Русская Атлантида - Слуцкий Вадим - Страница 3

Они не имели ни монотеистической религии (в конце своего существования Монгольская империя приняла ислам, но это был уже её закат), будучи самыми грязными язычниками; ни письменности; были кочевым народом. Они ели руками, вытирая жир с рук об одежду, т. е. не имели ни столовых приборов, ни полотенец, не знали никакой гигиены. У них не было медицины и врачей, не было наук.

Их уклад был именно такой, какой всегда был принят в России и назывался «самодержавием». Есть Хан — и всё делалось по слову Хана. Хан — это земной Бог, который всё знает и понимает лучше любого из своих поданных и лучше, чем все они, вместе взятые. Слово Хана — закон, и нет другого закона. Хорошо то, что разрешает Хан. Плохо — то, что неугодно Хану. Безоговорочное послушание слову Хана — это главная норма поведения.

Монголы не умели делать ничего, кроме пастьбы скота и войны. Они не умели даже строить дома, а жили в палатках, сделанных из шкур животных.

Такой это был народ.

В то время, напомню, существовало уже множество цивилизованных народов: китайцы (завоёванные монголами), народы Средней Азии (их также завоевали монголы) и Европы (монголы покорили восточноевропейские народы).

Однако, сталкиваясь с цивилизованными народами, монголы не чувствовали себя ущербными, не смущались тем, что они такие дикие, — и нисколько не стремились меняться. Более того, они гордились собой!

Как им это удавалось?

С их точки зрения, они были «Потрясателями Вселенной» (это самоназвание). Они завоевали всех — и все их боялись. Значит, они — самые сильные и самые лучшие.

Монгол ощущал себя сильным и значительным потому, что он был частью мощной машины разрушения — Орды.

Один из современных философов (к сожалению, я не помню, кто именно) называл это «Ощущением капли, почувствовавшей себя океаном».

Я сам по себе — ничто, крохотная капелька. У меня нет индивидуальности: я такая же, как миллионы других капелек. У меня нет своей воли: я подчиняюсь общему движению ветра и волн, я такая, как все.

Но слитая с другими каплями, я — мощная разрушительная стихия, которой все боятся. Я крушу корабли и топлю людей в пучине. Я необыкновенна и сложна. Я ничто — и я всё!

Вот так научились удовлетворять свою потребность в самоуважении монголы.

Русские восприняли от них эту традицию.

Нормальный человек — не отказывающийся от взросления — уважает себя тогда, когда соответствует каким-то требованиям, предъявляемым к нему обществом, людьми — и, несомненно, тем требованиям, которые он сам к себе предъявляет. Он сам должен стать каким-то, чего-то достичь. Научиться какой-то профессии, создать семью. Научиться строить отношения с людьми, уважать их и вызывать ответное уважение.

Он сам должен стать каким-то.

Ничего подобного от раба не требуется. Он должен только быть послушным: это главная добродетель беспомощных маленьких детей — и рабов. Больше ничего ОТ СЕБЯ самого раб не требует и не ждёт. И общество, и другие рабы — тоже ничего другого от него не требуют.

Требования же предъявляются не к каждой отдельной капле, а ко всему океану. Не к человеку — а к государству.

Государство должно быть мощным и сильным, таким, чтобы его все боялись. Все — не только внутри, но и вовне. Оно должно быть очень большим.

Откройте карту Монгольской империи и сравните с картой Российской империи (и современной России). Вы увидите, что контуры и размеры очень похожи. Монгольская империя находилась южнее и была несколько больше — но незначительно.

Даже это сопоставление говорит о явном сущностном сходстве.

Сила государства при этом понимается как возможность осуществить любое насилие — где угодно и над кем угодно. Как способность вызывать у всех страх.

Именно перенесение с себя на государство (или Орду) оснований для самоуважения — это главная причина патологического стремления к территориальным захватам, равно присущего и монголам, и русским, — и поразительной жестокости общественного уклада, также одинаково свойственного и тому, и другому социуму.

Итак, я уважаю себя — не потому, что я какой-то: я никакой, полное ничтожество, подтирка своего начальника.

Но зато — я океан: я — вместе с миллионами точно таких же капелек, песчинок — составляю Великое Государство, которое всем внушает трепет.

«Боишься — значит уважаешь!» — это могли придумать только русские. Если не придумали до них монголы.

Как видим, территориальные захваты необходимы русским для самоуважения. Бесчеловечное, жестокое государство — тоже нужно именно для этого: ведь государство должно вызывать страх.

Вот почему русские, в массе своей, — добрые в быту (одна из немногих славянских черт, сохранившихся у них), но поразительно бездушные и жестокие на службе государевой. Тот же самый человек — в общении с родственниками, друзьями, соседями — один, на службе — совершенно другой. Потому что там он — часть Великого Государства, которое тем и славно, что бесчеловечно.

Отказаться от самоуважения — человек не может.

Повторяю, есть такая потребность, которая является частью т. н. «человеческой природы», — и уничтожить её невозможно.

Но — можно по-разному удовлетворять эту потребность.

Неудовлетворение же её страшно мучительно, невыносимо для любого человека.

Можно ли сменить один способ удовлетворения (патологический) на другой (конструктивный: за счёт роста и взросления)?

Да, конечно.

Но это делается не так, как в России в 90-е гг.

Нельзя оставлять народ в пустыне без вожака. Потому что он тут же поспешит назад, к «котлам с мясом», у которых, по преданию, сидели евреи, когда были рабами в Египте.

Народ, который жил в рабстве, — слаб и изнежен. Психологически, конечно. Он не хочет терпеть и ждать, а хочет всего и сразу. Он не понимает, что такое отсроченное удовлетворение: ему подавай сладкую конфетку в ротик здесь и сейчас.

Ах, «демократия» — это, оказывается, не так уж сладко?! Ну, ничего! У нас есть наша проверенная тихая пристань: монгольское рабство.

Провести через эту пустыню — где уже нет удовлетворения, даваемого беззаботностью и лёгкостью рабского существования, и уже нет самоуважения, даваемого тем, что мы — часть Великого Государства, которого все боятся — огромную толпу вчерашних рабов — это надо было суметь. Надо было учитывать их психологические особенности.

Наконец, надо было ещё видеть цель и понимать, как до неё дойти.

Ничего этого у Гайдаров-Чубайсов, разумеется, не было.

И так народ — в пустыне, без удовлетворения и без самоуважения, — остался один.

И быстренько рванул назад: в уже давно опробованные райские кущи рабства.

А раз так — то ему снова нужно уважать себя.

Получать удовлетворение и достигать самоуважения же он умеет исключительно одним-единственным способом.

Вот почему — раз не отказались от «я начальник — ты дурак, ты начальник — я дурак» как основного принципа социального устройства — то и от Империи отказаться не могут. Потому что тогда не за что уважать себя.

Так что имперское сознание не Путин восстановил. Приписывать заслугу (или вину — это не имеет значения) во всём, что происходит, первому лицу государства — это тоже традиция монгольского рабства. Путин — просто ничтожество, щепка, несомая бурным течением.

Восстановление имперского сознания было неизбежно и происходило вполне последовательно в последние 15 лет — потому, что народ не захотел меняться и менять свой образ жизни, а, значит, иной способ обрести самоуважение был ему заказан. Кто бы ни был у власти в такой ситуации — было бы то же самое.