Ставка на бандитов - Доренко Виктор - Страница 12

• Предыдущая
• 12/69
• Следующая

Переступая порог квартиры, гость протянул руку и произнес:

— Здравствуй, Валерка.

На морщинистом лице Монаха мелькнула легкая тень, как будто он силился узнать вошедшего, но ему это не удавалось.

Видя замешательство Валеры, очкарик помог ему, сказав с некоторой обидой в голосе:

— Ты что, не узнал меня? Ведь это же я, Игорь Гладышев, — на лице говорящего отразилось недоумение. — Не признал своего одноклассника и соседа по площадке! Не думал я, что ты меня так встретишь, а когда-то даже заступался, пацанам из параллельного класса физиономии корректировал.

Монах просветлел и, приветливо улыбнувшись, крепко пожал протянутую руку:

— Привет, Гладенький. Да ты изменился. Смотрю — брюхо стало появляться, видать, здорово живешь?

— Не жалуюсь, — отозвался Игорь.

— Что же мы в дверях стоим, проходи, — Фомин указал жестом в направлении комнаты, — сейчас сообразим что-нибудь пожрать. Правда, водки у меня уже не осталось, но можно сбегать.

Гладышев остановил приятеля.

— Погоди, Валерка, пойдем ко мне, — предложил он, — я уже и стол накрыл.

Ни секунды не раздумывая, Монах последовал за утренним гостем, прихватив на ходу ключи и захлопнув дверь.

Квартира старого школьного товарища в корне отличалась от жилища Фомина. Взору вора-авторитета предстал просторный холл с белыми стенами и мягким ворсом коврового покрытия пепельно-серого цвета, с огромным зеркалом вместо привычной штукатурки на потолке.

Не скрывая интереса, Монах не спеша обошел все четыре комнаты, убранство которых говорило не только о наличии незаурядного вкуса хозяина квартиры, но и о неограниченности денежных средств. Наибольшее впечатление на него произвел громадный телевизор и расположившийся во всю боковую стену музыкальный комплекс черного цвета с обилием всевозможных непонятных кнопок и лампочек. Привлекла внимание и роскошная кровать, занимавшая практически всю спальню, оставив немного места для платяного шкафа и тумбочек с позолоченной инкрустацией.

Пройдя на кухню и усевшись на мягкий кожаный диванчик, Фомин уставился на кухонный стол, выполненный под мрамор, где уютно расположилась литровая бутылка водки «Абсолют» в окружении всевозможных закусок.

Пока Игорь разливал по хрустальным рюмкам бесцветную жидкость, Монах спросил:

— Рассказывай, как жизнь, как мать? Не женился еще?

— Все успеется, Валера, — ответил Гладышев, — всему свое время. — Пододвинув приятелю стопку, он добавил: — А пока давай выпьем за встречу.

— За встречу, — повторил Фомин, опрокидывая рюмку с живительной влагой.

— Закусывай, — предложил хозяин квартиры.

Монах отрицательно качнул головой и вытащил из пачки «Мальборо», лежавшей на столе, сигарету. Прикурив от предусмотрительно поднесенной Гладышевым зажигалки, он сладко затянулся.

— Ну, давай, рассказывай, — повторил гость свой вопрос.

— А что рассказывать, — все так же улыбаясь, начал Игорь свое повествование, — институт я еще при тебе закончил. Через год после того, как тебя посадили, я женился. У меня двое детей. Мальчик, между прочим, уже четвертый класс заканчивает, а Маринка на следующий год пойдет в школу. Они сейчас с женой отдыхают за границей, в Испании.

— А мать где? — спросил Монах.

Лицо школьного приятеля болезненно исказилось, он тихо произнес:

— Мать умерла, два года назад.

— …?

— Инфаркт.

— Жалко. Я помню, как она, одна из немногих, относилась ко мне по-человечески. Давай помянем Анну Германовну, — предложил Фомин, наполняя рюмки.

Давние приятели выпили не чокаясь, и гость поинтересовался:

— Ну а сам чем занимаешься?

— Я банкир, — ответил хозяин таким тоном, будто сам себе не верил. — Есть сейчас такая профессия. В общем, жаловаться грех. Материально обеспечен полностью, да еще и детям кое-что останется.

— Рановато ты начал о смерти думать, — возразил Монах, — поживем еще, какие наши годы. Как говорил старый еврей из одесского анекдота: «Не дождетесь!»

— Не скажи, — задумчиво протянул Гладышев, — последнее время у меня появилось такое ощущение, будто каждый прожитый день подарок свыше, а следующий может оказаться последним.

— Болеешь, что ли? — В тоне авторитета зазвучали насмешливые нотки.

Уловив сарказм в голосе приятеля, Игорь спокойно ответил:

— Напрасно иронизируешь. Нет, я не болен, общество наше неизлечимо заражено. Есть такой вирус — хамство, стяжательство и непомерная злоба. Долго ты отсутствовал, Валерка, очень долго. Жизнь изменилась до неузнаваемости. Сейчас куда ни плюнь — попадешь в «крутого». Все или «бригадные», или «подрядные», или какие-нибудь приблатненные, а того хуже — замусоренные. Настало время всеобщего беспредела. Беспредельничают менты, так называемая братва, а про дворовую шпану и говорить нечего. В этой стране мало быть умным или богатым. Нужно еще иметь «крышу» в лице отмороженных придурков, связи в МВД, ну и, конечно, волосатую лапу в кругах, близких к правительству, к Думе, а иначе ничего не добьешься. Или налогами задавят, или за решетку кинут за здорово живешь, или, того хуже, разрядят в тебя обойму из новомодного «узи». Потому и приходится думать, с чем мои дети останутся, если не дай Бог что, — после последней фразы Игорь истово перекрестился.

— Да, невеселую картину ты нарисовал тут, — задумчиво произнес Монах. — Неужели теперь все так паскудно?

— Дальше некуда, — ответил Гладышев.

— А «крыша» эта твоя чем тебя не устраивает?

— Посуди сам, — банкир, под действием выпитой водки почти перешел на крик, — эти сраные рожи меня вообще за человека не считают. Хотя жируют за мой счет, на дорогих тачках ездят, блядей своих мне в банк понасажали — секретаршами. А из них такие работницы, как из говна пуля. Знай себе весь день языком треплют да шмотки, трусы дорогие, на койках отработанные, при всех примеряют. Уволить я их не могу, потому как распоряжение «крыши». «Быки» же эти меня, кроме как «коммерсюга жирный», никак не называют. Я для них человек второго сорта, если вообще человек.

Видя, как болезненна эта тема для приятеля, Монах перебил того:

— Погоди, друг. Не гони волну. Давай разберемся по порядку. Кто тебя за человека не считает?

— Да все они, с бритыми затылками и набитыми кентусами, — зло ответил Гладышев.

— А может, ты сам в этом виноват? — предположил Фомин.

Банкир нервно поерзал по мягкой коже диванчика, а затем, сообразив, что сказал нечто лишнее, изменил тон:

— Ладно, хватит об этом. Чего зря языками чесать, лучше давай еще накатим по одной.

— Выпить-то можно, — согласился авторитет, — только ответь на мой вопрос: виноват или нет?

— Да в чем я виноват-то? — переспросил банкир и сам же ответил: — Знаешь, как у Крылова: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Вот хотя бы взять последнюю историю. Приходят ко мне эти «быки» и требуют дать кредит какому-то их бизнесмену. Я спросил по поводу гарантий, а они мне: «Тебе нашего слова мало?..» Начали давить, будто я их, авторитетных пацанов, чуть ли не быдлом выставляю. Опять, мол: «Пацан сказал — пацан сделал. А ты, коммерсант вшивый, заткнись». Я последовал их совету, а в результате невозврат кредита. Сумма, между прочим, немаленькая — сто пятьдесят тысяч долларов. Когда я попытался заикнуться по поводу возврата денег, они на меня так насели, думал, убьют. В конце концов выставили неустойку в размере пяти штук баксов «за неуважительное отношение к братве». И ведь самое обидное — и они, и я понимаем, что это чистой воды грабеж, но сила на их стороне.

— Да, разрывают они тебя, как фраера ушастого. — В голосе Монаха проскользнули жесткие интонации. — Неужели же все такие?

— Нет, наверное. Но обратиться к другой группировке я боюсь, — честно ответил банкир. — Мне известны случаи, когда таким вот, как я, олухам, либо выставляли бешеную неустойку, либо простреливали голову. Да и где гарантии, что не попадешь из огня да в полымя.

На несколько минут в кухне воцарилось молчание. Фомин обдумывал сказанное, прикидывая, как бы помочь старому товарищу. А тот, в свою очередь, не решался нарушить тишину. Наконец в голове у авторитета появилась какая-то мысль, и он обратился к Гладышеву:

• Предыдущая
• 12/69
• Следующая