Час Пик - Иванов Всеволод - Страница 49

Вот ради этих самых акций все и организовывалось, а $1–$2 того, что они могут дать.

Ради денег.

Акции покупались с воодушевлением, каждая росла в среднем на 6 — 7 % — тоже, значит, больше чем у ненавистных конкурентов.

Но размаха еще не было — «липучки» не могут дать того размаха, который дает только телевидение.

Дальнейший механизм действий Джаффара, Бандита то есть, был не прост, а очень прост: сперва — игра на повышение, вздутие собственных акций. Продал за один, завтра же купил за два. Ясно, что глупые пингвины–вкладчики тут же бросились доставать баксы жирные с утесов, из чулков, со счетов и так далее, а также продавать квартиры, машины, дачи и все, что только можно продать, одалживать у родственников и знакомых, хоть на неделю, хоть на один день, чтобы скупить бумажек побольше, которые сегодня можно купить за один, а продать за два… А значит, послезавтра они будут стоить три, а через неделю…

А через месяц — представляете себе, сколько они будут стоить?!

А через месяц, через два, но только не через тысячу и одну ночь, когда сборы за акции и билеты принесли бы максимальный доход, составив сумму, перед которой бы меркли богатства царей Соломона и Шахриара одновременно, деньги были бы оперативно отмыты в твердую валюту и переведены в какую–нибудь хорошую офшорную зону; «крыша» — офис в центре Москвы — вместе с прекрасными девушками, разносящими чай, с компьютерами, факсами и мягкой мебелью растворилась бы в сыром московском воздухе столь же быстро, как и дворец из восточного фольклора, вновь одураченные акционеры штурмовали бы пункты и саму «крышу» с яростью советского спецназа, идущего на приступ дворца Амина, но, в отличие от последнего — безрезультатно.

Это вовсе не означало бы, что Бандит, упаковав наличные деньги в чемоданы и баулы, спасался бы бегством от разгневанных вкладчиков; фонд наверняка был записан на подставное лицо; Бандит к тому времени был бы занят организацией другого фонда… Согласно умозаключениям Функционера «собственные ошибки учат людей еще меньше, чем чужие»…

Но для того, чтобы все это развернуть, нужна была реклама — та самая реклама, о которой и говорил Бандит, то самое рекламное время, которое было им закуплено на корню, и не только время…

Вот уж где наглядная иллюстрация умозаключению «время — деньги», «time is money». Конечно, если время — рекламное…

Практика показывала, что самые крутые сборы делаются в первые два–три месяца, деньги, вложенные в проект, удваиваются, как очки на барабане «Поля чудес» в случае попадания в сектор «х 2». И также: нахаляву.

Любой бандит или бизнесмен, желающий раскрутить рекламу по Останкино, налаживает стабильно партнерские отношения с рекламным агентством–посредником, которое «держит» студии и, в свою очередь, ангажирует место в программе (лучше всего вечерней); сферы влияния при этом четко поделены и пересмотру не подлежат: одни независимые компании ставят рекламу только в мексиканских телесериалах, другие — в спортивных программах, третьи — в собственных шоу…

Но на все нужна техника, нужны люди, которые умеют эту технику обслуживать. Бандит, справедливо рассудив, что фонд–то он организовывает не последний (то, что не первый — Функционер знал наверняка), чтобы не быть ни от кого зависимым, купил новейшую компьютерную студию вместе компьютерщиками–графиками (к финансовому контролю, о котором говорил гость, добавлялся контроль технический — вот еще почему он, Функционер, да и много кто еще были должны!), и студия готовила серию рекламных роликов.

И тут — известие о прекращении трансляции рекламы.

Это целиком и полностью разрушало уже запущенный проект.

Да и многое что другое.

Офис из ориентальной сказки существовал уже реально, акции прекрасно продавались по вздутым ценам (потому и прекрасно продавались–то), народ, слюнявя пальцы и кнопки карманных калькуляторов, подсчитывал будущие дивиденды… Но размаха не было, не было того самого ожидаемого размаха; проект, если и окупался, то не в секторе «х 2». Чтобы создать размах, надо было запустить по Останкино несколько роликов (уже давно готовых): только телевидение способно создать массовый психоз!

И тут, как назло совет директоров заявляет, что отказывается от рекламы, и как раз на то самое время, с начала апреля, когда, по подсчетам финансистов и социологов, купленных Бандитом, народ и должен был валом повалить в приемные пункты…

В середине февраля Бандит вышел на Функционера и недвусмысленно дал понять, что отмену рекламы надо планировать на какой угодно срок, только не на апрель. Мол, мы шутить не любим. Функционер, в свою очередь, испугался, и побежал к Листьеву, объяснять, чью и какую игру он срывает, но всеми любимый Влад только плечами передернул — мол, я ведь с рекламой ничего не решаю, хотя и говорил там что–то о её вреде, финансовую политику диктует Промышленник и иже с ними, а я занимаюсь, мол, исключительно творческой работой, так что не обессудьте…

Вот, знаете ли, мне надо очередной «Час пик» готовить. Может быть, приглашу я этого Бандита на свою передачу — поговорим о реформировании экономики, о переходе на рыночный путь но — после апреля. График у меня жесткий, извините уж…

Бандит недвусмысленно дал понять, чем это может кончиться: классической русской разборкой со стрельбой и, как следствие — с легальным исходом.

Конечно, можно было бы застрелить в подъезде и Промышленника (он, правда, большей частью в Вене живет, но все равно), и Самого Главного Функционера — эти смерти были бы куда логичней, но выбор пал на Листьева, как «стоявшего во главе команды, делающей новое телевидение».

Можно было собрать десяток или два десятка банков, договориться со всеми, учесть интересы кого угодно, в том числе и банка Бандита (ах, почему сразу так нельзя было поступить Промышленнику, почему он не учел интересы всех?), и сделать какое–нибудь другое ОРТ, хоть «президентское», хоть «премьерское»… Но банки никогда не дадут денег под абстрактный проект, они могут дать только под конкретных людей и конкретную команду. А пирамиду команды венчал Листьев, на него и поставили, как на самого известного.

И как самого известного, как верхушку этой самой пирамиды его и убили; наверное, для устрашения, «чтобы другим не повадно было».

Функционер это сразу же понял.

Понял и испугался: в этой стране можно и нужно бояться всего, особенно, если занимаешься будущим телевидения и знаешь, кто это будущее диктует.

Будущее телевидения диктует…

Нет, не Япония, а Люберцы, Кунцево, Самара и особенно Солнцево. По крайней мере — российского общественного телевидения…

Бандит выжидательно смотрел на хозяина — ну, мол, что скажешь еще в свое оправдание?

— Я ведь говорил с Листьевым… Ну, тогда, после вашего звонка.

Ощерился:

— Я знаю.

— А он сказал — я ничего не решаю, мол, это уже Промышленник решил…

— Ага.

Бандит, улыбаясь, смотрел на собеседника — с таким выражением лица можно смотреть только через оптический прицел.

— Ага, ага, это я уже слышал…

Так, теперь главное — показать, что его не боишься. Надо сконцентрировать всю силу воли и взглянуть ему в глаза. Функционер–это не хрен в стакане, он функционирует, стало быть…

— Вы ведь сами знаете, какие люди стоят за Промышленником…

Мол — что я могу сделать? Я сделал что мог, пусть сделают лучше другие.

— Меня это не клонит, — перебил его Бандит, — равно, как и не клонит вся эта приватизация приватизированного… Большая и лучшая часть техники вашего Останкино принадлежит мне и другим, и вы, — он сделал такое выражение, будто бы собирался плюнуть Функционеру в лицо, — вы это хорошо знаете… И ваш Промышленник, думаю, тоже. Хрены с бугра, красные директора эти хорошо задумали, ничего не скажешь — приватизацию приватизированного. Как в 1917–ом году — «грабь награбленное» — да? И это — переход к рыночной экономике?! — спросил он, скривившись.

— Но я… — вновь начал было Функционер, взглянув, наконец, на собеседника — не в глаза, а в переносицу, чтобы создать иллюзию честного и открытого взгляда, — я ведь говорил…