Миньон - Бэнкс Л.А. - Страница 17
- Предыдущая
- 17/55
- Следующая
– Ты туда не вернешься, – шепнула она в струи душа, словами помогая себе отогнать воспоминания о его прикосновении.
Но это временное просветление загнало ее глубже под пульсирующий дождь, заставило еще раз закрыть глаза. Шум воды как одеялом отделил ее от всех звуков компаунда. Они стали так близки тогда, они говорили о глубоком и вечном там, на берегу, перед самыми сумерками, и его ребят вокруг не было, и пейджер его был выключен.
В этот день он пальцем очертил линию ее лица. Она помнила. Да... и потом провел по ключице, и кончик пальца отодвинул краешек ткани, нашел на груди такую точку, что закололо в сосках.
Это воспоминание обдало ее, как теплая вода из душа, согрело. Если бы не было прохожих, если бы не нашли его тогда его ребята... Если бы его сестра потом не вошла в передоз... Как она тогда его хотела – если бы он знал!
Не в силах остановить воспоминания, хлещущие как струи воды, Дамали уступила ему, пропустила в поры своего тела, в мысли Как же могла она выбросить его из головы, ведь это было самое близкое к тому, когда ее могли покорить – когда она могла уступить? Только он так ее касался, только он вызывал такие ощущения. Особенно когда коснулся губ и пошел по невидимому следу собственного пальца долгим поцелуем. И потом вдруг накрыл один из горящих сосков языком, легким касанием зубов, втянул через промокшую ткань легкого топа, и она пошла навстречу этим губам, всасывающим ее, ощущениям, от которых у нее промокли трусы.
Ее ладони непроизвольно накрыли груди, водопадики потекли с пальцев. Легкое содрогание вызвало слабый стон. Это случилось внезапно, как гром среди ясного неба, как безумие. Она сжала бедра, ощущая собственный внутренний ручеек на набухших губах между ногами. Это безумие, сказала она себе, но ее ладонь скользнула по мокрому животу вниз, к источнику влажного жара. Дамали проглотила очередной стон, но испустила его, когда палец ее коснулся части тела, требующей теперь того, чего у нее не было.
Она тряслась, но ей не мешала похолодавшая снова вода. Что, если бы...
Потом она ощутила это – заполнение сзади, ствол жара, идущий вверх и внутрь, к нетронутой утробе.
Ощущение было настолько реальным, что Дамали вдруг уперлась ладонями в кафель, шероховатый, почти жгущий кожу, а голову закинула назад, и бедра задвигались в ритме, который был понятен даже нетронутой. Фантомное наслаждение заставило извиваться позвоночник, легким не хватало воздуха. Спину будто покрыли поцелуями, чьи-то зубы покусывали плечо. Она отвернула голову, подставляя шею, и ощущение глубокого, страстного укуса зажгло неописуемым жаром весь организм. Губы раскрылись, пропуская резкие вдохи и выдохи, превратившиеся в частое, отрывистое стаккато. Пусть хоть раз... пожалуйста...
Огненным кольцом ожгло налитое кровью устье, которое она раскрыла между бедер, давая до конца войти... чему-то сзади, чему-то невидимому, но такому реальному на ощупь... наслаждению такому немыслимому, что колени подкосились в буквальном смысле, и она закричала.
С новой яркостью вспыхнули глаза Карлоса, пьяня, впивая. Напряженный край щели ныл так, что его свело спазмом; она отодвинулась от стены, совершая фрикции, позвоночник будто развалился, когда она перевернулась, ударилась спиной о кафель, вода хлынула на лицо, на ключицы, на грудь, на живот. Жгучая как лед потребность прогнала стыд, превратившись в текучую муку, бегущую вниз по ногам. Частые вздохи отдавались от гулких стен, огненные стрелы добавляли энергии в кровь. Пламя пожирало, а ведь Дамали даже не касалась себя. Руки ее распластались по стене, ногти пытались врыться в кафель, пока разум наслаждался взрывным ощущением. Если это так, как было бы... О Боже!
Годы любопытства и неудовлетворенности, от которой сон иногда превращался в пытку... Подушка становилась любовником, пока не успокаивалось тяжелое дыхание. Такие резкие движения, что страшно было бы, как бы скрип кровати кто не услышал. Жаркие слезы льются из глаз. Внезапная тяжесть, будто сейчас ее раздавит, и кожа вспыхивает пламенем там, где эта тяжесть скользит по ней, и снова Дамали отворачивает голову, обнажая шею, подставляя вену, жаждая ощутить эту силу у себя на горле. Ей все равно. Глубокий эротический жар пронизывает ее насквозь. И проходит.
Тяжело дыша, она огляделась в пустой ванной. Леденящий душ заставил ее немедленно перекрыть воду и задрожать, обхватив себя руками. Потом она закачалась, закрыв глаза, зажав рукой рот. И не могла унять дрожь, а между ногами еще не прошел остаточный трепет, оглаживая растаявшие поверхности будто прощальным поцелуем и тихо испаряясь.
Дамали зарыдала.
Она долго сидела на краю кровати, таращась в никуда. То, что с ней произошло, было таким тайным, таким унизительным, но таким ослепительно сладким, что рассказать Марлен об этом Дамали не могла. Что тут сказать? Как объяснить такое, особенно женщине, которая тебе почти мать? Чтобы группа это разобрала на совете и составила диаграммы оружия для душа? Приходилось только радоваться, что у Марлен второе зрение пошло пятнами, и можно поставить стену между собой и ею во время таких проявлений. И все равно еще непонятно, не было ли обнаружено это приватное вторжение. Дамали застыла, прислушиваясь.
Ф-фух. Нет, не обнаружено.
Она не могла заставить собственный рот назвать только что произошедшее внезапным приступом сильного полового возбуждения – чем оно и было. Она с отвращением посмотрела на свою подушку, внутренний стыд полыхнул в полную силу, лицо загорелось. Ничего страшного не случилось. Воспоминание оказалось слишком сильным, и за ним пришла фантазия о прежнем любовнике, который теперь практически враг. А, черт!
Она закачалась. Ей хотелось еще этого ощущения, чем бы оно ни было вызвано. Осознание этого отрезвляло, но тело не хотело повиноваться.
Нет, не Карлос Ривера. Никогда.
Но тело продолжало трепетать и гореть. Она качалась. Потому что теперь она поняла, что это за ощущение. Если бы он вошел сейчас в комнату – все. Нет. Она качалась. Инцидент в душе пробудил голод, хотелось еще, и голод не отпускал, только делался все нестерпимее. Она качалась, стараясь дышать ровно сквозь волну похоти, которая накатила жаром, лижущим покров памяти между ногами. Она застонала, закрыла глаза и перестала раскачиваться... и знала, что наступит день, что бы ни говорила Марлен, когда она не сможет сказать "нет".
И вдруг она застыла. Так было хорошо, что она подставила горло?
О черт...
Дамали закрыла лицо руками, наклонилась вперед, упершись в колени. И стала медленно дышать. Махровое полотенце тяжестью навалилось на мокрые волосы, Дамали сдернула его и бросила куда подальше. Надо выйти отсюда, подышать воздухом. Проехаться на машине. Прочистить голову. Увидеть кого-нибудь из старых друзей, живущих той же обычной жизнью. Купить чипсов и газировки и шоколадок. Поехать кататься на роликах на мол. В "Тако" поесть. Смеяться, чтобы не заплакать, чтобы не побежать с воплем в эту дурацкую ночь!
Глянув, где лежат черные джинсы и персиковый топ, Дамали встала. Поехали отсюда подальше.
Дамали вернулась к вечеру.
Она оглядела свою пеструю команду. Ковбой клонился на сторону, как и Джей Эл, и обоим было вроде бы непросто удержаться на стуле. Большой Майк растянулся на диване, похрапывая, здоровенная лапища покоилась у него на животе. Шабазз клевал носом в кресле, а Марлен с виду была так зла, словно готова перекусывать гвозди. Кажется, все оттянулись по полной. Она-то уж точно. Постучала в бильярд, поела "тако" с чипсами и даже пива выпила.
– Как он? – Дамали показала подбородком в сторону комнаты Хосе, войдя в зону оружия компаунда.
– Хреново, – буркнул Ковбой. – А чего ты хотела?
– Ладно, хватит. – Марлен подошла к дивану, пнула Майка ногой в сапог, чтобы разбудить, и посмотрела на металлическую скамью длиной двенадцать футов. – Большой Майк, пойди посмотри, чтобы у Хосе жалюзи были открыты. Пусть ему солнца будет побольше.
- Предыдущая
- 17/55
- Следующая
