выходи!

Последующие несколько часов были заняты «трудотерапией», как выразился Гейнц, – трудом не столь тяжелым, сколь гнусно-бессмысленным, кое в чем напоминавшим сизифов. Уже по ходу дела Гейнц, там и сям появлявшийся со своим барабаном (и получавший от этого неподдельное удовольствие), окрестил происходящее операцией «Водопой».

Проще говоря, под лившуюся из динамиков классическую музыку три реденьких шеренги поспешали от ворот к баракам и обратно, наполняя своими кружками бачки. Условия были не так уж и замысловаты: те, кто, с точки зрения шарфюрера, наполнят свой бак первыми, получают премию в виде пары пачек сигарет. Строй следует соблюдать, бегом не бегать, но рысца не возбраняется. Если кто-то свою кружку расплескает, шеренга возвращается назад.

Скверно, что эта процедура казалась бесконечной. Воды во вместительном оцинкованном баке словно бы и не прибавлялось после очередной ходки. Мало-помалу начались сбои – кто-то спотыкался, выплескивал воду, приходилось возвращаться всем, стали вспыхивать склоки, взаимная ругань, атмосфера понемногу накалялась. Только Синий, как заметил Вадим, выглядел гораздо спокойнее остальных – у него с водой были связаны некие наполеоновские планы, даже подстегивал злым шепотом остальных.

Комендант сначала торчал на трибунке, потом ему надоело, и он убрался. Гейнц же, казалось, не знал устали – в самые неожиданные моменты возникал у кого-нибудь за спиной и оглушительной барабанной дробью, грянувшей над ухом в самый неподходящий момент, заставлял иных расплескать воду. Капо и те, поначалу резво сопровождая шеренги, потеряли прыть, в конце концов заняли позицию у ворот, попыхивая хорошими сигаретами.

Пот лился градом, штаны, пропитанные засохшим дерьмом, безбожно натирали ляжки, довольно быстро вновь начав вонять. Представлялось уже, что вся жизнь, прежняя и нынешняя, состояла лишь из бега трусцой меж воротами и бараком, и все внимание замкнулось на колыхавшейся в кружке воде, на неровной земле под ногами…

Кончилось, наконец. Все скверное когда-нибудь кончается. Гейнц критически обозрел прозрачную воду, колыхавшуюся вровень с краями, старательно изображая раздумье, долго стоял, глядя на бак, будто и не замечая напряженных взглядов. Наконец сплюнул на пол:

– Отдыхать, вонючая команда… – Подошел к Доценту, лежавшему с осунувшимся, даже словно бы заострившимся лицом: – Ну как самочувствие? Может, пойдем еще побеседуем? Э-э, мой ученый друг, что-то вы совсем скисли, и никакой гордой несгибаемости. Хрюкните что-нибудь оскорбительное, не трону…

Доцент молчал. Он явно был плох – нога под повязкой опухла, похоже, рана загноилась. Посмотрел мутными глазами, что-то прошептал. Гейнц сходил к баку, набрал полную кружку воды и плеснул ему в лицо:

– Ну-ну?

Доцент проморгался, помотал головой, слабым голосом, чуть слышно, выговорил:

– Чтоб тебе эти денежки поперек горла встали…

– Есть противоядие против такого финала, – серьезно сказал эсэсовец. – Великое и всеобъемлющее русское «авось». Так что еще побарахтаемся. Ну что, вонючки полосатые? – Он прошелся по бараку, поскрипывая безукоризненными сапогами, остановился у бака. – Пнуть по нему, что ли, как следует, чтобы вы еще раз сбегали? – и выдержал бесконечную, томительную паузу. Громко рассмеялся. – Ладно, черт с вами. Самому надоело. Вероника, золотко мое, что вы такая грустная? Может, изобразим по старой памяти замысловатую фигуру из «Камасутры»? – Он, не глядя, придвинул ногой стул, уселся, закурил и кинул едва початую пачку «Ротманса» на нары. – Закуривай, вонючая команда… Так как, прелесть моя? Ну, иди к дяденьке, встань на коленки и поработай нежным ротиком… Кому говорю, тварь?!

Вероника, тяжко вздохнув, приподнялась.

• Предыдущая
• 33/92
• Следующая