Жизнь охотника за ископаемыми - Штернберг Чарльз Г. - Страница 26

Когда мы с Джорджем набирали достаточное количество ископаемых, мы отвозили их на ранчо Беттона. Однажды мы запоздали выехать и увидели, что надо поторапливаться, если мы хотим добраться до ранчо засветло. Но тут случилось происшествие, которое нас задержало.

В одном месте нашего пути нам приходилось проезжать мимо нескольких грязевых источников: круглых колодцев, до краев наполненных желтоватой грязью такой густоты, как известковый раствор у штукатуров. В сырую погоду они постоянно вскипали, не переливаясь через край. Но в тот день источники были покрыты твердой коркой сухой грязи, которая глубоко растрескалась по всем направлениям.

Я крикнул Джорджу, который вел вьючную лошадь, чтобы он присмотрел за ней, как бы она не попала в колодец, мимо которого мы как раз проезжали. Но не успел я еще закончить фразы, как несчастная кляча поскользнулась, попала в середину корки, пробила ее и завязла в густой вонючей грязи. Чувствуя, что тонет, она начала биться, что бы вскинуть передние ноги на твердый край колодца. Так она и повисла, причем широкий вьюк — мы увязали вдоль нашу палатку и одеяла — помогал ей держаться на поверхности.

Мы соскочили с коней и бросились спасать наши драгоценные ископаемые, по сравнению с которыми все остальное, включая и злополучную вьючную лошадь, ничего не стоило. Пришлось разрезать веревки, которыми ископаемые и лагерное снаряжение были привязаны к спине животного; а когда все это очутилось в безопасности на твердой земле, мы завязали веревку кругом шеи пони и вытащили его самого. Он сам перепугался, конечно, и выбивался из сил, чтобы помочь нам. Наверно, вам не доводилось видеть лошадь, похожую на нашего пони, когда мы его вытащили. Все его тело было покрыто слоем липкой и вязкой желтой грязи, которую мы никак не могли соскоблить. Пришлось отвести его к реке и там задать ему такую чистку, какой, думается мне, никогда не подвергалась до того дня ни одна лошадь.

Все это отняло у нас немало времени; до ранчо мы добрались только поздно ночью. Мы привыкли, когда приезжали в хижину, пользоваться припасами из кладовой м-ра Беттона, если нам не хотелось возиться с нашим вьюком, раскрывать его и доставать свои припасы. Поэтому мы отвели лошадей в сарай, отсыпали им щедрую порцию овса и вдоволь положили сена, а сами отправились в кладовую, чтобы взять себе чего-нибудь на ужин: мы, разумеется, изрядно проголодались к тому времени.

После ужина я улегся на одеялах отсутствовавшего хозяина и закурил мирно трубку, как вдруг в дверь застучали. Это меня очень удавило, потому что в обычаях страны было входить без предварительного стука. Я крикнул: «войдите!» Вошел низкорослый плотный человек; он сказал, что ночь застигла его в пути, что он и его упряжка нуждаются в отдыхе, пище и крове; он спрашивал, не пустим ли мы его к себе.

— Ну, конечно! — ответил я. — Ранчо принадлежит не мне, но мы только что поставили лошадей в сарай, где сена и овса вдоволь; да и еды здесь хватит на всех. Джордж покажет вам дорогу в сарай и поможет распрячь, а у меня к вашему возвращению поспеет ужин.

Он поблагодарил и ушел. Пока они возились с лошадьми, я приготовил горячий ужин из припасов, взятых в кладовой м-ра Беттона. Трапеза пришлась очень по вкусу нашему полуночному гостю.

Я снова улегся на постели и взялся за трубку; завязался приятный разговор с незнакомцем. Но внезапно у меня мелькнула мысль: «А что, если это — владелец ранчо?» Я мгновенно соскочил с постели и поставил вопрос напрямик:

— Вы знаете Ли Беттона?

— Да мы встречались, — был ответ.

— Вас ведь именно так зовут? — спросил я.

— Да, ответил незнакомец, и я почувствовал себя так неловко, что готов был провалиться.

Но тут настала очередь м-ра Беттона показать, что за человек он был. Когда я начал извиняться за непринужденность, с которой мы расположились в его доме, словно у себя, и пользовались всеми его запасами, он сказал мне, что мы поступили совершенно правильно, и что он чувствовал бы себя оскорбленным, если бы мы действовали иначе.

Он сделался верным нашим другом и помощником. Его бревенчатая хижина оказалась незаменимым пристанищем для нас в холодные октябрьские ночи.

В продолжение 1877/78 года я стоял лагерем на Сосновой речке (Пайн-крик) в штате Вашингтон, обследуя окрестные болота, и боролся с водой, спасая образцы. Мы дорылись на глубине трех с половиной метров до слоя хряща, в котором можно было рассчитывать найти кости. Но каждое утро мы находили, что яма за ночь наполнялась грязью и водой: часами приходилось вычерпывать их. Когда же мы в конце концов очищали яму, у нас не оставалось ни времени, ни сил для собирания ископаемых. Это занятие продолжалось день за днем; и право, чем дальше мы рыли, тем больше воды приходилось отливать. Я не думаю, чтобы мы были в сухом платье, хоть один день за всю зиму. Но, по счастью, погода стояла теплая, и мы не страдали от холода.

Двадцать третьего апреля я отправился с лошадьми и с повозкой в форт Валла-Валла; Джо Хуфф и «Джек» Вортман — мои помощники, сопровождали меня. Вортмана мне подсунул мой брат, хирург в форте Валла-Валла; Джек в то время был славным понятливым юношей и шесть месяцев прогостил у меня на Сосновой речке; впоследствии он создал себе имя в науке, как д-р Д. Л. Вортман.

Мы ехали по предгорьям Синих гор (Блю-маунтен) в юго-западном направлении, проезжая мимо прекрасных пшеничных полей той плодородной местности. Доехав до станции Каюз в Уматильском заказнике, мы поднялись по отлогим склонам гор и выехали по другую сторону в Большой Круг; когда-то это место было ложем древнего озера, а теперь представляло собой прелестную долину, спрятанную среди холмов. Оттуда мы поехали к югу до Беккер-сити, оставили позади зубчатые скалы гор Пороховой реки (Паудер-ривер) и переправились через реку Джон-дэй у Каньон-сити.

Второго мая мы стояли лагерем на большом лугу, находившемся на противоположном склоне гор. Мои молодцы пошли на охоту и принесли оленя. Третьего мая наш путь снова лежал через суровые горы, местами покрытые льдами, так что нам приходилось вырубать ступеньки для наших лошадей, которые были подкованы без шипов. Мы проехали большое золотоносное пространство, где множество людей занимались рытьем и промывкой золотоносного песка. Вся поверхность земли в этой местности была изрыта и обезображена ямами, рвами и кучами земли.

Пятого мая, проехав Каньон-сити, мы отправились на реку Джон-дэй. Снег шел почти весь день. По дороге мы встретили человека, который рассказал о местности, богатой окаменелыми листьями, у ранчо Ван-Хорна. Проехав двадцать пять километров, мы нашли указанное место и собрали несколько превосходных экземпляров. Отпечатки листьев найдены в большом количестве в мягком глинистом сланце; они представляли собой хорошо сохранившуюся флору третичной системы. Вечером мы лакомились крупной лососью, которую я поймал в оросительном канале.

Шестого проработали весь день. Я собрал двести образцов, а м-р Вортман — восемьдесят пять. Все они были очень хороши; среди них оказался дуб, тополь и другие виды. Я нашел также несколько рыбьих позвонков. Это был второй случай, когда мои находки остались неизвестными. Профессор Коп сказал мне незадолго до своей смерти, что эти образцы никогда не были изучены и определены.

В той местности есть пласт породы настолько легковесной, что она плавает на воде. Я бросил большой кусок в воду и с удивлением увидел, как он поплыл вниз по реке. Я первый раз видел такой камень — легче воды!

Седьмого мая, после двухнедельного переезда из Валла-Валла, мы добрались до Дэйвиля, расположенного ниже брода через южный рукав реки Джон-дэй. Одним из первых людей, которых я встретил там, оказался некий Билль Дэй, ставший вскоре моим помощником. Он много лет жил в той местности: он собирал коллекции ископаемых позвоночных и отсылал их обычно профессору Маршу. Я имел возможность приобрести большую и превосходную коллекцию у него и у другого горца, м-ра Вэрфильда, который также посвятил немало времени собиранию ископаемых. Оба они служили у профессора Марша во время его экспедиции по тем местам и были очень внимательными работниками.