В объятьях олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 15

— Чистая правда, — торжественно подтвердил Зиновий Германович. — Господин генерал, умоляю. Сегодня же приведу десять других Климовых. Они будут ничуть не хуже, и все как один — враги свободного мира.

— Не врешь?

— Как можно, ваше превосходительство? Плюс — с меня в подарок десять «матрешек».

— «Матрешки» зачем? Их вон здесь сколько. Захочу — всех возьму без твоего подарка.

— Мои особенные, герр генерал. Разнузданные. Вы таких еще не пробовали.

— Где их прячешь?

— Их подращивают. По новой методике господина Брауна из Филадельфии. В некотором роде опытные экземпляры. Не пожалеете, герр генерал.

Истопник потерял терпение и медленно начал поднимать правую руку. Секрет воздействия маски мертвяка состоял в том, что рискнувший примерить ее на себя делал это с открытой душой и не испытывая никаких сомнений Истопник их не испытывал и в своем обычном облике. Ступив один раз на тропу войны, он больше с нее не сворачивал и спокойно жил приговоренным. Его ничуть не волновало, куда он сам попадет после крохотного ядерного взрыва — в ад или в рай. Главное — психологический эффект. Жители Раздольска его боготворили, но это ничего не значило. Оболваненных, их с места не сдвинешь, хоть кол на голове теши. Зато превращенный в легенду он потянет их за собой, собьет в колонну и бросит на Москву. Их всех перебьют по дороге, но это тоже второстепенный фактор. С чего–то надо начинать борьбу, разумнее всего начинать ее с собственной героической гибели.

Зашибалов истошно взвизгнул, скакнул козликом и повис у него на руке. Анупряк–оглы, будто просветленный, поспешно произнес:

— Хорошо, хорошо, не торопись… Пойдем поглядим, что за диковинное существо, из–за которого ты готов на такие издержки.

— Пойдем, — согласился Истопник, не радуясь полученной отсрочке. — Только не хитри, генерал. Ультиматум действует до первых петухов.

В пыточной комнате они застали чудную сцену. Отключенный от «Уникума» Митя Климов резался в карты с двумя талибами–миротворцами. Все трое так увлеклись игрой, что не сразу заметили генерала со свитой. Голубоглазый худенький руссиянчик показался Анупряку–оглы чем–то вроде козявки, спрыгнувшей с гнилого древесного листа. Он обрадовался возможности разрядить скопившуюся в сердце злобу.

— Нарушение воинской дисциплины! — рявкнул с порога, уже грея в ладони рукоятку пневмопушки. — Четвертая континентальная поправка. Расстрел на месте.

Ахмет и Ахмат, только что удачно сбросившие по взятке, ухватились за собственные «шмайсеры», но это было все, что они успели сделать. Сверкнули две голубые вспышки, и в туловищах того и другого образовались отверстия размером с чайное блюдце. Из дыр с обугленными краями на пол посыпались зеленовато–бурые кишки и хлынула черная кровь.

— Так–то, голубчики, — услышали они напоследок напутствие генерала. — Будете знать, как самовольничать.

Расправа, принесшая удовлетворение военачальнику, никого особенно не смутила. Ничем не примечательный, рутинный эпизод. Тем более что все очевидцы, в том числе и Митя Климов, съежившийся на стуле до размеров чесночной головки, понимали, что Анупряк–оглы поступил по справедливости. Его бойцы не только нарушили четвертую поправку (смертная казнь за неповиновение), но и переступили еще одну строжайшую инструкцию, гласившую, что обоюдовыгодный контакт с государственным преступником возможен лишь в присутствии члена миротворческой администрации. Обуянные алчностью талибы зашли слишком далеко, что подтвердит или опровергнет служебное расследование. Если комиссия признает, что бойцы действовали в рамках провокационного эксперимента, они будут реабилитированы и их семьи получат соответствующую компенсацию.

Генерал, поигрывая пневмопушкой, теперь с любопытством разглядывал беглеца–руссиянина.

— Скажи, Истопник, это действительно тот, кто тебе нужен?

— Да, генерал.

— Из–за этой мошки ты готов пожертвовать своей и нашими жизнями?

— Не старайся понять, генерал, это чисто семейное дело.

Анупряк–оглы озадаченно покрутил башкой.

— Я не стараюсь. Я воюю в этой стране пятый год, защищаю от посягательств общечеловеческие ценности, но с каждым днем все больше убеждаюсь, насколько это бессмысленно. Как можно научить ящерицу летать или отбить у обезьяны охоту чесать свою задницу? Эй, гаденыш, — обратился он к Мите, — на что вы играли?

Климов, убедившись, что третьего выстрела пока не будет, вскочил со стула, вытянул руки по швам и задрал подбородок, как положено при разговоре не только с миротворцем, но с любым иностранцем.

— На миллион долларов, ваше превосходительство, — на чистейшем английском языке отрапортовал Митя. — Против моей головы.

— Как это? — не понял Анупряк.

— В случае проигрыша я обязан собрать выкуп.

— У тебя есть миллион долларов?

— Никак нет, ваше превосходительство. Я их надул. У меня нет ни гроша.

— Что ж, гаденыш, сегодня тебе повезло, благодари сородича. Но когда попадешься на глаза в следующий раз, никакого «Уникума» не будет. Проделаю точно такую же дырку, как в твоих приятелях.

— Благодарю, ваше превосходительство. — Демонстрируя хорошие манеры, Митя поклонился до пола, а когда выпрямился, встретился глазами с учителем. Как у всех нынешних руссиян, их взгляды несли больше информации, чем речь. «Не переживай, дружок, я вытащу тебя отсюда», — пообещал Истопник. «Я не переживаю, — ответил Митя. — Счастлив видеть вас, Дмитрий Захарович».

Миротворцы из свиты, наблюдавшие за ними со стороны, увидели лишь голубоватые сполохи в пустых глазах дикарей. Маска мертвяка по–прежнему оставалась приклеенной к загорелым скулам Истопника.

Подземный бункер располагался в живописном месте, на островке посреди непроходимых Коровьих болот. Название свое они получили после того, как здесь утопилось последнее стадо раздольских коров, зараженное экзотическим «вирусом долголетия». Вирус привез в пробирке тщедушный американец в модных роговых очках, закрывавших половину лица, как маска аквалангиста. Сперва он опробовал вирус на раздольских старухах под видом лечения от ревматизма. Вместо того чтобы молодеть, старухи поумирали одна за другой, и огорченный специалист, чтобы не пропала сыворотка, вкатил остаток для пробы быку Григорию. Эффект был поразительный. Уже на другое утро коровы, сбившись в кучу, предводительствуемые Григорием, мыча и подвывая, устремились в леса, достигли глухих болот (тогда они назывались Лебедиными) и попрыгали в трясину одна за другой, все десять штук. С тех пор молоко в Раздольск завозили только по большим праздникам — на День Валентина и 4‑го июля.

Бункер на островке был построен еще в 80‑е годы прошлого века и предназначался для военных маневров, точнее для испытания крылатых ракет «воздух–земля». В ту пору Россия располагала второй по мощи армией в мире, что сегодня, конечно, звучало фантастикой. Бункер находился на глубине двадцати метров в специальной шахте, заблокированной водяными подушками, и был снабжен всем необходимым для того, чтобы вполне комфортно, не поднимаясь на поверхность, укрываться в нем не меньше полугода, начиная с запасов консервов и питьевой воды и кончая системой генераторов. Попадали в бункер через лифтовой отсек, который, в свою очередь, был оснащен тройной электронной защитой. Дверь в отсек, надежно упрятанная в ствол столетнего дуба, могла выдержать прямое попадание реактивного снаряда. Разумеется, это не означало, что, укрывшись в бункере, Истопник со своей дружиной был в полной безопасности. В двадцать первом веке на земле не осталось укромного уголка, куда не могли бы дотянуться щупальца Пентагона. Рядовое подразделение спецназа, вооруженное плазменной техникой, управилось бы с бункером элементарно: либо выкурило бы его обитателей, либо замуровало их в братскую могилу. Однако командование миротворческого корпуса об этом и не помышляло. На территории покоренной страны то тут, то там возникали очаги сопротивления, и обычно они подавлялись жестоко, но в некоторых случаях, как с Истопником, их держали как бы в законсервированном виде, не вступая в открытое соприкосновение, и сам Димыч понимал, что в этом был резон. Точно так же в недавние времена в крупных городах, Москве и Петербурге, продолжали выходить небольшим тиражом некоторые коммунячьи газетенки типа «Советской России» — этакие отстойники, незарастающие свищи, через которые вытекала, выплескивалась дурная энергия умерщвляемой нации. Позже, когда надобность в них отпала, произошло их автоматическое усекновение вместе с так называемыми журналистскими коллективами.