Тени школы Кейбл - Гиббс Эбигейл - Страница 32

Он провел рукой по затылку.

— Я… это специально сделал.

На этот раз сдержать взрыв смеха я не смогла и заставила себя замолчать, только прижав руку к губам, все еще улыбаясь. Он наклонил голову сначала вправо, потом влево, глядя на меня в замешательстве, а потом, аккуратно огибая углы всех пред­метов мебели, сел на край стеклянной крышки кофейного столика лицом ко мне. Мы были так близко, что наши колени соприкасались.

Он протянул руку и выпустил мои волосы из-за уха. Высыхая после дождя, они свернулись в локон.

— Тебе идут кудряшки.

Он улыбнулся и отодвинулся, поставив локти на колени и соединив ладони. Мне очень хотелось снова заправить волосы за ухо, но я сдержалась.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Нормально. Я просто…

— Продолжай.

— Мне не хочется выступать в суде в качестве провидца. Люди будут многого от меня ждать, потому что моя бабушка была хорошим провидцем. Ее тень велика. Она контролировала свои видения… а я только и видела, что эту Виолетту Ли. Мне никогда не сравниться с бабушкой.

Я опустила голову и закрыла глаза, почувствовав, что их начинают пощипывать подступающие слезы.

— Не говори так. Тебе только будет шестнадцать, а ты уже видишь столь важное событие, как эта атака. По-моему, ты затмеваешь многих других провидцев.

— Но они-то хоть могут контролировать то, что видят. А у меня не остается выбора, как только наблюдать за этими жуткими событиями… — заканчивать предложение мне не было необходимости.

— Событиями?

Я наконец подняла глаза. Принц сидел в том же положении, упираясь на локти. Я была так близко, что видела, как постепенно исчезает загар там, где рукава его футболки с V-образным вырезом — он носил только такие — завернулись.

— Да, событиями, — прошептала я.

— Можно я посмотрю? — Он поймал мой взгляд и уже не отводил глаз, что мешало мне подумать об отказе. — Пожалуйста… — добавил он.

Я так долго защищала свое сознание от вторжения, что было даже удивительно, что он не попросил об этом раньше. Сейчас же он хотел увидеть самые сокровенные картинки, и хотя я не сомневалась в барьерах, которые выстроила за последние девять лет, мне было страшно впускать его.

И все же я закрыла глаза и, методично передвигаясь от пещеры к пещере, стала проверять цепи и замки вокруг коробок, в которых почти постоянно хранилось большинство моих мыслей. Подметая, я убрала все эмоции по углам, туда, куда он не будет заглядывать. Будто пыль, они поднялись облаком, но в конце концов неохотно улеглись там, где я хотела. Удовлетворенная, я достала сны и расположила их в хронологической последовательности.

У сознания, даже безопасно спрятанного за ментальными барьерами, есть запах или мелодия; что-то, что позволяет так же легко отличать его от других, как будто смотришь на самого человека. Его сознание не было исключением. Оно было похоже на крутящуюся перед глазами цветовую гамму; она вертелась так быстро, что все цвета сливались в радужно-синий.

Но, отгороженная кирпичной стеной, почувствовать я могла далеко не все. Сознание легко ощутить и узнать, а в зависимости от степени знакомства можно даже определить местоположение человека. Однако барьеры дают возможность только неглубоко узнать его — это как быстрый взгляд на человека.

А потому, когда мои барьеры упали, словно занавес, я почувствовала, как меня помимо воли полностью засасывает в его сознание — одновременно с тем, как он проникает в мое. У меня перехватило дыхание. Я как будто вошла в новый мир.

Этот мир был полон холмов, которые плавно поднимались и опускались, удаляясь в сторону гор и кряжей вдалеке. Здесь было много деревьев, волн с белыми гребнями и синих небес. Позади равнина плавно перетекала в образованное белыми скалами ущелье, которое с годами становилось серым. На скалах желтели бревенчатые блиндажи; они казались заброшенными, но это была только видимость. Вся сцена была только видимостью.

Это был его дом, Атенеа, или, по крайней мере, ее самая крайняя граница лишь с небольшими изменениями. У деревьев стояли сундуки: одни — перевернутые и ободранные, другие — акку­ратно составленные и оберегаемые. Многие из них были закреплены цепями. Некоторые оказались с откинутыми крышками. Из одного я услышала эхо нашего разговора об Аманде, в другом мельком увидела иллюстрации к тому, что принц мне рассказывал.

Но этот хаос был только видимостью, и здесь было оставлено ограждение. Ни его чувств, ни эмоций я не увидела и не ощутила, за исключением одной — восторга от этого пейзажа, который принц явно очень любил. Это было пьянящее чувство, и я пила его, согреваясь с головы до ног, ощущая, как рассеиваются тени в голове и исчезает груз, который все время пытался раздавить меня.

Но долго продолжаться это не могло. Я почувствовала, что принц досмотрел последний из снов, который откатился назад, ко мне, и поняла, что нужно уходить, — не сделать этого было бы невежливо.

Открыв глаза, я увидела, что принц сидит точно так же, как я: очень прямо, руки напряжены и сжимают край кофейного столика (я цеплялась за обивку дивана), глаза часто моргают, адаптируясь к реальному свету.

— Ты видела лондонскую бойню, — пробормотал он в недоумении. — После того, как все случилось?

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, за несколько минут до того, — ответила я тихо.

Он снова провел рукой по затылку.

— Miarba! — выругался он и вдруг замер. — Прости, пожалуйста. Я обычно не ругаюсь. — Рука его медленно опустилась и легла на колени. Он проследил за ней глазами и нервно засмеялся. — Честное слово, — добавил он, посмотрев на меня.

Может быть, я была немного пьяна от его жизненной энергии, потому что по моим щекам разлилось тепло.

Это мило. Это так мило!

— Я тебе верю. — Я помолчала. — Но ты не должен никому рассказывать о моих снах. Прошу тебя! У меня есть право не разглашать их.

На фоне проливного дождя и грома настойчивость в моем голосе звучала жалко, и меня не удивило бы, если бы он отказал мне в том, что должно было быть требованием.

— Я попробую, герцогиня. — Он протянул руку и снова выпустил мой локон из-за уха, куда я его убрала. — Но ты же знаешь, что если Виолетта Ли или кто-то…

Внезапно он вскочил, а я повернулась к двери, которая с грохотом отворилась, и покраснела при мысли, что просто сбежала из гостиной. У двери стоял Элфи, и принц, как и я, сразу понял значение выражения, написанного на его лице. Впрочем, выражения их лиц были почти одинаковыми.

— Что случилось?

— Боюсь, что новости снова плохие, — ответил Элфи, потирая голову ладонью.

Губы Фэллона приоткрылись, а на меня второй раз за несколько минут обрушился тяжелый груз.

— Опять Экстермино.

У меня перехватило дыхание, и чувство безопасности, ко­торое начало было возникать после их последнего нападения и приезда Атенеа, испарилось.

— Нет. Ни за что. Исключено, — раздавался в коридоре голос принца, когда я спускалась в маленькую, примыкавшую к кухне столовую, где был подан ранний завтрак.

Шесть сорок пять. Так рано я не вставала уже очень много месяцев.

У меня едва получалось идти ровно, настолько я была уставшей. И я не стала выравнивать волосы, потому что не было сил призывать магию. Одним словом, мне был нужен кофе, очень нужен.

— Ты не можешь меня заставить. Если ты не заметил, я больше не ребенок.

— Строго говоря, совершеннолетним ты станешь только в январе, — ответил незнакомый мужской, с сильным канадским акцен­том голос.

Я замерла на полдороге. Я совсем не горела желанием встречаться с кем-то, кроме семьи и леди Элизабет, а по скептическому тону говорившего было понятно, что это не прислуга.

— Не будь педантом.

— Лучше уж быть педантом, чем покойником, ты не на­ходишь?

— Не надо драматизировать.