Знатная леди - Хейер Джорджетт - Страница 8

– Я должен вернуться, разумеется, – ответил он, с тревогой глядя на нее. – Они ведь не знают, где я, и, боюсь, от беспокойства у отца может начаться лихорадка. Я никогда не прощу себе, если он сляжет с одним из своих сердечных приступов.

– Какой ужас! – воскликнула мисс Фарлоу. – Бедный джентльмен! И ваша мама тоже! Затрудняюсь сказать, кто из них достоин большей жалости, но, полагаю, это все-таки она, поскольку на ее плечи легла двойная забота! – Заметив на лице Ниниана виноватое выражение, она поспешила утешить его: – Но не отчаивайтесь! Зато как счастливы они будут, когда увидят вас живым и здоровым! Вы их единственный отпрыск, сэр?

– В общем, нет, не совсем единственный, – ответил он. – Я их единственный сын, но у меня есть еще три сестры, мадам.

– Четыре, – вмешалась Лусилла.

– Да, но я не считаю Сапфиру, – пояснил он. – Она уже давно замужем и живет в другой части страны.

– Насколько я понимаю, у вашего отца слабое здоровье, – сказала мисс Уичвуд, – и поэтому очень важно не заставить его тревожиться ни мгновением дольше необходимого.

– Совершенно верно, мадам! – воскликнул он, поворачиваясь к ней. – Он подорвал здоровье на Полуострове[9], где его дважды ранили, а в плече у него до сих пор сидит пуля, которую хирурги так и не смогли извлечь даже после многочасовых пыток, которым его подвергли. Он страдает приступами особенно опасной лихорадки, которую подцепил где-то на границе с Португалией и от которой так до конца и не оправился. И хотя он никогда не жалуется, мы – моя мать и я – уверены, что боли в плече сильно досаждают ему. – Поколебавшись, молодой человек застенчиво добавил: – Видите ли, когда отец чувствует себя хорошо, он – самый дружелюбный человек на свете и… и самый ласковый и заботливый отец, какого только можно желать, но неважное здоровье делает его очень… раздражительным и склонным к возбуждению, а это для него плохо. Поэтому, как вы понимаете, очень важно не совершать ничего, что способно вывести его из себя.

– Я прекрасно вас понимаю! – сказала мисс Уичвуд, сочувственно глядя на него. – Завтра вам непременно следует отправиться домой, причем самым скорым способом. Я ссужу вас суммой, необходимой для того, чтобы рассчитаться за гостиницу, выкупить часы и нанять почтовую карету, а взамен вы можете выписать мне переводной вексель на свой банк. Не нужно так ощетиниваться!

При этих словах она улыбнулась, и Ниниан, который поначалу оцепенел, обнаружил, что улыбается в ответ, и, запинаясь, сообщил, что чрезвычайно ей обязан.

Лусила, однако же, нахмурилась.

– Да, но… Нет, я понимаю, что это твой долг – вернуться домой, но что ты скажешь, когда тебя спросят, что сталось со мной?

Он в полной растерянности уставился на нее и после паузы, в течение которой пытался найти выход из столь затруднительного положения, сказал:

– Не знаю. Я скажу, что не могу ответить на этот вопрос, потому как дал тебе слово, что не выдам тебя.

Все, что Лусилла думает об этом, можно было без труда прочесть по ее лицу.

– С таким же успехом ты можешь сразу сообщить им, где я нахожусь, потому что твой отец напомнит тебе о сыновнем долге, и ты падешь перед ним ниц, как бывает всегда! О, почему, ну почему ты не сделал так, как я тебя умоляла?! Я знала, что нечто подобное обязательно случится!

Он покраснел и сердито ответил:

– Если уж на то пошло, то почему ты не сделала так, как я тебя умолял? А ведь я предупреждал, что из твоего бегства ничего хорошего не выйдет! Если же ты вознамерилась обвинить меня в том, что я вызвался сопровождать тебя, когда понял, что ты не желаешь прислушиваться к голосу рассудка, то это… это просто неслыханно! Хорош бы я был, если бы позволил глупой девчонке из пансиона в одиночку странствовать по окрестностям!

– Я не глупая девчонка! – вспылила в ответ Лусилла.

– Глупее не бывает! Ты даже не знала, что твое имя должно значиться в списке пассажиров, чтобы получить место в дилижансе! Или что почтовые кареты из Бата не идут в Эймсбери! В хорошенькую передрягу ты попала бы, не догони я тебя!

Мисс Уичвуд поднялась из-за стола и решительно заявила, что дальнейшие разговоры они продолжат в гостиной. Мисс Фарлоу тут же заявила:

– О да! Так будет гораздо лучше, потому что сюда в любой момент могут войти Лимбури или Джеймс, а слугам нежелательно знать, о чем говорят хозяева, хотя тот же Лимбури, очень респектабельный мужчина, по моему мнению, все-таки склонен подслушивать; как-то так получается, что слуги всегда и все о вас знают, а как еще они могут добиться этого, если не торчат у замочных скважин, я не представляю! Эймсбери? Никогда в жизни там не была, но я знакома с несколькими людьми, которые частенько наведываются туда, так что о нем мне известно все, причем из первых рук. Стоунхендж![10]

На этой торжествующей ноте она одарила всю компанию победной улыбкой и проследовала за мисс Уичвуд. Ни один из юных гостей мисс Уичвуд, с самого рождения воспитываемых в строжайших правилах приличия, не сказал ни слова в ответ, но они обменялись весьма красноречивыми взглядами, и молодой мистер Элмор негромко осведомился у мисс Карлетон, при чем тут, черт побери, Стоунхендж?

Когда гости с комфортом расположились в гостиной, мисс Уичвуд непринужденно заявила, что, обдумав их проблему, она пришла к выводу, что самое мудрое в положении Ниниана – без утайки рассказать об их эскападе отцу, матери и миссис Эмбер. Она не смогла удержаться и рассмеялась при виде написанного на их лицах ужаса, но тут же авторитетно заявила:

– Видите ли, мои дорогие, собственно говоря, другого выхода нет! При иных обстоятельствах – например, если бы миссис Эмбер дурно обращалась с Лусиллой, – я, быть может, и согласилась бы сохранить ее присутствие здесь в тайне, но, насколько я могу судить, ничего подобного не было и в помине.

– О, нет-нет! – быстро сказала Лусилла. – Я никогда этого не говорила! Но есть тирания другого рода, мадам. Я не могу объяснить вам, что имею в виду, да и вы, вероятно, никогда не сталкивались ни с чем подобным, но… но…

– Да, на себе я никогда ее не испытывала, но понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Эннис. – Это тирания слабых, не так ли? Ее оружием служат слезы, упреки, обмороки и прочие недобросовестные способы, к которым прибегают нежные, беспомощные женщины, подобные вашей тете.

– О, значит, вы понимаете! – воскликнула Лусилла, и лицо ее просветлело.

– Конечно, понимаю! Но и вы, в свою очередь, должны попытаться понять мои чувства. Совесть не позволит мне прятать вас, Лусилла, от вашей тети. – Выразительно воздев палец, она заставила умолкнуть девушку, с губ которой уже готов был сорваться протестующий возглас. – Нет, позвольте мне закончить. Я намерена написать миссис Эмбер и попросить ее разрешить вам провести несколько недель у меня в гостях. Завтра Ниниан возьмет с собой это письмо и, я надеюсь, сумеет заверить ее в том, что я – заслуживающая доверия и крайне респектабельная особа, вполне способная позаботиться о вас.

– Можете не сомневаться, мадам! Я приложу все усилия! – с энтузиазмом воскликнул Ниниан. Но потом его охватили сомнения, и чело его затуманилось. – Но что мне делать, если она не согласится? Видите ли, она очень беспокойная женщина и почти никуда не отпускала Люси одну, поскольку вечно боится, что с ней случится что-либо ужасное. Например, что ее похитят, что и впрямь произошло с одной девушкой в прошлом году, но, разумеется, не в Челтенхеме, где такого не может случиться никогда.

– Да, и с тех пор как умер дядя Абель, она каждый вечер запирает на замок все окна и двери, – подхватила Лусилла, – дворецкого заставляет забирать с собой на ночь все столовое серебро, а собственные драгоценности прячет под матрасом.

– Бедняжка! – снисходительно заметила мисс Уичвуд. – Если она такая нервная, то ей нужна хорошая сторожевая собака.