Слон императора - Северин Тим - Страница 13

Когг плыл дальше.

Примерно через полчаса Редвальд вдруг крикнул:

– На весла!

Я разглядел в тумане непонятные движения. Плохо различимые фигуры заметались по палубе: они чем-то гремели и что-то волокли. Команда готовилась пустить в действие длинные весла, которые на всем протяжении пути висели, крепко привязанные к борту.

Со стуком и скрежетом весла были закреплены на местах, и их лопасти всплеснули воду.

– Если не хотите быть совсем уж обузой, беритесь за весла! – грубым, как в начале плавания, голосом проревел Редвальд.

Я побрел вперед и увидел одного из моряков, который стоял, готовый грести, – он держался за весло. Этот матрос подвинулся в сторону, освобождая мне место, и я вцепился в промокшую от морской воды рукоять.

– Навались! – приказал капитан, и уже через несколько движений я поймал ритм – весло медленно, плавно погружается в воду, затем его надо потянуть на себя, опустить рукоять вниз, потом вперед и так же, без остановки, еще раз. Озрик отыскал себе место у другого весла, а вскоре мимо меня протиснулась еще одна фигура. По неуверенной походке я узнал Вало. Он, видимо, почувствовал, как что-то изменилось, и выбрался из трюма. Я решил, что сейчас не то время, чтобы тревожиться из-за того, что наши деньги остались без охраны. Для всех находящихся на корабле куда важнее было приложить все силы, чтобы отвести его от скал.

Я принялся считать гребки и дошел почти до пятисот, когда Редвальд вдруг приказал бросить грести. Обрадовавшись, я выпрямился, ощущая боль во всех мышцах. Повернувшись к своему соседу, я хотел было заговорить, но он поднес палец к губам, показывая мне, что нужно молчать. Сам же матрос наклонил голову, и я понял, что он старательно прислушивается. Я тоже попытался последовать его примеру и уловил плеск небольших волн, доносившихся прямо спереди. Мы отошли от рифа, но очень недалеко.

– Навались! – снова прозвучала команда Редвальда.

Мы вернулись к прерванному занятию, и на сей раз я, перед тем как корабельщик вновь остановил нас, успел насчитать четыреста гребков. Мы снова прислушались. Теперь плеск доносился с нескольких направлений, но был немного тише.

– Навались! – опять прозвучала команда капитана.

Так мы гребли, пожалуй, часа три, останавливаясь и прислушиваясь через примерно равные промежутки времени. Стемнело, и в тумане теперь нельзя было разглядеть ни лопасти весла, ни даже воды за бортом. Мы всецело полагались на приказы Редвальда. В одну из пауз я услышал, как он велел кому-то из своих моряков встать к рулю. А потом по палубе прогрохотали деревянные башмаки корабельщика.

– Навались! – На сей раз голос Редвальда прозвучал с носа. Затем, примерно через каждые двадцать гребков, я слышал совсем близко равномерные всплески.

– Что делает капитан? – шепотом спросил я у своего сотоварища по веслу.

– Лот бросает, – прошипел он с таким сердитым видом, будто такой вопрос мог задать только совершенно безмозглый человек.

Я не понял, что и зачем бросал корабельщик, но не стал задавать новых вопросов и молча стоял, опершись на рукоять весла, пока вновь не прозвучал голос Редвальда. Он приказал всем прекратить грести, а кому-то из матросов – идти на нос и опустить якорь.

Я с великой радостью вытащил тяжелое весло и положил его на палубу. С носа донесся громкий всплеск – это, несомненно, ушел в воду якорь, – а потом зашуршал разматывающийся канат. Затопали ногами и загомонили крепившие его моряки.

На расстоянии вытянутой руки от меня вырисовалась в тумане нескладная фигура Редвальда.

– Ночевать будем здесь, – заявил он. – Тебе и твоим друзьям можно спуститься вниз и спать.

– Но когда же мы попадем в Каупанг? – спросил я.

– Уже прибыли, – равнодушно ответил корабельщик.

– Неужто? – удивленно буркнул я, тщетно попытавшись скрыть недоверие.

Редвальд гортанно хохотнул:

– Помнишь, что я говорил тебе, когда мы покидали Дорестад?

У меня в памяти тут же возникла картина нашего отправления, когда мы в быстро густевших сумерках плыли вниз по течению Рейна.

– Ты говорил что-то про уши, – вспомнил я.

– Совершенно верно, – кивнул корабельщик и, протиснувшись мимо меня, отправился куда-то по своим делам.

Я задержал дыхание и старательно прислушался. Корабль тихо стоял на якоре. Не было слышно ни поскрипывания мачты и снастей, ни даже журчания воды за бортами.

И тут в полной тишине из непроглядной тьмы донесся собачий лай.

Я проснулся, совершенно не отдохнув, с намертво одеревеневшей шеей и ноющими плечами. Поначалу я подумал, что в этом виновата моя жесткая подушка – седельная сумка, набитая серебром, – но, потянувшись и почувствовав боль во всем теле, я вспомнил часы, на протяжении которых ворочал весло. Издали доносились какие-то приглушенные звуки, а в открытый люк светило яркое солнце. Я неуверенно поднялся на ноги и побрел к подножью лестницы, ведущей на палубу. Хватаясь стертыми в кровь ладонями за перекладины и морщась от боли, я вылез наверх. Было тихое солнечное утро. Не слышно было ни дуновения ветерка. А туман исчез, будто его и не было.

Повернувшись в сторону носа, я захлопал глазами от изумления.

От того места, где мы стояли на якоре, можно было добросить камнем до берега. В непроглядном тумане Редвальд ухитрился точно ввести когг в укрытый от ветра широкий залив. Неудивительно, что команда столь безоговорочно верила в своего капитана!

На пологом галечном берегу спокойно обсыхало с две дюжины разнообразных судов – от двухместного ялика до солидного купеческого корабля. Судя по тому, что там не наблюдалось никаких признаков жизни, их команды, несомненно, пребывали где-то на суше. Три корабля еще более крупных размеров стояли возле сложенного из грубых валунов причала: тут-то работа кипела! Люди вытаскивали грузы из трюмов, сносили на берег мешки и тюки, скатывали по сходням бочки… Возле входа на причал стоял невысокий косматый пони, запряженный в деревянные сани-волокушу, на которых уже громоздилась гора ящиков. Теперь хозяин лошаденки завязывал веревки, державшие кладь на месте. Пока я наблюдал за происходящим, откуда-то взялась собачонка – осторожно обежав вокруг пони, она остановилась с явным намерением задрать ногу. Но тут, вероятно, кто-то бросил в нее камень – псина взвизгнула и, поджав хвост, убежала прочь. Я подумал, не та ли самая это собака, что лаяла ночью.

– Каупанг, наверно, рядом, за пригорком, – сказал Озрик. Мой друг поднялся на палубу раньше меня и, опершись о борт, разглядывал берег. Он указал на две неровные колеи, тянувшиеся мимо пары потемневших от непогоды хибарок на гряду невысоких холмов. – А вот этого, похоже, и ожидал наш капитан.

К нашему кораблю приближалась маленькая лодочка без палубы. На веслах сидели два человека, а еще один стоял у руля. Сложив руки рупором, он крикнул:

– Редвальд! В полдень кнорр уйдет в Дунвич. Как только он отчалит, можешь занять его место.

– У меня тут пассажиры. Забери их на берег! – крикнул в ответ наш капитан.

Такая забота Редвальда неслабо удивила меня.

– Пока что нет никакой спешки. Мы с Озриком могли бы и подождать, – сказал я ему.

– Я хочу, чтобы вы как можно скорее ушли с корабля, – проворчал он. – Видите ту здоровую посудину? Это кнорр. Его капитан перед отходом обязательно захочет зайти ко мне и поболтать. – Увидев, что я не собираюсь отступить от борта, Редвальд пристально взглянул на меня бледно-голубыми глазами, скорчил многозначительную мину и добавил: – Дунвич – порт на английском берегу. Во владениях короля Оффы. А слухи расходятся очень быстро.

Лодка с чуть слышным стуком уперлась в борт корабля.

– Но Вало останется здесь, – сказал я.

Редвальд поморщился:

– Ладно. Только пусть не высовывается на палубу.

Я совсем было собрался перелезть в ожидавший ялик, когда корабельщик вдруг взял меня за плечо. Вынув из-за пояса моряцкий кинжал в ножнах, он протянул его мне: