Час Пик - Иванов Всеволод - Страница 41

Ну, женский так женский: женщины что любят?

Правильно: стирать любят. Так что — на пачке из– под стирального порошка «Мечта» кроссворд нарисовать? Обидится еще, не пустит в «Поле…»

Что еще любят женщины?

Тоже правильно: шить, вышивать. Вот и прекрасно: кроссворд надо вышить на чем–нибудь таком… Покрасивше чтобы, чтобы ему понравилось…

В выходные смоталась в Москву, обегала все центральные магазины, пока не нашла: отличный китайский шелк, настоящий, не какой–нибудь там нефтяной, полиэфирный, и ниточек шелковых же купила — красивые–красивые, тонкие–тонкие, ну просто загляденье!

И — засела вышивать.

С непривычки тяжело, конечно: все пальцы исколола, ниточки шелковые вкривь да вкось идут, некрасивый кроссворд получается. Да и дырочки от иголки, когда не туда попадаешь — видно так…

Расплакалась, бросила свое шитье и — к Лучшей Подруге:

Что делать?

Та:

— Тебе сперва потренироваться надо было… Ну, не на шелке, чтобы не портить, а на полотенце каком– нибудь старом, вафельном. Руку набьешь — а потом только перенести, и готово!

Она:

— Так ведь время вдвойне уйдет…

Лучшая Подруга:

–— Ну и что? Зато получится хорошо! А за дырочки не беспокойся: шелк надо только намочить и аккуратненько утюжком прогладить — ничего видно не будет…

Права оказалась Лучшая Подруга: сколь мучительно шло тренировочное вышивание на полотенце, — столь же легко потом получилось по шелку. И то правда: терпение и труд — все перетрут.

Не кроссворд получился, а загляденье: хоть ты его на ВДНХ отправляй!

Буковки ровненькие–ровненькие, шрифт такой строгий, классический, каждую буковку часа три надо вышивать, а то и больше.

А сверху, чтобы было понятно, о чем кроссворд — лира вышита, музыкальный такой символ.

Знай наших!

Отутюжила, нашла у соседки оверлок, обметала аккуратненько, чтобы края тончайшего шелка не сыпались, на стенку повесила.

— Ну, мастерица, — похвалила Лучшая Подруга, — нет, честно, я бы так не смогла…

Она смущенно попереминалась с ноги на ногу и спросила — скромно так, чтобы ничего не подумала:

— А ему понравится — как ты думаешь?

— Кому это?

— Ну, Листьеву…

— Если бы я была мужиком, мне бы понравилось, — вздохнула та.

И тут подала еще одну мысль — такую замечательную, что Она была готова на шею подруженьке броситься и расцеловать: ну, честное слово!

— Вот что: мы с тобой о чем говорили? О том, что женский подход проявить надобно.

— А что?

— Эта вышивка, кроссворд твой для тебя — труд и радость, а для мужика это что?..

И откуда знает, что ради него это делаестя, а не ради кроссворда?

Так ведь — ради него, да?

— …а для мужика, — продолжала Лучшая Подруга тоном женщины, отягощенной опытом семейной жизни, — для мужика это так…

— Что значит — «так»?

— Ну, не тряпка, не совсем тряпка… Ну, скатерть, — нашлась Лучшая Подруга, чтобы не обидеть искусную вышивальщицу. — Вот мой с этим, знаешь как бы поступил? После танкодрома руки бы о нее вытирал, точно тебе говорю…

Она приуныла:

— Так что?

Вот тут–то и подала Лучшая Подруга мысль — замечательную мысль:

— Скатерть–то что предполагает? Что? Ну, подумай…

— Стол, — несмело предположила Она.

— Правильно, стол… А что на стол? Совершенно верно, закуску, стало быть, и выпивку. Так что одной только скатерти маловато будет… Я ведь тебе говорила — женский подход нужен.

— Постой, рано еще радоваться, — вздохнула Она, — надо сперва в Москву отправить, а уж потом… А вдруг не подойдет?

— Подойдет, подойдет, не переживай. Никому такая мысль насчет вышивки в голову не придет, так что оценит… Отправляй смело и — думай, что на скатерть поставить. Да, и еще — фотографию не забудь вложить. Подыщи такую, чтобы была в самом выгодном ракурсе…

— Голой, что ли?

— Ну, дура ты какая… Зачем голой? Найди фотографию, обязательно цветную, притом — чтобы ты была в самом красивом платье, какое только есть. А если нет самого красивого — у Галки возьми, ну то, помнишь, ты мне сама рассказывала, которое её хахаль из Венгрии привез. Возьми. В Доме Быта сфотографируешься, там Анькин бывший работает. Ему тоже не говори, зачем. А Галя — она добрая, не расскажет… Хотя и ты прежде времени не рассказывай, зачем тебе её платье. Мало ли…

— Да понимаю уж, не учи…

Конечно, отправлять такой страшный труд по почте было опасно — а вдруг не дойдет, а вдруг догадаются там, на почте, что тут лежит, вдруг какая–нибудь противная баба из тех, что посылки разносит, возьмет и откроет… И присвоит, сама ему вышлет? Воспользуется, так сказать, плодами чужого успеха.

На почте тетя Маня, соседка, на приемке сидит, прочитав на бандерольке адрес, спросила только:

— Что, милая–по телевизору захотела показаться, да?

А Она тогда только отвела глаза и ничего не ответила — не скажешь ведь, да, мол, хочу рядом с ним постоять, может быть, и поговорить удастся, может быть, и…

А почему нет, что она — хуже других, что ли? Вон, и у Вознесенского…

Обожди, обожди, будет и на нашей улице праздник!

Месяц прошел в томительном ожидании. А тут — у Лучшей Подруги нечаянная радость: герой–танкист не выдержал длительной осады и наконец сдался в плен!

Ур–р–ра!

И голос Левитана — торжественно, изо всех репродукторов: «В последний час, сообщение Информбюро: после тяжелых и продолжительных боев пал последний оплот… столица Германии… город Берлин. Безоговорочная капитуляция! Наше дело правое, мы победили! Поздравляю вас, дорогие товарищи! Ур–р– ра!..»

Не зря, стало быть, шла осада по всем правилам военного искусства, тактики и стратегии: старалась ведь, сапоги ему чистила, обеды готовила, борщи варила, носки штопала и стирала, за «бииром» в гастроном каждый «морнинг» бегала.

Заарканила.

Все.

Счастливая.

Её, её танкист, никому не отдаст.

Её.

Ну, и торжественная часть, совместный банкет победителей и побежденных: как положено, в лучшем ресторане, в «Заре» (побежденный танкист за свои дойчмарки весь зал арендовал — правильно, пусть выплачивает контрибуцию), свадебный кортеж во главе с трофейным «опелем» 1981 года, на котором герой её из Германии приехал.

Ах, ах — шмотки! Видик! Дойчмарки! Аппаратура! все эти трофеи по праву достаются стране–победительнице, Лучшей Подруге, то есть…

Везет же людям…

Акт безоговорочной капитуляции Гудериан подписал в городском загсе, Она, разумеется, была свидетельницей исторического акта.

Водка, закуска, водка, соболезнующие соратники по оружию, водка, закуска, братание победителей и побежденных, водка…

Друзья побежденного героя, напившись, все на свидетельницу косились, все за округлую попку норовили ущипнуть.

Грубияны.

Но ведь не скажешь ничего такого — нельзя!

Ой, что вы, как же можно…

— А вас, проссыте, как зовут?

Ой, что вы делаете?

А мне вот невеста сказала, что вы на фортепианах умеете играть…

Ой, что вы хотите там найти?

Молодая — строго так из–за стола:

Эй, товарищ майор, руки–то не распускайте… У нее парень есть. Кто? Не отсюда. Петька из ремонтного батальона? Нет, не Петька, и не из ремонтного, и не из батальона… Нет, не знаете. И вообще — не отсюда. Какое у него воинское звание? Генерал!.. Фельдмаршал!.. Верховный Главнокомандующий!

Как — Паша? Не может быть…

«Дорогие друзья! В этот радостный и торжественный момент позвольте поздравить молодых… Выпить за их долгую и счастливую совместную жизнь… Но почему шампанское так горчит?..»

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Г о–о–о–орь–ка–а–а!..

Целуется Лучшая Подруга со своим танкистом. Ничего не скажешь — сладкая парочка…

Ответ пришел на удивление быстро: кроссворд, значит, понравился, и в конце месяца автора приглашали в Москву, в Останкино.