Путанабус. Наперегонки со смертью - Старицкий Дмитрий - Страница 24

— Нет. Только на территории Евросоюза, — ответил коррехидор. — Американцев мы даже не информировали. Любых американцев. Боялись утечки информации. Поэтому и давили на скорость. Даже патрульные силы Ордена подключили, когда территория Ордена была полностью блокирована по всем проходным направлениям. Кстати, она и дала основной урожай — тринадцать банд.

— И все по нашу душу?

— У вас мания величия, доктор, — засмеялся коррехидор. — Хотя на территории Ордена из тринадцати банд за вами охотилось восемь. На других направлениях — только три. И все разные по этническому составу.

Нормально так, да? Половина всех бандитов континента охотится персонально за нами. И мне еще вменяют, что у меня «манечка». Но спросил другое:

— Украинцы были?

— Да, — подтвердил главный испанский полицейский. — И об этом я с вами хотел поговорить. Взяли одну украинскую банду на лежке в заброшенной румынской ферме около Южной дороги, в тридцати километрах от Порто-Франко. Восемь мужчин и две женщины. Так вот женщины заявляют, что они у бандитов пленницы и ваши жены.

Тут начальник полиции принял позу записного фокусника, вынувшего кролика из цилиндра: типа, что ты на это теперь скажешь?

— Как их зовут? — ответил я вопросом на вопрос.

Коррехидор полез в поясную «кенгуру», достал оттуда маленький блокнотик, полистал немного и прочитал:

— Окса фон Штирлиц и Ярина Бандера.

— Фигасе, — только и вырвалось у меня. — А где московский конвой с прошлого четверга?

— Нашли от него только машины, укрытые в оврагах под маскировочной сетью. Подбитый броневик и оружие московских омоновцев изъяли у одной из дорожных банд. Броневик они, кстати, чинили активно. А вот людей из конвоя не было. И судьба их неизвестна. Можно только предполагать, да и то ничего хорошего.

— Вот, млять, началось в колхозе утро… — пробормотал я по-русски.

— Простите, мы не поняли, — переспросил меня генерал-капитан по-английски.

— Так, русская присказка, — перешел я снова на мелкобританскую мову, заменяющую тут язык межнационального общения, — когда случается что-то нехорошее, ее используют вместо крепкого ругательства в приличной компании, — пояснил я им. — Этим конвоем должны были ехать и мы. По крайней мере я на него записывался.

— Это второй вопрос к вам от наших детективов. Но вы нам еще не прояснили первый.

— Окса фон Штирлиц, или по староземельному Оксана Кончиц, и Ярина Бандера, по староземельному Урыльник, были в нашем автобусе на Старой Земле и переместились на Новую Землю вместе с нами всеми. Но в первый же день по приезде в Порто-Франко, несмотря на то что они обладали суммой в шесть тысяч экю каждая, они отправились промышлять на панель, где влипли в историю с похищением их румынскими цыганами из банды Флориана. Освободила их в тот же вечер Русская армия. Вы должны, наверное, помнить тот инцидент две недели назад в «Живой розе».

Испанские правоохранители синхронно закивали головами, подтверждая, что такая информация у них есть.

— За этот проступок они были коллективом изгнаны и ждали орденского автобуса в переселенческом кемпинге Порто-Франко. Больше о них известий мы не получали. Ни Оксана, ни Ярина никогда не были моими женами, — продолжил я. — Более того, могу поклясться на Библии, что я с ними даже не спал. Кстати, по национальности они украинки.

— Да? — скосил на меня вопросительный глаз коррехидор. Посмотрев в свой блокнотик, как нерадивый студент в шпаргалку, он выдал: — На допросе Окса фон Штирлиц заявила, что она этническая немка из Казахстана, а Ярина Бандера назвалась русской. Я вам даже точно скажу ее фразу: «moskalika ja» и заявила, что перенеслась сюда из Москвы. Староземельной Москвы.

— По поводу Москвы она не врет. Они там обе занимались проституцией. Но этнически они украинки обе. И гражданки государства Украина. Причем Ярина — западная украинка, из тех земель, что раньше, до вхождения в СССР, были под Австро-Венгрией и Польшей, там, где русских активно не любят.

— Я правильно понимаю, что вы не рветесь стать их представителем?

— Правильно. Допросите их как следует, ибо врать под протокол им не впервой. У меня есть подозрение, что они входили в эту этническую банду и были наводчицами. Дело все в том, что они убыли из Порто-Франко орденским автобусом в конвое из Московского протектората.

— Это в корне меняет дело, — произнес коррехидор. — Если у вас ко мне нет больше вопросов, то я поспешу. А то как бы их не отпустили в Порто-Франко как потерпевших.

— Не смею задерживать, — пробормотал я.

Коррехидор запрятал свой блокнотик обратно в «кенгуру», потом достал оттуда слегка початую пачку классической «Конкисты» и, приподнявшись, положил ее на тумбочку. Слегка задумался и вынул оттуда же металлическую зажигалку-турбо и присоединил ее к сигаретам.

— Салуд, — показал он мне приветствие республиканцев, приложив правый кулак к плечу, и торопливо ушел в сопровождении доктора Балестерос.

Я даже «спасибо» сказать ему в спину не успел.

— Ну что, вернемся к нашим баранам? — спросил я. — Как понимаю, допрос еще не закончен.

— Ну что вы сразу так, доктор, — усмехнулся в усы генерал-капитан, — это у коррехидора — допрос. А со мной — так, просто дружеская беседа.

И подмигнул мне правым глазом.

Мы оба рассмеялись, и атмосфера непринужденности возникла как бы сама по себе.

— Сеньора, — обратился генерал-капитан к медсестре, которая так и торчала все это время молчаливым соглядатаем в кубрике, — куда бы мы могли тут уединиться, для того чтобы с доктором Волынски просто перекурить. А то я не могу смотреть, как молодой человек мучается от никотинового голода.

— Курить вредно, — отрезала медсестра.

— Жить вредно — от этого умирают, — вставил я возражение в борьбе за свои права человека и гражданина. — И вообще вы отстали от последних веяний мировой медицины. Сейчас даже после операции на легкие первым делом после вывода из наркоза больному дают пару раз затянуться, чтобы не вызывать у его организма не просто стресс, а сильнейший дистресс.

Медсестра стояла как партизан на допросе в гестапо.

Повернулся к генералу и развел руками:

— Придется нам, как кадетам, смолить в общественном сортире.

— Вот еще, — возразил глава местной милиции, — мне это не по чину.

При этом выразительно посмотрел на медсестру, сощурив правый глаз.

Возникла пауза, в которой нахмурившаяся медсестра сдалась первой.

— Разве что в патио внутреннего дворика… — выдавила она из себя.

— Идет, — согласился мой собеседник. — Но желательно, чтобы там была тень.

— Да хоть на уличном солнцепеке, — добавил я. — Курительного салона нам не требуется. Можем и просто так пройтись.

Сигареты, которые мне пожертвовал алькальд, оказались староземельным «Винстоном». Неплохо. Прихватив пару штук, я воткнул их в початую мягкую пачку «Конкисты», подаренную коррехидором. Уместил все это вместе с зажигалкой в карман больничной пижамы и сказал, натягивая больничные тапки:

— Я готов.

— Сеньор Волынски, — наставительно заявила медсестра, — помните, что вам нельзя резко наклоняться и вертеть головой по сторонам.

— Всенепременно, сеньора. Никакого нарушения режима. На том и стоим.

Медсестра провела нас широкой лестницей на первый этаж, где мы в облаке камбузных запахов прошли мимо пищеблока во двор, огороженный с трех сторон госпитальными корпусами. Посередине двора стояла деревянная беседка в стиле китайской пагоды, оборудованная не только столом с лавками, но и ящиком с песком в качестве пепельницы. Видать, это сооружение активно использовалось в качестве курилки госпитальным персоналом. Но сейчас там никого не было.

— Можно мне с вами покурить? — вдруг заявила медсестра, когда мы с капитаном расселись на теневой стороне беседки.

— Курить вредно, — вернул я этой стерве ее же сентенцию, — особенно для женского организма.

— Тем более что мы курим очень крепкий табак, — подмигнул ей генерал.