Жаклин - Вентура Джеффри - Страница 12
- Предыдущая
- 12/27
- Следующая
Я произвела на свет не „грязную“, а правдивую книгу, потому что поставила перед собой задачу дать читателям верную перспективу, чтобы они осознали, какая удача – жить вдали от этого поля битвы, где царят законы волчьей стаи».
Большинство рецензентов этого так и не оценили. Глория Стайнем писала: «В среднем один раз на одиннадцать страниц нам, вдалбливают в голову, что добиться успеха – еще не значит быть счастливым. Вот мораль книги». Невзирая на этот постулат и вопреки недоброжелательству критиков, сама Джеки ухитрялась оставаться удачливой и одновременно счастливой. Примерно в это время они с Ирвингом начали подтасовывать даты и факты своей жизни. Например, говорили, что женаты двадцать один год и имеют пятнадцатилетнего сына Гая. На самом деле ему было уже двадцать, но они сделали его подростком, чтобы иметь возможность объяснять, что он учится в пансионе. Упоминалась то подготовительная школа в Аризоне, куда его пришлось определить из-за хронического гайморита, то пансион в Новой Англии, который Джеки не хотела называть, чтобы старшие мальчики не дразнили: «Это что, твоя мама сочинила?» Однажды выдумав легенду, Мэнсфилды до конца придерживались ее. Джеки регулярно убавляла себе количество лет, чтобы окончательно сбить всех с толку.
Строя планы на будущее, Джеки однажды позволила себе завуалированный намек на свою болезнь, о которой никто из журналистов не имел понятия: «После „Машины любви“, которая вчерне уже готова, я собираюсь написать еще тридцать романов – конечно, если проживу достаточно долго. Как известно, Гудмен Эйс задним числом сделал мне свадебный подарок – портативную пишущую машинку. Знаете, что я ему на днях сказала? Вот что: „Подумать только, Гудмен, что было бы, если бы ты презентовал мне пианино! Наверное, сейчас я гремела бы на весь Карнеги-холл!“»
Джеки не раз повторяла, что хочет добиться успеха сегодня, а не когда-нибудь в будущем. Она признавала, что диалоги даются ей лучше, чем описания, и делала вывод: «Из меня вышел бы вполне сносный драматург, но мне важен сегодняшний успех, а в этой профессии вы постоянно от кого-нибудь зависите – от режиссера, качества постановки, игры актеров… Если пьеса не понравилась критикам, ее в три дня выкинут из репертуара, и год вашей работы летит в трубу. Тогда как судьба книги зависит главным образом от читателей. Доброе слово, сказанное в узком дружеском кругу, побуждает человека и без всякой рекламы купить книгу. В то же время можно потратить целое состояние на рекламу, но если книга не пришлась по душе читателю, даже не мечтайте об успехе».
Джеки славилась своими экспромтами, которые затем становились крылатыми фразами. К примеру, бывший муж ее подруги Джойс Мэтьюз, Билли Роуз, умер в декабре 1966 года, но и в мае его тело еще не было предано земле из-за того, что родственники не могли договориться о месте захоронения. Джеки прокомментировала это так: «Если бы Билли сейчас был жив, он захотел бы, чтобы его скорее похоронили».
В разгар ее работы над «Машиной любви» репортер «Паблишер уикли» спросил, как она рассчитывает взять верх над «Жалобой Портноя» Филипа Рота и «Адой» Набокова. «Куплю еще пару накладных ресниц!»– отрапортовала Джеки. Но самая хлесткая ее острота обязана своим происхождением тому обстоятельству, что издатель Филипа Рота однажды попросил ее высказать свое мнение о «Жалобе Портноя». Хотя Джеки это отрицала, но все же она была шокирована натуралистическим описанием акта мастурбации. Поэтому она выдала следующее: «Я считаю Рота большим писателем, но руки ему я бы не подала».
Наконец Джеки была официально признана в качестве писателя. Репортеры настаивали, чтобы она посвятила их в тайны своей «кухни». Они воображали, будто творчество – сугубо механический процесс и можно, овладев определенными приемами, запросто сесть за машинку и отстучать что-нибудь вроде «Долины кукол». В их оправдание можно сказать, что это – довольно распространенная точка зрения, и без вопроса «Как вы пишете?» не обходится ни одно интервью. Более того, иные писатели сами испытывают зуд делиться творческим опытом. Со временем они убеждаются в полной бессмысленности этого занятия и начинают скрытничать. Только не Джеки. Главное, чего она всегда добивалась, – чтобы ее принимали всерьез, особенно критики и другие писатели. Возможно, ближе познакомившись с ее творческим методом, они перестанут отказывать ей в уважении? Поэтому, уступая давлению со стороны репортеров, Джеки многократно описывала процесс создания книги. Да, она сама печатает на легкой голубой машинке «Ройял» двумя указательными пальцами. Нет, она не прибегает к посторонней помощи, даже когда дело доходит до чистового варианта.
Ее система могла служить примером рациональной организации писательского труда. Стены ее кабинета были увешаны грифельными досками и таблицами; делая перерыв, Джеки завешивала их розовыми виниловыми занавесками. Она тщательно разрабатывала историю жизни каждого персонажа и чертила таблицы, стрелками отмечая родственные и иные связи литературных героев, прослеживая развитие этих связей. Основная линия романа, сюжет внешний и внутренний – все получало графическое отображение на этих таблицах.
«Это очень простая и практичная система», – уверяла Джеки. Ей нравилось много раз излагать свою «систему», и она ни разу не сбилась в ее описании.
Рекс Рид рассказывал: «Она пишет первый вариант на желтой бумаге для заметок, сидя за машинкой на стуле с оранжевым кожаным сиденьем, покрытым белым полотенцем, чтобы попа не потела. Потом перепечатывает написанное на обратной стороне старых пресс-релизов».
Джеки никогда не была скупердяйкой, но признавалась: «Единственное, над чем я трясусь, это бумага. Обычно я пишу черновик на желтой бумаге для заметок, второй вариант – на голубой, третий – на розовой, четвертый – на зеленой и пятый – на белой. Это очень удобно. Предположим, перечитав черновик, я нахожу, что первые сорок страниц неплохи, а с сорок первой по шестьдесят третью ужасны; с шестьдесят четвертой по сотую – недурны и так далее. Я полностью перепечатываю страницы, которые меня не устраивают, на голубой бумаге, а желтые складываю в отдельную папку. И так все время. В результате я всегда четко представляю, где нахожусь и какие изменения внесла в рукопись и на какой стадии. Перечитывая третий вариант, я обращаю внимание исключительно на сюжет и полностью отвлекаюсь от стиля, деления на главы и абзацы: меня интересует лишь развитие сюжета, его логика и динамизм. Какой персонаж плохо выписан? Где нарушена последовательность эпизодов? Скажем, мотивация того или иного поступка кажется мне неубедительной из-за того, что на предыдущей стадии я вырезала кое-какие куски, – мне не составляет труда восстановить их. При последнем вычитывании меня больше всего волнует стиль, язык, и тут уж приходится делать не по тридцать страниц в день, как на начальной стадии, а всего по пять. Никто, включая Ирвинга, не видит книги до тех пор, пока я не перепечатаю ее набело». (Эта последняя ремарка вызвана тем, что сплоченность команды Мэнсфилдов дала повод некоторым недоброжелателям писательницы утверждать, будто на самом деле автором романов является Ирвинг.)
«Когда я только приступаю к новой книге, то нуждаюсь в полном уединении. После того как черновик готов, я зову Ирвинга и рассказываю содержание. Если ему что-то не нравится, мы обсуждаем это, но я не всегда следую его советам. К примеру, он очень возражал против имени Нили О'Хара в „Долине кукол“, но я его оставила».
После того как Ирвинг прочтет чистовой вариант, Джеки снимала копии для издательства. «Я не выпускаю из поля зрения ни одной страницы, – признавалась она. – Даже при ксерокопировании».
Собственное литературное творчество стало для Джеки любимой темой разговора. Она охотно рассказывала, например, что «вслед за Хемингуэем» нарочно употребляет обыденную лексику. «Если бы я захотела, то как нечего делать изъяснялась бы высоким штилем, но зачем? Ведь я рассказываю историю человеческой жизни и хочу быть понятой – и не только семью-восемью снобами».
- Предыдущая
- 12/27
- Следующая
