Гибридная война. Выжить и победить - Магда Евгений Валериевич - Страница 6

Начало ХХІ века стало периодом серьезных испытаний для мирового сообщества. Казалось бы, чем дальше история уходит от момента завершения Второй мировой войны, тем больше у человечества возможностей сделать необходимые выводы, провести своеобразную «работу над ошибками». Закономерно, что уровень развития общества, сознания, технологий определяет место и роль военного аргумента в международной политике. Война эволюционировала от «последнего довода королей» до своего рода смирительной рубашки, которая вполне способна удушить в смертельных объятиях не одного потенциального агрессора.

Вызовы современного мира находят отражение и в военной науке. Один из авторов концепции гибридной войны Фрэнк Хоффман справедливо заметил, анализируя войны ХХІ века, что «война есть не только военные действия, проведение сражений. Необходимо принимать во внимание и учитывать социально-культурные, техноэкономические и геополитические измерения войны. Война является развивающейся реальностью, и наше понимание и лексикон также должны развиваться, чтобы быть в состоянии ухватить данную эволюцию — новые условия для своего описания и решений требуют новых типов оружия для максимально эффективного реагирования и новых творческих методов и концепций»[34].

Характер современных и будущих войн определяется тенденциями развития форм и способов ведения вооруженной борьбы. Среди них следует обратить внимание на следующие факторы.

— Постоянно возрастающее значение стратегического неядерного сдерживания противника путем массового оснащения войск новейшими средствами вооруженной борьбы для ведения неядерных, неконтактных (дистанционных) боевых действий. Боевые действия больше не соревнования в численности вооруженных отрядов, а смотр их оснащенности и боевой подготовки.

— Нарастающая роль динамичности и маневренности в действиях войск на разрозненных направлениях с широким применением сил быстрого реагирования, аэромобильных войск и войск специального назначения. Маневренные и отлично подготовленные отряды способны решить судьбу военного противостояния.

— Расширение пространства и масштабов вооруженной борьбы, перенос боевых действий с земли и поверхности морей в воздух, под воду и в космос. Одновременное огневое и электронное поражения войск, объектов тыла, экономики, коммуникаций на всей территории противника.

— Постоянное возрастание роли противоборства в информационной сфере и использование новейших информационных технологий.

— Борьба с международным терроризмом, создания экспедиционных сил для проведения миротворческих и антитеррористических операций[35].

Поэтому, собственно, гибридную войну можно в общих чертах определить как совокупность заранее подготовленных и оперативно реализованных действий военного, дипломатического, экономического, информационного характера, направленных на достижение стратегических целей. Ее ключевое значение заключается в подчинении интересов одного государства другому в условиях формального сохранения политического устройства страны. К базовым компонентам гибридной войны можно отнести традиционные и нестандартные угрозы, терроризм, подрывные действия, новейшие и нешаблонные технологии для противодействия превосходящему в компоненте военно-политической мощи противнику.

Гибридная агрессия — это комплекс разнородных воздействий на противника регулируемой величины и комбинируемого характера, применяющиеся по заданному алгоритму, где военные средства не являются доминирующими. Коротко ее можно охарактеризовать как войну-трансформер, которая, как и классическая война, включает в себя военный компонент, спрятанный глубоко внутри. Этот факт важен для понимания сути гибридной войны. Снаружи постоянно находятся другие — невоенные — оболочки, что и не позволяет идентифицировать гибридную войну как войну классическую. Поэтому ключевым в приведенном определении является понятие «агрессия», вопреки тому, что большинство ее компонентов не выглядят как война.  [36]

Комплекс Т-войны включает в себя воздействия, характерные для традиционной войны:

— информационно-пропагандистские;

— политико-дипломатические;

— торгово-экономические с элементами лоббистскокоррупционных;

— энергетические и инфраструктурные;

— разведывательно-диверсионно-партизанские;

— регулярные боевые действия;

— возможность ограниченного применения тактического ядерного оружия.

Отличие состоит в том, что на начальном этапе гибридной войны невоенные воздействия превалируют перед военными или вовсе отсутствуют. Оказываемые на противника элементы воздействия могут варьироваться верховным командованием по алгоритму, который тоже может изменяться по ходу ведения гибридной войны.

Отсутствие четкого понимания сути гибридной войны не позволяет сформулировать адекватный ответ на ее вызовы. Человечество, чего греха таить, привыкло действовать по шаблону, и действия в случае войны не являются исключением. Неопределенность формы и многоликость проявлений гибридной войны делают ее концепцию весьма гибкой и применимой ко многим конфликтам.

В украинском случае необходимо рассматривать события на Евромайдане как важную часть гибридной войны против Украины, своеобразную разведку боем, которую проводили не «зеленые человечки», а представители украинских правоохранительных органов, но уже находившиеся под внешним управлением. И разгон студентов в ночь с 29 на 30 ноября 2013 года, и последовавшие за этим столкновения на ул. Банковой у Администрации Президента 1 декабря того же года, и гибель Небесной сотни в сегодняшних условиях представляются именно как составляющая гибридной войны в части навязанного управления.

Сегодня Россия на Донбассе использует против Украины политически контролируемые подразделения хорошо подготовленных профессионалов, мимикрирующих под представителей местного криминалитета или «патриотов родного края». Такая методология имеет под собой логическое пояснение: авторитет России на международной арене выше украинского, а дипломатия Москвы была намного более последовательной, чем дипломатические усилия Киева на протяжении всего периода украинской независимости. Поэтому Россия могла себе до последнего времени позволить делать ставку на «игнорирование очевидного», осознавая, что западная модель демократии предполагает наличие определенного времени для смены устоявшихся позиций. Не станем сбрасывать со счетов и фактор ядерного оружия, упоминание о котором все чаще звучит из уст российских дипломатов в ходе непубличных консультаций по вопросу урегулирования конфликта на Донбассе.

Польский аналитик Лукаш Вуйчик пришел к любопытному выводу, анализируя весенние события 2014 года в Украине: «Путин извлекает уроки из истории. На его понимание войны особенно повлияла вторая чеченская операция (1999–2009). Поэтому, в частности, новая российская стратегия делает упор на солдат из «ниоткуда», будто бы не принадлежащих никакому государству и благодаря этому не подпадающих под какие-либо законы и конвенции. «Зеленые человечки» на востоке Украины — это своеобразный гибрид, нечто среднее между солдатами и террористами: неизвестно, кто они и кто ими командует. А если нет командиров, не с кем вести переговоры о капитуляции, не с кем обсуждать условия перемирия. Если начнется стрельба, неизвестно, на кого возложить за нее ответственность и в кого целиться. Непросто с этими людьми и местным жителям, так как неясно, где они еще могут появиться»[37].

Выше я уже говорил о том, что Оранжевая революция, как и цветные революции в Грузии и Киргизии, стимулировала Россию к поиску новых инструментов влияния на постсоветском пространстве. Важным элементом апробации военных планов выглядит августовская война 2008 года в Грузии, закончившаяся для кавказской республики потерей Абхазии и Южной Осетии, превратившихся в марионеточные государства. Интересно, что самопровозглашенные ДНР и ЛНР, за создание которых на «референдумах» высказалось подавляющее большинство местных жителей (89 % и 96 % соответственно) остаются не признанными ни одной страной в мире, включая Россию. И это «подвешенное состояние» — также элемент гибридной войны.