Созвездие Ворона - Вересов Дмитрий - Страница 28

После фильма супруги собирались на небольшой междусобойчик, организованный английскими кинематографистами. Был еще вариант с российскими коллегами, но после общения с новой русской прессой и заносчивым режиссером-авангардистом Татьяна предпочла общество британцев. Вечер в самом деле прошел удачно. Разговоры не касались ни политики, ни процесса Розена. Британцы представили в Каннах резкую политическую сатиру на США, чья злободневность могла поспорить разве что с ее художественной беспомощностью. Однако в свете политических веяний у них был шанс привлечь внимание зрителей и критиков. Постепенно и Розен втянулся в спор относительно того, кому на этот раз достанется Золотая ветвь.

— Вашим не дадут! — сказал продюсер ленты — рассудительный и флегматичный толстяк.

— Это которым нашим? — уточнил Розен.

— Американцам.

— А, понятно!

Собеседник по-своему расценил его скептическую ухмылку и принялся объяснять причины.

— Во-первых, — сказал он, — есть очередь. Ваши уже отхватили в свое время «ветку» за «Криминальное чтиво»! А до этого был «Бартон Финк»… Сейчас дадут азиатам, чтобы поощрить молодой кинематограф! Или арабам — в знак солидарности!

— Вы рассуждаете так, словно уже все заранее известно.

— Ну, кому-то точно известно. Или вы думаете, что это вопрос выбора жюри?

Павел уже был наслышан от Татьяны об истинной сути всех этих церемоний. Правда, она говорила об «Оскаре», но с какой стати в Европе должно быть иначе? А с другой стороны, Таня никак не рассчитывала на «Оскар». Но получила.

— Поживем — увидим! — буркнул он.

Всезнайство его раздражало, и теперь ему действительно хотелось, чтобы американцы получили эту чертову Золотую ветвь.

— А вы не думаете, что ее могут получить русские? — спросил он.

— Кто именно? — вопросом на вопрос ответил толстяк. — Сейчас ваш кинематограф мечется между гламурным патриотизмом и чернушной правдой жизни. А мода уже прошла, господин Розен. Теперь в моде — азиаты! Не обижайтесь, это ведь правда и потом — закон жизни. Сегодня на обложках одни физиономии, завтра — другие. Все течет, все не больше чем вода.

— Пыль на ветру!

— Пыль на ветру! — повторил толстяк с неожиданной грустью и добавил многозначительно: — Давайте выпьем по-русски, за то, что все пройдет! И стаканы об пол!

Тост Павел принял, но стакан бить «по-русски» отказался.

Вернувшись к себе в отель, он обнаружил под дверью порножурнал под названием «Лолита». Сначала хотел поговорить с портье, но потом отправился прямо к администратору.

Маленький господин мог принадлежать к его недоброжелателям, но, учитывая статус гостя, а вернее его супруги, разумеется, был предельно вежлив. И более того.

— Вы же понимаете, господин Розен, — затараторил он взволнованно, — что наш персонал к этому не может быть причастен. Вероятно, кто-то из гостей неудачно пошутил.

— Вам кажется, что это смешно? — оборвал француза Павел.

— Нет, разумеется! — тот размахивал короткими ручками так, будто собирался взлететь.

Комизм этого маленького человечка и его искренняя боязнь потерять известную постоялицу несколько смягчили Розена.

— Мы можем приставить к дверям номера одного из наших служащих! — поднял палец управляющий с таким видом, словно это была грандиозная идея.

Павел на миг представил себе швейцара, дежурящего в коридоре.

— Не стоит, — сказал он сдержанно. — Не хотелось бы привлекать дополнительное внимание. Мне и так его хватает с лихвой, поверьте…

— Вы полагаете, что здесь какой-то намек? — спросил директор. — У нас параллельно проходит фестиваль порнофильмов «Горячее золото». Может, это просто такая рекламная акция. Не принимайте на свой счет. нынешняя молодежь, знаете, без царя в голове. В мое время все было по-другому.

— Да, в ваше время… — сказал Розен. — Войны с полицией, Мао и Маркс!

— Ах, мсье Розен, — человечек мечтательно закатил глаза, видимо, вспоминая те блаженные годы. — Вы же русский, разве не так? Пусть было много глупости, но какой энтузиазм, борьба!

— Знаете, — сказал Розен, — именно потому, что я русский, я борьбой сыт по горло. Мне нужен покой, и если ваш отель не в состоянии его обеспечить, мы с женой поищем другое место!

— Нет, что вы! — всполошился коротышка, вернувшись из романтических воспоминаний в реальный мир с его рыночной экономикой. — Вы же понимаете, каким это станет ударом по нашему престижу! Конкуренты будут ликовать. Я у ваших дверей сам встану в почетном карауле.

— Это уже слишком, — сказал Розен, сразу вспомнив Мавзолей и желтый лик бальзамированного вождя. — Мы еще живы!

— Послушай, я так больше не могу! — откровенно сказал он Татьяне.

— В чем дело?

— Мне не нравится, когда на меня смотрят, словно я какой-то уродец на ярмарке. И еще эти сплетни… Ты читала газеты? — Павел показал на диван, где лежало несколько ярких глянцевых изданий. — Пьер мне кое-что перевел. Знаешь, если бы не все то, что мне пришлось пережить до сих пор, я бы, наверное, отправился громить редакцию! Удивительно, как привыкаешь к мерзости!

— Ну это ведь просто бульварная пресса.

— Ну да, — продолжил в тон Павел, — а люди, которые ее читают — всего лишь жалкие обыватели, которые радуются, услышав очередную гадость о своих кумирах!

— Вообще-то именно так, — сказала жестко Татьяна. — Мне самой это неприятно, но что делать, Паша? На всякий роток не накинешь платок. И я не Раневская — не умею выразиться кратко и по существу, даже когда надо.

— Очень жаль, кстати! — сказал Павел. — Нужно учиться у мастеров, между прочим! В первую очередь — у отечественных!

Он обнял ее, извиняясь за свой срыв.

— Я тут свихнусь, честное слово! Может, в твоем мире это все в порядке вещей, а для меня каждое слово в этой паршивой газетенке словно иголка под сердце! После всего, что нам довелось пережить, неужели мы еще должны мириться со всей этой мерзостью?!

— Ох, Паша! — горестно покачала она головой. — Мой мир, твой мир… Я не хочу жить в коммуналке, где все поделено на твое и мое. Мы вместе, хорошо?

— Может, подать на них в суд? — он показал на газеты.

— Лучше сделаем фильм и заткнем всем им рот!

— О тебе?

— О нас, — сказала она.

— Чудесно, пусть меня играет этот, ну тебе он еще нравится… В «Крестном отце» играл! Вспомнил, Марлон Брандо!

Утро Татьяна Ларина провела гримируясь. Павел еще видел сны. Профессиональный грим в Каннах раздобыть нетрудно. Как и профессионального гримера. Можно было даже выписать из «Мунлайт Пикчерз» кого-нибудь. Но сейчас был особенный случай. Она достала рыжий кудрявый паричок, привезенный Нюткой и благополучно забытый ею в родительском номере, положила на стол, поставила рядом с зеркалом журнал, купленный накануне. Журнал был напичкан светской хроникой. Разводы и свадьбы знаменитостей, скандалы, приобретения, заключенные контракты и судебные процессы. Статья, которая интересовала Ларину, была посвящена бракосочетанию леди Морвен и Джо Цореса, сына крупного финансового воротилы.

«Так, сейчас посмотрим, — сказала она себе, — что у нас получится!» Пальчиками, все пальчиками, и никаких компьютеров, как говорил один ее знакомый, специализировавшийся на гриме всяческой нечисти — живых мертвецов и вампиров. «Ну, нам бабу-ягу еще играть рано», — сказала Таня уверенно.

Фотографии — источник ненадежный, но в статье их было много. Корреспондент прямо-таки не отлипал от сиятельной невесты. Цорес на ее фоне выглядел довольно скромно. По прошествии часа увлеченной работы Татьяне удалось добиться кое-какого сходства. Как истинный художник, своей работой она была совершенно не удовлетворена. Но, с другой стороны, о работе должны судить зрители. И главный зритель уже ворочался в постели, намереваясь ее покинуть. Так что времени что-то улучшать не было. Как перед премьерой.

— Тебе подать кофе в постель, дорогой? — спросила она, не заходя в комнату.