Приключения Джона Девиса. Капитан Поль (сборник) - Дюма Александр - Страница 34

– Я уверен в этом.

– А позволь спросить, когда?

– Сегодня часов в семь или восемь.

– И ты пойдешь?

– Разумеется.

– Ступай, любезный. Конечно, и я ни за что бы в свете не отказался от такого увлекательного приключения. А я сделаю то, что ты бы сделал в подобном случае, если бы был на моем месте, а я на твоем.

– Что же ты сделаешь?

– Этого я тебе не скажу.

– Делай, что хочешь, любезный Джеймс. Я полностью полагаюсь на твою дружбу.

Джеймс пожал мне руку, я окончил свой туалет, и мы вместе вышли на палубу.

Залп пушек от Сераля возвестил народу, что он скоро будет наслаждаться лицезрением своего падишаха. На этот отвечали другие залпы в янычарской казарме и Топхане. Все корабли, стоявшие на якоре в Босфоре, подняли флаги и тоже начали палить. Константинополь представлял в эту минуту истинно волшебный вид: весь Золотой Рог был в огне, с нашего корабля, который прыгал и гремел, подобно другим, сквозь промежутки дыма мы видели мечети, укрепления, минареты, красивые дома, сады, наполненные густой зеленью, кладбища с огромными кипарисами, амфитеатр зданий, беспорядочно нагроможденных, и все это, видимое сквозь дымный туман, принимало гигантские размеры, фантастические формы и казалось словно сном. Настоящая волшебная страна!

Эти залпы со всех сторон призывали нас в Сераль, мы сели с капитаном в баркас и поспешили к берегу. Там ждали нас богато украшенные лошади, мне достался прекрасный серый конь в яблоках, с золотой сбруей, конь, на котором не стыдно было бы разъезжать главнокомандующему в день битвы. Я вскочил на него с легкостью, которой позавидовали бы многие морские офицеры. У ворот Сераля мы встретили нашего посла и лорда Байрона, последний был в алом мундире с богатыми золотыми нашивками, похожем на мундир английских адъютантов. Посол пригласил его как постороннего зрителя присутствовать при этой церемонии, а между тем она его чрезвычайно беспокоила. Байрон заботился о том, какое место занять в поезде, потому что он даже в глазах неверных хотел сохранить преимущества своего звания. Эдер тщетно уверял его, что не может назначить ему никакого особенного места, и что турки ровно ничего не понимают в обычаях английской знати, но лорд Байрон успокоился только тогда, когда помощник папского посла, судья в этих делах чрезвычайно сведущий, сам вызвался выбрать ему место в свите Эдера.

Мы вошли в первый двор, где должны были ждать, пока ход начнется, и через несколько минут шествие появилось.

Впереди шли янычары, за ними разные другие войска, грязные и оборванные, потом множество серальских и государственных сановников в колоссальных тюрбанах, наконец явился сам султан Махмуд на пышном арабском коне. Кроме черной собольей шубы и бриллиантового пера на белом тюрбане, никаких других знаков высокого сана на этом государе мы не приметили. Перед султаном шел казначей и бросал в народ мелкие, только что вычеканенные монеты, а за ним секретарь, который принимал в желтый портфель просьбы и жалобы, подаваемые султану. Не знаю, кто шел позади секретаря, да я этим и не интересовался. Посол сделал знак, что нам пора присоединиться к шествию, мы сразу же въехали в пустое пространство, оставленное нам между султанскими телохранителями и какими-то кавалеристами в золотых касках. Мы поехали за его султанским величеством, ослепленные или, лучше сказать, пораженные этим восточным великолепием, которого Европа не могла бы достичь, если бы даже собрала и выставила напоказ все свои сокровища.

Нам надо было проехать весь город, чтобы добраться до мечети султана Ахмеда, стоящей на южном краю знаменитого в византийских летописях ипподрома, который турки называют Атмейданом. Султан с главными сановниками вошел в мечеть. Нам, как неверным, нельзя было входить туда, и потому Махмуд, чтобы сделать для нас это запрещение менее чувствительным, с истинно восточной учтивостью оставил три четверти своей свиты вместе с нами у обелиска Феодосию.

Пробыв в мечети с полчаса, султан снова сел на коня и поехал смотреть на игру в джерид[7]; место для этого турнира – любимой забавы турок и египтян – было выбрано в Пресных Водах.

Мы пустились в путь, миновали Константинов дворец и ехали по берегу до места, где устроены земляные уступы в виде амфитеатра. Посередине, между рядами уступов, была платформа, назначенная для султана и двора его, а в противоположном конце поприща – купа деревьев, под которыми теснились зрители, не имевшие права на почетные места. Как только султан занял свое место, уступы наполнились народом: с одной стороны сидели женщины, с другой мужчины. Мы, европейцы, имеем такие ложные понятия о Востоке, что я чрезвычайно удивился, увидев на публичном празднестве женщин знатнейших фамилий. Правда, они сидели отдельно от мужчин, и притом в покрывалах, но все-таки это доказывало, что они свободнее древних гречанок, которым вовсе не позволялось присутствовать на играх или в гимназиях. Дело в том, что турецкие женщины живут совсем не в таком рабстве, как мы воображаем, за исключением султанских жен, за которыми строго присматривают. Прочие женщины ходят друг к другу в гости, в бани, по лавкам, бывают на гуляньях, принимают у себя врачей, даже некоторых близко знакомых мужчин.

В Европе женщины своими нарядами служат украшением всякому собранию, а здесь совершенно напротив – нарядом отличаются мужчины.

Как только султан занял свое место, стражи, стоявшие по четырем углам поприща, расступились, и оттуда явилась толпа молодых людей. Они скакали так быстро и в таком беспорядке, что ничего нельзя было различить в этом вихре, образовавшем густое ослепительное облако алых седел, золотых шпор, блестящих ятаганов, серебряных нагрудников и рубиновых султанов. Игра началась простыми упражнениями конников. При каждой смене фигур смесь цветов и форм становилась более и более блестящей, группы свивались вензелями, раскидывались цветами, разбрасывались разноцветным ковром. Потом каждый старался выказать свою ловкость, попадая в соперника джеридом или уворачиваясь от его ударов. Тогда пошли в дело трости с железными крючками. Всадники на всем скаку с удивительной ловкостью поднимали ими свои джериды, но другие, пренебрегая этим средством, спускались почти под самое брюхо лошади и поднимали джерид рукой.

Эта дивная борьба продолжалась часа два, ни у одного из всадников не было ни лат, ни шлема с наличником, между тем ни один из них не был ранен, что, однако же, не всегда случается. Наконец ужасная музыка, которой подан был сигнал к началу битвы, раздалась в знак ее окончания. В ту же минуту джериды перестали летать и были прицеплены к седлам, всадники ускакали, поприще опустело.

За всадниками явились канатоходцы, странствующие паяцы, фокусники и ученые медведи. Все эти паяцы начали показывать свое искусство: одни плясали, другие разыгрывали фарсы, третьи делали фокусы-покусы, так что каждый зритель мог выбрать зрелище по своему вкусу или рассеянными взорами окидывать все это странное и разнообразное зрелище. Что касается меня, то, к стыду своему, признаюсь, я был одного мнения с лордом Эссексом из «Кенильворта»[8], который, как читатели, конечно, помнят, предпочитал медведя Шекспиру, и я совершенно предался созерцанию милого четвероногого. Впрочем, надо сказать, что мое внимание разделял с медведем и его укротитель, важный турок, который смеялся не больше своего зверя. К тому же было видно, что он весь, от шелковой кисти своей шапочки до загнутых кончиков туфель, был проникнут честью, которой удостоился. Каждый раз, когда султан изъявлял свое удовольствие, он, в полном убеждении, что это относится к нему и его медведю, останавливался, кланялся, заставлял кланяться медведя, а потом начинал снова. К моему сожалению, это занимательное зрелище было вскоре прервано. Султан встал, чтобы ехать в Сераль обедать. Все сразу же встали в одну минуту: паяцы, фокусники, народ, визири и медведи, все разошлось, исчезло. Наши тоже отправились в Сераль, а я, отдав лошадь слуге, пошел к берегу, сел в лодку и отправился в Галату, там, с помощью нескольких слов французского наречия, которые я уже выучил, и адреса, который дал мне Моисей, я скоро отыскал его лавку.