Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен - Страница 2

Позднее, рассматривая себя в медном зеркале, Луций не мог не признать, что результат облачения с помощью раба оказался совершенно иным. Теперь он казался ухоженным, в тщательно расправленной трабее, и это наполнило его уверенностью. Конечно, он еще не авгур. Перед церемонией посвящения состоится последнее испытание, в ходе которого Луцию предложат продемонстрировать имеющиеся навыки. Луций нахмурился. Он все же слегка волновался.

На сей раз, когда он спустился, мать чуть не лишилась чувств. Отец, теперь облаченный в собственную трабею и вооруженный литуусом, наградил юношу одобрительной улыб кой.

– Мы уже выходим, отец?

– Еще нет. К тебе гости.

В саду, на скамье под перистилем сидели юноша и девушка.

– Ацилия! – Луций сперва побежал, потом сбавил темп. Трабея не годится для бега, и не хватало еще зацепиться мягкой тканью за розовый куст.

Старший брат Ацилии встал, коротко кивнул и тактично удалился. Оглянувшись, Луций увидел, что и родители скрылись, чтобы он побыл с невестой наедине.

Луций взял ее за руки:

– Ацилия, ты нынче красавица.

Так и было. Медовые волосы девушки ниспадали длинными ровными прядями, как и полагалось в девичестве. Глаза были ярко-голубыми, щеки – нежнее лепестков розы. Скромная туника с длинными рукавами скрывала хрупкое тело, но за год помолвки оно очевидно приобрело женственные округлости. Она была младше Луция на десять лет.

– Только погляди, Луций, как ты хорош в трабее!

– Вот и матушка так сказала.

Они пошли через сад, и Луций вдруг устыдился скромности окружающей обстановки. Он остро сознавал, что дом отца Ацилии намного величественнее жилища Пинариев и обставлен роскошнее; за ним ухаживало больше рабов, а находился он на фешенебельной стороне Авентинского холма, близ храма Дианы. Ацилии – плебейского происхождения, их род не был столь древним, как у Пинариев, но зато они купались в деньгах, тогда как состояние патрицианского семейства Луция в последние годы пришло в упадок. Покойный дед Луция владел отличным особняком на Палатине, но долги вынудили семью перебраться в нынешнее обиталище. Само собой, в вестибуле[4] дома хранились восковые маски многочисленных славных предков, но девушку таким не впечатлишь. Заметила ли Ацилия, как зарос сад, насколько он неухожен? Луций помнил идеально ровные живые изгороди и фигурно подстриженные кусты, мраморные дорожки и дорогие бронзовые статуи в саду ее отчего дома. А здесь на крыше перистиля у них за спиной недоставало черепиц, а стену уродовали отслаивающийся гипс и грязные потеки. На раба, обязанного следить за садом, навалили множество других дел, да и денег на починку стены и крыши не было.

Безденежье – вот почему они до сих пор не поженились. После первоначального восторга от перспективы выдать дочь за патриция, сына сенатора и родственника императора, отец невесты раз за разом изыскивал все новые поводы отложить выбор даты бракосочетания. Очевидно, Тит Ацилий поближе ознакомился с финансовым положением Пинариев и укрепился в сомнениях насчет будущего Луция. А тому Ацилия понравилась на первом же свидании, устроенном родителями; после он безнадежно влюбился в нее, и девушка, похоже, разделяла его чувства. Но это ничего не значило, пока ее отец не склонится одобрить союз.

Ацилия ни слова не сказала о запущенности сада и неприглядной стене. Она восхищенно рассматривала литуус:

– Какая чудная резьба! Из чего он сделан?

– Из слоновой кости.

– Из бивня слона?

– Так говорят.

– Очень красиво.

– Он уже давно хранится в нашей семье. По цвету видно, что слоновая кость старая. Многие поколения Пинариев служили авгурами: пророчествовали на государственных церемониях, полях сражений, храмовых праздниках. И в частной жизни тоже… например, насчет бракосочетаний.

Это произвело должное впечатление на Ацилию.

– И стать авгуром может только мужчина из древнего патрицианского рода?

– Совершенно верно.

«И я могу подарить тебе сына-патриция», – добавил про себя юноша. Но даже наслаждаясь восхищением возлюбленной, он невольно оглянулся на шорох за спиной и увидел крысу, бегущую по крыше перистиля. Махнув длинным хвостом, тварь сбила отставшую черепицу. Услышав, как ахнул Луций, Ацилия обернулась в тот самый миг, когда керамическая плитка упала и раскололась о брусчатку. Девушка подскочила и ойкнула. Неужели заметила крысу?

Желая ее отвлечь, Луций схватил Ацилию за плечо, развернул к себе лицом и поцеловал. Коротко, будто клюнул, но она все равно смутилась:

– Луций, а вдруг брат увидит?

– Что увидит? Вот это? – И он снова поцеловал ее, на сей раз дольше и нежнее.

Она отпрянула – зардевшаяся, но довольная. Прямо у нее перед глазами оказался амулет, который Луций носил на шейной цепочке. Родовой талисман выскользнул из-под одеяния и угнездился меж шафраново-пурпурных складок.

– Это тоже часть облачения авгура? – спросила Ацилия.

– Нет. Семейная реликвия. Дед отдал, когда мне было десять. Я надеваю ее только по особым случаям.

– А можно потрогать?

– Конечно.

Девушка прикоснулась к золотой подвеске, напоминающей по форме крест.

– Я помню день, когда получил амулет. Сначала дед научил меня надевать тогу, а потом мы с ним прошли по всему городу, вдвоем – только он и я. Он показал мне место, где убили Юлия Цезаря, его двоюродного деда. Затем – Великий алтарь Геркулеса, самое древнее святилище в городе, которое Пинарии воздвигли, когда Рима еще и в помине не было. Показал фиговое дерево на Палатине, куда по ветвям забирались Ромул, Рем и их друг Пинарий. И наконец – построенный Цезарем храм Венеры, где я впервые увидел потрясающую золотую статую Клеопатры. Дед очень хорошо знал Клеопатру, как и Марка Антония. Когда-нибудь… когда-нибудь, надеюсь, у меня появится сын, и я проведу его по всем тем местам и расскажу о наших пращурах.

Ацилия по-прежнему держала подвеску в руках. Пока Луций говорил, она подступала все ближе, пока не прижалась к нему телом. Взглянула на амулет, затем посмотрела любимому прямо в глаза:

– Но что означает твой амулет? Какая-то непонятная форма.

Луций покачал головой:

– Забавно, но дед, хоть и поднял такой шум вокруг передачи мне реликвии, сам толком не знал, откуда она и что собой воплощает. Ему было известно одно: амулет принадлежал нашей семье на протяжении многих поколений. Должно быть, подвеска стерлась и потеряла первоначальные очертания.

– В нашем семействе нет ничего подобного, – призналась Ацилия, откровенно завороженная.

Она стояла так близко, что Луций испытал неодолимое желание обнять ее и прижать к себе, невзирая на брата, который мог появиться в любой момент. Но небеса над ними вдруг разверзлись, и сад накрыло ливнем. Луций был бы счастлив остаться здесь, под теплым дождем, обнимаясь и вместе промокая до нитки, но Ацилия выпустила амулет, схватила жениха за руку и, заливаясь звонким смехом, увлекла через перистиль в дом.

Отец Луция и брат Ацилии сидели рядом в одинаковых креслах черного дерева, отделанных лазуритом и абалоном. Пинарий-старший не случайно сопроводил гостя к лучшей мебели в доме.

Марк Ацилий был всего несколькими годами старше сестры и обладал такими же золотистыми волосами и ярко-голубыми глазами. Он говорил:

– Уже пять лет миновало, как нас разгромили в Тевтобургском лесу, а мы так и не поквитались с германскими племенами. Они смеются над нами! Безобразие!

– Значит, дождь загнал вас домой. – Отец Луция, желавший бракосочетания Ацилии с сыном не меньше самого жениха, тепло улыбнулся ей. – Мы с Марком обсуждали положение на севере. – Он вновь обратился к брату Ацилии: – Ты молод, Марк. Для тебя пять лет – долгий срок, но по меркам мироздания – это всего лишь миг. Наш город не за день строился, а империя складывалась много дольше, чем живет человек. Конечно, Рим долго считался непобедимым. Наши легионы неуклонно раздвигали границы империи, сокрушая все преграды. На севере Юлий Цезарь, двоюродный дед моего отца, захватил Галлию и этим приуготовил вторжение нашего двоюродного брата Августа за Рейн и покорение германцев. Дикие племена были укрощены. Их вождей соблаз нили привилегиями римского гражданства. Строились города, храмы посвящались богам, собирали подати, и Германия стала такой же провинцией, как остальные.