Империя. Роман об имперском Риме - Сейлор Стивен - Страница 12

Луций зажал подвес в пальцах и скосил глаза вниз, испытывая глубокое разочарование. Фасинум? Такие безделушки были чрезвычайно распространены; женщины носили их в качестве оберегов при родах и надевали на шею младенцам для защиты от пагубных взглядов завистников, так называемого сглаза. Они встречались даже у рабов.

– И только-то? – спросил Луций. – Обычный фасинум?

Клавдий покачал пальцем:

– Едва ли обычный! Н-нет, это весьма особенный фасинум. По сути, древнейший из существующих, если мои догадки верны. Сегодня такой значок считается пустяком, талисманом на счастье. Те, что из простого металла, носят рабы. Вряд ли кто помнит бога Фасцина, по имени которого назван амулет, однако крылатый фаллос присутствует в древнейших преданиях наших пращуров. Он явился в пламени очага ма тери царя Сервия Туллия, а прежде – альбанскому царю по имени Таркетий, потребовав сношения с его дочерью. Божество, принимающее подобное обличье, не описано ни у греков, ни у других народов, покоренных Римом. Мы вправе сделать вывод, что Фасцин являлся исключительно нашим предкам и наверняка сыграл какую-то роль в зарождении Рима. Более того: не каждый фасинум – простая безделушка. Одной из важнейших святынь государственной религии является священный фасинум, хранимый девственницами Весты. Я видел его собственными глазами. Он просто огромный и очень тяжелый, поскольку сделан из чистого з-з-золота. Старшие весталки, вирго максима, веками кладут его для защиты от сглаза в тайник под церемониальной колесницей, на которой восседают во время триумфальных процессий полководцы. Лю дей, знакомых с истоками обычая, м-м-можно пересчитать по пальцам: Тит Ливий, вирго максима, я сам… и, похоже, всё, поскольку вы, Пинарии, пренебрегли передачей легенды из поколения в поколение.

– Ты хочешь сказать, у истоков этого обычая стоял представитель рода Пинариев? – осведомился отец Луция. До сего момента он отвлекался, глядя на игру в кости и прочие непристойности, происходившие там и тут во тьме таверны, но теперь Клавдий всецело завладел его вниманием.

– Именно это я и имею в виду. Обычай п-п-помещать фасинум под триумфальную колесницу был заведен весталкой, которая особенно почитала Фасцина, а звали ее… Пинарией! Нет сомнений, она была из вашего рода. Эта Пинария служила под началом вирго максима Фослии в те дни, когда город взяли галлы, – около четырехсот лет тому назад. Такие амулеты, как ваш фасинум, встречались нечасто; строго говоря, я нашел всего одно упоминание о подобном, восходящее к эпохе Пинарии. Теперь слушайте внимательно, потому что дальше сюжет запутывается – особенно если выпить столько вина, как я! Благодаря исчерпывающей истории Рима в изложении Фабия Пиктора, который уделил особое внимание деяниям родного семейства, Фабиев, – полагаю, вы и его не читали? – я обнаружил упоминание о золотом фасинуме, который носил некий Кезон Фабий Дорсон. Сам он являлся приемным сыном знаменитого воина Гая Фабия Дорсона, который, когда галлы заняли город, очутился в капкане на Капитолийском холме вместе… с весталкой Пинарией! Они провели там около девяти месяцев. Почти сразу после освобождения Гай Фабий Дорсон усыновил младенца неустановленного происхождения, которого назвал Кезоном. С учетом обстоятельств нетрудно представить, что мальчик был плодом любви весталки Пинарии и Гая Фабия Дорсона, а золотой фасинум, который носил Кезон, подарила ему мать: та самая женщина, которая завела обычай класть амулет под триумфальную колесницу. – Клавдий откинулся назад и, довольный собой, привалился к стене, сделав знак девице, чтобы принесла еще вина.

Пинарий-старший нахмурился:

– Во-первых, сама мысль о весталке, которая тайно и преступно вынашивает дитя, омерзительна любому приличному человеку…

– Но вряд ли подобная ситуация нова, – возразил Клавдий. – Уверяю тебя, что история весталок полна неблагоразумных поступков: иные деяния предавались гласности и карались, но многие остались тайными. Отсюда старая шутка: покажи мне весталку-девственницу, и я покажу тебе весталку безобразную.

Однако отцу Луция было не до смеха.

– Пусть так. Но даже если принять, что Кезон Фабий Дорсон был незаконным ребенком весталки Пинарии и именно она дала ему золотой фасинум, я не пойму, какое отношение это имеет к амулету, доставшемуся мне от отца, а от меня перешедшему к Луцию?

Клавдий уставился на него в хмельном недоумении:

– Эх, Пинарии! Что же вы за п-п-патриции, если не знаете всех корней, ветвей и веточек собственного родового древа? Вы прямые потомки Кезона Фабия Дорсона! Неужели вы не слыхали о Фабии, вашей многажды прапрабабке времен Сципиона Африканского? О да, я уверен в родстве, у меня в библиотеке есть генеалогическое подтверждение. А потому мы вправе сделать вывод, что фасинум, который ты носишь, Луций, – древняя вещица, передающаяся из поколения в поколение, – тот самый амулет, что носил твой пращур Кезон Фабий Дорсон, рожденный, как я заключаю, весталкой Пинарией. А от кого он достался ей? Кто знает! Талисман может быть много-много старше. Этот кусочек золота почти наверняка является самым древним образчиком фасинума, какой я видел. Рискну даже предположить, что это и есть фасинум как таковой, то есть исходный предмет, прототип, который предшествовал даже амулетам весталок. Возможно, его создал сам бог Фасцин или его первые почитатели, Пинарии, которые также заложили и обслуживали Великий алтарь Геркулеса задолго до основания Рима.

Клавдий округлил глаза, утомленный собственной эрудицией. От долгих речей у него пересохло во рту; он осушил чашу и потребовал еще.

– Род Пинариев очень древний, даже древнее нашего. Мой предок, сабинянский полководец Аппий Клавдий, прибыл в Рим сравнительно поздно, в первые годы республики. Но вы, Пинарии, были здесь до нее, до царей и даже до самого города – еще в ту эпоху, когда по земле ходили полубоги, подобные Геркулесу. И «безделушка» у тебя на шее, дражайший Луций, служит звеном, которое напрямую связывает тебя с глубокой древностью.

Луций взглянул на фасинум, будучи должным образом впечатлен, хотя все еще чуть сомневаясь.

– Но, Клавдий, мы даже не знаем точно, фасинум ли это.

– Луций, Луций! У меня чутье на такие вещи, а оно никогда не подводит.

– В том и состоит историческая наука? – спросил Луций. – Рыться в старых списках и обрывках пергамента, составлять генеалогические древа, связывать случайные факты и перескакивать к выводам, опираясь на догадки, чутье и желаемое, выданное за действительное?

– Совершенно верно! Ты уловил самую суть! – пьяно рассмеялся Клавдий.

Луций ни разу не видел его в таком подпитии и настолько расслабленным. Он вдруг осознал, что с момента прибытия в таверну Клавдий заикался считаные разы.

– Конечно, Луций, история, в отличие от предсказаний, наука неточная, потому что имеет дело с прошлым, которое кануло навсегда, и его не в силах изменить ни боги, ни люди. Но пророчества относятся к настоящему и будущему, воле богов, которую еще предстоит раскрыть. Их можно назвать точной наукой – при условии, что прорицатель обладает достаточными познаниями и навыками. – Клавдий глянул на вход и вздрогнул. Он сел прямо, глаза у него расширились. – Прямо гонец из пьесы, который является в нужный момент!

Пришел Эфранор. Шагнув из ясного дня в темное помещение, он не увидел их, пока Клавдий не помахал и не крикнул:

– Ищешь меня, Эфранор?

– Правду сказать – нет. Я только что прибыл в город, и мне нужно выпить.

– Тогда присоединяйся к нам. – Клавдий подвинулся и похлопал по скамье.

Эфранор сел и поморщился.

– Долго пробыл в седле, – пояснил он. – Мне лучше бы постоять, но я слишком устал. – Его плащ и туника изрядно запылились.

– Какие н-новости, Эфранор?

– Во имя любви Венеры, позволь сначала выпить! – Эфранор кликнул служанку и стремительно осушил две чаши подряд. Он мутным взглядом уставился на Луция и его отца. Судя по виду, говорить ему не хотелось.

– Давай же, Эфранор, – поторопил Клавдий. – Излагай свободно. Ты наверняка помнишь Луция Пинария, а рядом – его отец.