Знатная леди - Хейер Джорджетт - Страница 39

На щеках у нее заалел румянец, и она прервала его:

– Прошу вас, не говорите более ничего! Я не должна была говорить… того, что сказала… и я пожалела об этом, как только слова эти сорвались у меня с языка, и… и с того самого момента я хочу попросить у вас прощения. Но почему-то такой возможности мне не представилось. А вот сейчас она появилась, и… я прошу вас простить меня!

Он ответил ей не сразу и, искоса взглянув на него, она подметила, как по губам мистера Карлетона скользнула кривая улыбка. Наконец он сказал:

– А вот мне больше всего не нравится в вас, моя очаровательная оса, ваша способность ставить меня в безвыходное положение. Будь я проклят, если знаю, почему вы мне нравитесь!

Эти слова произвели на нее огромное впечатление, но она изо всех сил постаралась сделать вид, будто не придает им значения.

– Я тоже не понимаю, почему должна вам нравиться, ведь мы ссоримся буквально при каждой встрече! А еще у меня есть подозрение, что и дальше будет то же самое, сколько бы раз мы с вами ни были обречены встречаться.

– Вы в самом деле так думаете? – поинтересовался он, и в голосе его прозвучали жесткие нотки. – А у меня сложилось совсем иное мнение. – Он заметил, как она инстинктивно отпрянула, и с коротким сардоническим смешком продолжил: – О, прошу вас, не бойтесь! Я не скажу больше ни слова, пока не мытьем, так катаньем не добьюсь того, что вы перестанете недолюбливать меня. А пока давайте-ка догоним Лусиллу и молодого Элмора.

– Да, давайте, – согласилась она, не зная, то ли радоваться, то ли огорчаться столь неожиданной смене темы. В попытке заполнить неловкую паузу она сказала, переводя кобылу в галоп: – Должна признаться, что я сумела бы не дать воли своему раздражению – во всяком случае, мне очень хочется так думать, – если бы моя кузина Мария не выбрала этот самый момент для того, чтобы заговорить меня до смерти.

– Меня это ничуть не удивляет, – ответил он. – Если бы мне пришлось терпеть ее несносную болтовню хотя бы пять минут, я бы перерезал себе горло. Или ей, – после короткой паузы добавил он. – Хотя, пожалуй, нет: коллегия присяжных, не будучи знакома с нею, наверняка признала бы меня виновным в убийстве. Какая несправедливость иногда творится именем закона! И дело вашей кузины яркое тому свидетельство. Ее, разумеется, следовало бы удавить при рождении, но, очевидно, ее родители оказались крайне недальновидными.

При этих его словах мисс Уичвуд не выдержала и звонко рассмеялась. Повернувшись к нему, она весело взглянула на него и сказала:

– О, как часто меня обуревали те же самые чувства! Она самое бестактное, утомительное и скучное существо на свете! Когда я уезжала из Твинхема, мой брат навязал ее мне в качестве компаньонки, дабы придать мне респектабельности, и я все время спрашиваю себя, как я могла оказаться настолько безголовой, что согласилась на эту безумную затею! Как гадко с моей стороны говорить такие вещи… Бедная Мария! Она же хотела, как лучше.

– Худшего о ней вы сказать не могли. Почему бы вам не отправить ее на все четыре стороны?

Мисс Уичвуд вздохнула и покачала головой.

– Признаюсь, мне частенько хочется так и сделать, но, боюсь, это невозможно. Ее отец, если верить Джеффри, оказался крайне непредусмотрителен и оставил бедняжку фактически без средств к существованию. Поэтому я и не могу просто взять ее и выгнать вон, не так ли?

– Вы можете выплачивать ей содержание, – предложил он.

– А Джеффри будет без конца досаждать мне, настаивая, чтобы я взяла на ее место кого-нибудь еще? Нет уж, благодарю покорно!

– И что же, он действительно ведет себя подобным образом? Вы позволяете ему досаждать себе?

– Я не могу помешать ему. Я не позволяю ему диктовать мне, как я должна вести себя, вот почему мы так часто ссоримся. Видите ли, он старше меня, и ничто не способно разубедить его в том, что я – глупая и упрямая маленькая сестренка и его долг – наставлять, делать замечания и защищать меня. Все это, разумеется, трогательно и прекрасно, но и огорчительно в силу своей ошибочности и неизменно выводит меня из себя.

– Ага! Так и я думал, что его вторжение к вам вызвано не только зубной болью у маленького сына. Он прикатил для того, чтобы предостеречь вас от любого общения со мной, верно? Он подозревает меня в том, что я намерен покуситься на вашу добродетель? Быть может, мне следует сказать ему, что его подозрения беспочвенны?

– Нет, ни в коем случае! – решительно вскричала она. – Я и сама могу прекрасно управиться с Джеффри. Ага, вот и дети! Давайте поспорим, кто первым доскачет до них, мистер Карлетон. Я уже много недель умираю от желания промчаться настоящим галопом.

– Очень хорошо, но не забывайте о кроличьих норах.

– Ха! – презрительно бросила она ему, не оборачиваясь, когда ее лошадь уже ускорила шаг, набирая скорость.

Поначалу она опередила его, но он быстро догнал ее, и к финишу они пришли одновременно, где их аплодисментами приветствовала Лусилла, а Ниниан с шутливым укором заявил, что они подают девушке дурной пример.

– Ты хочешь сказать, хороший пример? – осведомился мистер Карлетон.

– Нет, сэр, не хочу, потому что как, черт возьми, я теперь смогу помешать Лусилле нестись сломя голову, когда она видела, как это делает мисс Уичвуд?

– Можно подумать, будто раньше ты мог остановить меня, если я решала проскакать галопом! – пренебрежительно заявила Лусилла. – Ты даже не мог догнать меня!

– Что, я не мог?! Будь подо мной мой Искуситель, я бы тебе показал!

– Твой Искуситель и на корпус не приблизится к моей Душечке! Сэр, это я придумала ей такую кличку. Сначала я хотела назвать ее Выбор Карлетона, но Ниниан сказал, что вам это не понравится.

– Что ж, я очень ему обязан. Мне это действительно не понравилось бы.

– Но я ведь хотела сделать вам комплимент, – обиженно заявила Лусилла.

– Господи помилуй! – вырвалось у него.

Ниниан коротко рассмеялся и сказал:

– Я же говорил! Душечка мне тоже не нравится: кошмарное имя для лошади. Но оно, по крайней мере, лучше того, первого.

– Мы поедем смотреть развалины крепости саксов, или вы предпочитаете остаться здесь оскорблять друг друга? – вмешалась мисс Уичвуд.

Призванные к порядку, комбатанты[34] поспешно попросили прощения, и кавалькада вновь двинулась вперед.

Время уже давно перевалило за полдень, когда мисс Уичвуд вновь вошла в свой дом. Повсюду виднелись признаки того, что незваные гости уже прибыли и сейчас обедают в столовой. Джеймс, которому помогала одна из служанок, втаскивал по лестнице наверх огромный сундук; мальчик-слуга старался собрать столько предметов багажа помельче, сколько мог унести за один раз; горничная леди Уичвуд резко отчитывала его за что-то, одновременно предостерегая Джеймса, чтобы тот ни в коем случае не уронил сундук; а Лимбури только что вышел из столовой с подносом в руках. Он был явно встревожен и измучен, в чем не было ничего удивительного, поскольку холл был завален чемоданами, дорожными сумками и шляпными картонками, среди которых ему приходилось лавировать. При виде своей госпожи на лице его отразилось сильнейшее беспокойство, и он принялся умолять ее не обращать внимания на беспорядок; по его голосу она поняла, что в том, что вещи до сих пор остаются в холле, его вины не было.

– Карета с багажом прибыла всего четверть часа назад, и, поскольку нянечке срочно понадобилось что-то достать из багажа, а вспомнить, в каком именно сундуке лежит искомое, она не могла, у нас, как вы сами видите, возникла некоторая задержка. – После короткой паузы он добавил без всякого выражения: – Оно обнаружилось в одной из дорожных сумок, мадам.

Рассказ продолжила горничная. Присев в реверансе, она сообщила, что ей очень жаль, что мисс, вернувшись, застала в доме такой беспорядок, чего никогда бы не случилось, если бы второй кучер не отстал от них так сильно и если бы нянечка не оказалась настолько глупа, что уложила на самое дно сумки вещи, которые, как ей следовало бы знать, непременно понадобятся в дороге.