Фрейлина немедленного реагирования - Лазарева Молка - Страница 35

Как нам рассказал Эридан, драконы — мамы на протяжении долгого времени согревают новорожденных детенышей в своем адском пламени. Это помогает животному окрепнуть и в будущем быстрее встать на крыло, но если этого не происходит — дракончик замерзает и погибает.

На вопрос: откуда Чешуйка вообще взялась в Академии, герцог пообещал,

что выяснит этот вопрос, но, скорее всего, никакой загадки в этом нет.

Вся беда была в горных крысах — которые наглыми оравами рыскали по

Академии в поисках пропитания. Периодически эти мерзкие твари воровали драконьи яйца из гнезд, когда некоторые нерадивые мамаши отвлекались на охоту или еду. Дальше крысы перетаскивали добычу в свои норы, где уже и лакомились деликатесным угощением. Но в тот день, видимо, что‑то пошло не так, и крысой — охотницей полакомился Мурз, тем самым спасши дракончика.

Словно в подтверждение этих слов, Мурз, который до этого терпеть не мог герцога, ласково потерся о его ногу, при этом оставив кучу линялой рыжей шерсти на эридановских брюках. С точки зрения кота, только что он совершил акт невероятной благодарности, круче которого и быть ничего не может!

На вопрос, что же делать дальше и как жить, Эридан ответил философски:

— Дракон пускай будет у Анфисы, не уверен, что я смогу найти в академии других пиромагов в такой короткий срок. А значит, дракона греть будет она, и не дай бог с ним что‑то случится. — в голосе герцога мелькали нотки припугивающей угрозы для нас и беспокойства за малыша. — Когда начнутся занятия, дракона Глебу отнесете, я его предупрежу. А по поводу пробуждения, теперь ежедневно мы будем по часу встречаться с вами и работать над усовершенствованием полученных талантов!

Вот и выходило, что распорядок дня у нас теперь стал сумасшедшим.

С утра одна из нас вставала раньше, чем проснется весь остальной блок, и бесшумным ниндзя в носках относила дракона к Глебу на попечение, а после так же тихо возвращалась обратно. Затем вся наша тройка с понурым видом шла на занятия, маялась дурью на физкультуре, которую теперь вела Терция и превращала уже ставшие привычными экзекуторские занятия в подобие легкой иномирской аэробики.

Сломанных ног стало меньше, точнее, их вообще не стало. Теперь все первокурсницы выстраивались перед преподавательницей этикета и под душевную музыку тянули руки к несуществующему для нас в этом подземелье солнышку.

А вот часы зельеварения нам заменили очень полезной, на мой взгляд,

дисциплиной — лекарской подготовкой. То одного, то второго мага из медпункта снимали с дежурства и отправляли вести пары у горемычных студентов. Зато теперь в экстренном случае мы могли сами на себе и простенький порез заживить, и температуру сбить.

Когда же пары заканчивались, и весь наш курс разбредался кто куда по

Академии, наша тройка с трагичным видом шла в аудиторию боевой магии,

на поруки к Эридану. И уже тут этот изверг начинал отрываться по полной программе.

Сначала он гонял нас по полосе препятствий, потом заставлял метать каблуки, затем мог неожиданно вызвать над нами локальный ливень и облить холодной водой. В общем, герцог измывался как мог, а цель у него была только одна — вымотать нас до беспамятства. В какой‑то момент он прекращал эти пытки, и наша учебная программа с девчонками разделялась. Меня он сажал за книжку по астрологии и требовал составлять предсказания на завтрашний день по звездам, перед Анфисой ставил с десяток свечей и заставлял на расстоянии то зажигать, то тушить их одну за другой, Кристину же сажал в позу лотоса и приказывал медитировать.

Такой метод занятий наш блондинистый садюга ласково называл — шоковой терапией. Мол, если научимся пользоваться даром, когда мятлики перед глазами пляшут и дыхания после бега не хватает, то и в реальной стрессовой ситуации справимся.

Сегодня Эридан перегнул очередную палку и вместо привычной пробежки устроил нам заплыв на сто метров в платьях в сотворённом бассейне.

Плыть в одежде то еще удовольствие, сомнительное и опасное. Туфли пришлось скидывать прямо в воде еще на первом гребке, всю остальную дистанцию я плыла и одновременно боролась с норовящим утянуть на дно платьем. Ровно этим же занимались Крис и Фиса. Они, к слову, доплыли до финиша раньше меня.

— Ну у меня же даже дара нет еще, — не выдержала и взвыла Кристина,

вываливаясь на твердую поверхность, — Меня‑то за что так?

— Чтобы жизнь малиной не казалась, — Эридан возвышался над пытающимися отдышаться подругами, пока я доплывала последние метры до спасительного берега.

Мокрый корсет пережимал грудь, из‑за чего дышать становилось невыносимо трудно, а легкокрылые мотыльки, первый признак навалившейся усталости, сегодня прилетели ко мне чересчур рано и уже через пару гребков грозили отправить меня в ненавязчивый обморок или на дно.

Когда в глазах потемнело окончательно, а в ушах стоял только гулкий шум собственного сердцебиения, до спасительного края бассейна оставался последний гребок. Но куда там… То, что я тону, поняла, почувствовав, как вода с дикой болью врывается в легкие…

Сижу за незнакомым столом, на стуле с высокой резной спинкой. Хотя комната в которой нахожусь смутно мне что‑то напоминает, кажется, она моя.

Ах да, точно! Это сюда ко мне сегодня прибегала Кристина и показывала свой долгожданный брачный конверт.

В моих руках сейчас такой же, вот только безумной радости я от этого события не испытываю, потому что на столе лежит еще один.

В углу каждого из посланий красуется герб разных королевских домов, и от этого становится еще более тошно.

Ну не могу я разорваться на две части, не смогу. И выбрать тоже не могу!

Как быть, когда одна часть души хочет быть с одним, а вторая, разрываясь дикой болью, абсолютно с другим?

И на ответ у меня всего три дня…

Горячие губы плотно прижаты к моим. Воздух с гулким звуком врывается в легкие. Странное ощущение — слышать воздух.

А затем боль!

Не такая, когда ногу ломаешь или ранишься чем‑то острым, а такая, когда воду приходится с силой выплевывать из легких, будто сотни мелких осколков, раскаленных до состояния тысячи солнц, режут тебя изнутри.

Удушливо, противно и, в противоречие внутреннему жару — холодно.

Хотя кто‑то мне все же помогал, бережно придерживал за спину и обнимал за плечи, когда меня выворачивало на каменный пол аудитории боевых искусств.

Открыть глаза, перевести дух и осмотреться я смогла лишь через пару минут. В метре от меня стояли Анфиса и Кристина, по их лицам блуждали странные эмоции — шок, смешанный с удивлением и облегчением. Вот только поздравлять меня со спасением никто из них не спешил, и этот факт интуитивно заставлял напрячься, равно как и тот, что полусидела я сейчас на холодном полу в мокром платье. Его влажные юбки лишь слегка прикрывали мне ноги, а вот верх моего тела, а именно все, что выше талии, был полностью обнажен.

Точнее, не так! Корсет, выгодно подчеркивающий когда‑то грудь, который по всем правилам красивого платья для фрейлины был затянут утром на голое тело, теперь грубо разрезанным лоскутом свисал с моего бедра,

болтаясь на трех нитках в месте, где когда‑то был пришит к юбкам.

То, что я сижу голая перед девчонками меня ни капельки не смущало, все мы женского пола, в конце концов, а вот то, что чьи‑то руки до сих пор меня приобнимали, вводило в ступор. А воспоминание о чужих прикосновениях к губам и сделанном мне искусственном дыхании становилось нестерпимым до желания разбить пару кирпичей об чью‑то герцогскую голову. Кто ж еще,

если не он, мог меня раздеть. Больше тут маньяков не было!

Рывком укрыв грудь руками, я дернулась из непрошеного захвата, вот только фиг меня куда отпустили.

— А ну не дергайся, — прозвучало на ухо чье‑то злыдне — блондиновское,

отчего сердце уползло в пятки, а вот дрыгаться и дергаться захотелось еще больше.

— П — п-пустите, — прохрипела я неузнаваемым голосом и предприняла повторную попытку побега.