Сладкий яд (ЛП) - Эшер Миа - Страница 17

И сегодня я подчиняюсь этому зову.

Неважно, кто кого ловит первым – он меня или я его. Все становится водоворотом эмоций, где мои руки, мой рот, мои легкие – все полно им и ощущениями, которые он во мне пробуждает. Его вкус, запах, голос ласкают меня, а прикосновения развращают. И все остальное теряет значение. Я глотаю его поцелуи, а он – мои стоны. Он пытает меня своими пальцами и дарит экстаз касаниями порочного языка. И когда мое тело начинает ломить от неутоленной страсти, когда я начинаю умолять довести меня до конца, он входит в меня одним глубоким толчком и трахает до тех пор, пока секс, перестав быть сексом, не становится единением тел, стремящихся стать одним целым. Он трахает меня до тех пор, пока перед моими глазами не остается один лишь ослепительный свет, и я кончаю, и волны жара проносятся сквозь все мое тело. И пока он находится глубоко во мне, наполняя меня своей спермой, я – на одно-единственное упоительное мгновение – понимаю, что не одна.

И этого, быть может, достаточно.

Мы лежим в постели, устроившись на боку, и глядим друг на друга. Лоренс выглядит поистине очаровательно с румянцем на скулах, с припухшим от моих поцелуев ртом, с взъерошенными после моих рук волосами. Сложно представить, что этот мужчина управляет многомиллионной империей. Подавшись вперед, я чмокаю его в кончик носа.

Он улыбается – расслабленной, удовлетворенной улыбкой.

– Что это было?

Я счастливо ухмыляюсь.

– Просто захотелось, вот и все, мистер Ротшильд.

Пока мы продолжаем молча смотреть друг другу в глаза, наши улыбки гаснут, словно тающий на улице свет. В наступившем затем покое я ощущаю странное шевеление в области сердца. Я не вполне понимаю, что это. А может, не хочу себе признаваться. Правда всегда и все усложняет, а моя жизнь и без того сложна.

И я отодвигаю от себя это ощущение, заталкиваю его поглубже в место, где все так легко забыть, и позволяю себе наслаждаться моментом.

– Знаешь, после того, как мы познакомились, я пришла домой и погуглила тебя.

С веселым удивлением на лице он выгибает бровь.

– И что же ты раскопала, моя прелестная сыщица?

– Помимо того, что ты баснословно богат и имеешь склонность к актрисам с моделями? – Я кошусь на него, а после, когда он хмыкает, однако ничего из сказанного не отрицает, закатываю глаза. – Немногое. Но мое внимание привлекла статья одного блогера. Там говорилось, что в молодости ты якобы пережил сокрушительное любовное разочарование и потому теперь ни с кем не можешь остепениться. Такое романтическое клише, да? Но мне интересно, правда ли это?

Следя за своей рукой, Лоренс начинает рисовать спирали на моей талии. От нежного прикосновения по мой коже бегут мурашки. На мгновение на его лицо набегает тень.

– Ты разве не знаешь, что любопытство убило кошку?

Закрыв глаза, я переворачиваюсь на спину, сдаваясь Лоренсу и его гуляющим по моей коже пальцам. Мое дыхание ускоряется, пока его рука исследует все уголки моего тела – изучая, запоминая, воспламеняя его.

Он колеблется, явно взвешивая, сколько можно мне рассказать.

– Ей было семнадцать, когда я ее встретил, и она была совершенно недосягаема для меня. Я тогда был эдаким стоиком – серьезным, неулыбчивым парнем двадцати восьми лет, больше похожим на сорокалетнего, как шутили мои друзья. Любые движения в ее сторону были для меня исключены. В свою защиту скажу, что я не знал, сколько ей лет, когда впервые ее увидел. Я знал одно: что женщины прекраснее я еще не встречал.

– Как-то раз я попал без зонта под ливень, пока шел к себе в офис, и решил переждать непогоду в ирландском пабе, попавшемся по пути. Я зашел туда и направился к стойке, где седой старик протирал бокалы. Усевшись и заказав себе выпить, я огляделся и в тот же миг увидел ее. Она что-то записывала в блокнот за столиком сбоку. Я предположил, что она студентка, и трудится над какой-то заданной на дом работой. От усердия у нее между бровей залегла крошечная морщинка, и я поймал себя на том, что меня тянет ее разгладить.

– Она подняла лицо и, когда наши глаза встретились, улыбнулась. Я смутился. Захотел отвернуться, однако из-за ее улыбки не смог. Ее улыбка была бесхитростной, простодушной. Манящей. Так не похожей на все, к чему я привык.

– Она кажется милой. – Я накрываю его руку ладонью. – Но продолжай… Что было после? Ты заговорил с ней?

– Не в тот день, но в итоге да. Я, можно сказать, стал одним из самых преданных завсегдатаев этого паба.

Я смеюсь.

– Как часто ты приходил туда?

– Не пропускал ни дня.

– А она? Тоже всегда была там?

– Да. Вообще она подошла ко мне первой. Я приходил туда изо дня в день с единственной целью все-таки заговорить с ней, но, стоило мне увидеть, как она болтает с другими посетителями, озаряя все помещение своим внутренним светом, и я каждый раз ощущал себя недостойным. Однажды, когда я уже собрался уходить, она подошла ко мне и представилась. Сказала, что ей надоело ждать от меня первого шага, и потому она берет дело в свои руки.

Я пытаюсь представить, какое у Лоренса стало лицо после этих слов, и мягко смеюсь.

– Похоже, она была замечательной. Мне она нравится.

– Как только выяснилось, сколько ей лет, я решил забыть о ней и перестал заходить в тот паб. Но чем дольше держался от нее в стороне, тем сильнее мне ее не хватало, тем больше я хотел ее. Я боролся с самим собой, но победить сердце не вышло. Сердце – оно ведь, знаешь, капризное. Уж если чего захочет, то логика может отправляться к чертям. И в конце концов я вернулся. Со временем мы подружились. Я смирился со своим влечением к ней, пообещав себе подождать, когда она станет совершеннолетней, чтобы тогда начать ухаживать за нею как полагается. – Он делает паузу, полностью уйдя в воспоминания о прошлом.

– Впервые за очень долгое время я ощутил, что во мне видят меня – а не Лоренса, сына Александра и Барбары Ротшильд. – Он качает головой, на красивом лице – мягкая улыбка. – Она была совсем юной, но что-то в том, как она двигалась и смотрела на меня, сводило меня с ума. Шли дни. Я отчаянно влюбился в нее и был счастлив любить ее издалека. Я знал, что и у нее есть ко мне чувства, но насколько они глубоки, не понимал.

– Как-то раз, когда мы после кино возвращались домой, она спросила, почему я до сих пор не поцеловал ее. Я был так ошарашен, что не нашелся с ответом, и тогда она рассмеялась и поцеловала меня сама. В день, когда ей исполнилось восемнадцать, я поговорил с ее дедом. Сказал, что до беспамятства влюблен в его внучку, и попросил разрешения пригласить ее на свидание.

– Почему не с ее отцом?

– Ее родители умерли, когда она была совсем маленькой, и они с младшим братом остались на попечении у бабушки с дедушкой.

Я хмурюсь, думая о том, что ее история очень похожа на историю Ронана. Но потом, не желая думать о нем, заталкиваю эту мысль в подсознание.

– Ее дед дал мне свое благословение. Мой план был таков: пригласить ее на празднование восьмидесятилетнего юбилея своего деда и там наконец-то начать действовать. Когда мы приехали, я представил ее членам своей семьи, близким друзьям и Брэдли Стэнлопу, своему лучшему другу.

Мои глаза удивленно распахиваются.

– Из «Стэнлопской стали»?

Он сжимает челюсти.

– Ты его знаешь?

– Конечно. Не лично, но он встречался с Пенелопой Питт, моей любимой актрисой.

Он горько смеется.

– Да, он такой, наш Брэдли. Он был золотым мальчиком – всеми любимым, всегда с красоткой под боком. Я же рос замкнутым, до крайности стеснительным в общении с девушками и не высовывал носа из книжки.

– Как же вы подружились, если были настолько разными?

– Наши семьи были очень близки. Мы вместе росли и ходили в школу. Я восхищался им, поскольку видел в нем то, чего сам был лишен. Пока я утопал в ответственности и родительских ожиданиях, он был волен делать абсолютно все, что захочет. Полагаю, в глубине души мне хотелось стать на него похожим, узнать, каково это – быть всеобщим любимцем.