Увязнуть в паутине (ЛП) - Марченко Владимир Борисович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/73
• Следующая

Шацкий проехал под рассыпающимся виадуком, свернул в Лазенковскую и припарковался под домом культуре, тепло подумав о находящемся в паре сотнях метров стадионе, на котором столичные воины только что разнесли в пух и прах «Белую Звезду».[12] Шацкий не сильно интересовался спортом, но вот Вероника была такой рьяной болельщицей, что, хочешь — не хочешь, он мог на память перечислить результаты всех матчей «Легии» за последние пару лет. А завтра его жена наверняка отправится в трехцветном шарфике на матч. Четвертьфинал кубка.

Теодор закрыл автомобиль и поглядел на дом по другой стороне улицы, одно из наиболее курьезных зданий столицы, рядом с которым Дворец Культуры и микрорайон за Желязной Брамой представляли собой пример не тай уж настырной, приглушенной архитектуры. Когда-то здесь был приходской костел Ченстоховской Божьей Матери, полностью уничтоженный во время войны как одно из мест повстанческого сопротивления. Целые десятилетия не отстраиваемый, он пугал мрачными развалинами, культями колонн, открытыми подвалами. Когда, в конце концов, костел воскресили, он стал визитной карточкой хаотичности города. Всякий проезжающий по Лазенковской Трассе видел эту кирпичную химеру: смесь костела, монастыря, крепости и дворца Гаргамеля. Именно в этом месте когда-то появился Злой.[13] И вот теперь обнаружили труп.

Шацкий поправил узел галстука и перешел на другую сторону улицы. Начало капать. У ворот стояла патрульная полицейская машина и еще одна полицейская машина без особых отметок. Возле них несколько зевак, которые вышли после утренней мессы. Олег Кузнецов разговаривал с техником из столичной криминалистической лаборатории. Он прервал свою беседу и подошел к Шацкому. Оба обменялись рукопожатиями.

— Что, после того собираешься на коктейль на улицу Розбрат?[14] — съязвил полицейский, поправляя лацканы пиджака приятеля.

— Слухи о связях политики с прокуратурой столь же преувеличены, что и сплетни о дополнительных источниках доходов варшавских полицейских, — отрезал Шацкий. Он не любил, когда над ним смеялись из-за этого костюма. Какая бы ни была погода, на нем всегда были костюм, сорочка и галстук, потому что он был прокурором, а не подвозил продукты в овощной магазин.

— Что тут у нас? — спросил он, вытаскивая сигарету. Первую из трех, которые разрешал себе ежедневно.

— Труп один, подозреваемых четверо.

— Боже, снова какая-то алкогольная поножовщина. Не думал я, что в этом городе даже в церкви можно найти малину. К тому же, в воскресенье покромсали типа, уважения ни на грош. — Шацкий был по-настоящему оскорблен, а еще он был разъярен тем, что и его семья тоже пала жертвой убийства.

— Тео, ты не совсем прав, — буркнул Кузнецов, поворачиваясь во все стороны, чтобы найти такую позицию, где ветер не мог бы сдуть пламя зажигалки. — В этом здании, помимо костела, имеется куча различных фирм. Помещения сданы в поднаем школе, центру здоровья, различным католическим организациям, есть нечто вроде дома для говений. Различные группы приезжают сюда на уикенд молиться, слушать проповеди и так далее. Как раз сейчас комнаты снял на три дня психотерапевт с четырьмя пациентами. Они работали в пятницу, работали в субботу, после ужина расстались. Сегодня утром на завтрак пришел врач и три пациента. Четвертого нашли чуточку позже. Увидишь, в каком состоянии. Все те помещения находятся в отдельном крыле, туда нельзя попасть, не проходя мимо швейцарской. На окнах решетки. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Никто — до сих пор — пока что не признался. Один труп, четверо подозреваемых — трезвых и нормальных членов общества. И что ты на это?

Шацкий погасил сигарету и отошел на несколько метров, чтобы бросить окурок в мусорную корзину. Кузнецов свой бычок щелчком послал на улицу, прямо под колеса автобуса 171-го маршрута.

— Не верю я, Олег, в подобные истории. Сейчас окажется, что швейцар полночи проспал, тут какой-то жулик заскочил, чтобы свистнуть что-нибудь на бутылку вина, по дороге наткнулся на бедного неврозника, перепугался сильнее, чем тот и воткнул ему заточку. Похвалится кому-нибудь из ваших доносчиков, дело и закроют.

Кузнецов пожал плечами.

Шацкий верил в то, что сказал Олегу, но чувствовал нарастающее любопытство, когда они вошли в дверь и по узкому коридорчику направились в небольшой зал, где лежал покойник. Он сделал глубокий вздох, чтобы проконтролировать возбуждение и страх перед контактом с трупом. Когда он увидел тело, на его лице уже было написано профессиональное безразличие. Теодор Шацкий спрятался за маской чиновника, стоящего на страже правопорядка в Республике Польша.

Мужчина в пепельного цвета костюме, лет около пятидесяти, несколько костлявый, уже прилично седеющий, но без лысины, лежал навзничь на покрытом зеленым линолеумом полу, совершенно не соответствующем низкому крестовому своду.

Рядом с ним стоял серый, старомодный чемодан, запираемый не на молнию, но на два металлических замка, дополнительно запираемый короткими ремешками с пряжками.

Крови было немного, да почти что и не было, только Шацкий, благодаря этому, вовсе не почувствовал себя лучше. Ему потребовалось много сил, чтобы уверенным шагом подойти к жертве и присесть на корточках у ее головы. Желчь подступила к горлу. Теодор проглотил слюну.

— Отпечатки? — безразличным тоном спросил он…

— На орудии преступления никаких, пан прокурор, — ответил начальник техников, присаживаясь с другой стороны тела.

— Мы собрали в других местах, точно так же, как и микроследы. Запаховые пробы взять?

Шацкий отрицательно покачал головой. Если покойный последние пару дней пребывал с лицами, одно из которых его и убило, то запах не поможет. Сколько раз подобную улику не признавали в суде, что просто жалко было беспокоить техников.

— А что это вообще такое? — обратился он к Кузнецову, указывая на законченный пластиковой ручкой штырь, выступающий из правого глаза жертвы. Ему сделалось легче, потому что по причине вопроса можно было отвести взгляд в сторону полицейского, вместо того, чтобы пялиться на серо-бордовую массу, которая когда-то должна была быть глазом мужчины, а теперь застыла на щеке в форме, упрямо наводящую Шацкого на мысль о болиде Формулы 1.

— Вертел, — ответил Олег. — Или нечто подобное. В столовой имеется целый комплект в том же самом стиле: ножи, тесак, вилки-ложки…

Шацкий понимающе кивнул. Орудие преступление взято отсюда. Тогда, какой остается шанс, что убийца пришел с улицы? Практически, никакого; теоретически же суд может признать, что здесь прохаживалась толпа, как на Маршалковской,[15] которую никто не заметил. А всяческие сомнения… и так далее.

Он размышлял, как разыграть все со свидетелями, а вообще-то — подозреваемыми, когда в зал заглянул полицейский.

— Пан комиссар, там жена покойного приехала. Повстречаетесь с ней?

Прокурор вышел с Олегом во двор здания.

— Как там его звали? — шепнул Шацкий Кузнецову.

— Хенрик Теляк. Жену зовут Ядвигой.

У патрульного автомобиля стояла женщина из разряда тех, о которых мужчины говорят: а ничего. Довольно высокая, худощавая, в очках, со слегка седеющими темными волосами, с решительным выражением на лице. На ней было светло-зеленое легкое платье и сандалии. Когда-то она должна была быть красоткой, сегодня же гордо несла уходящую внешность.

Кузнецов подошел к ней, отдал уважительный поклон.

— Добрый день, меня зовут Олег Кузнецов, я комиссар полиции. Это вот прокурор Теодор Шацкий, который будет вести следствие. Прошу принять глубочайшие выражения соболезнования. Обещаем сделать все, что в наших силах, чтобы найти и наказать убийцу вашего мужа.

Женщина кивнула. Выглядела она какой-то отсутствующей, похоже, уже приняла что-то успокоительное. А может она еще не вполне осознавала того, что случилось. Шацкий знал, что первой реакций на смерть близкого человека всегда бывает неверие. Боль приходит потом.

• Предыдущая
• 3/73
• Следующая